С Сережей не спорят. Потому что Сережа знает все. Любую новость он узнает первым.

Табурет, на котором сидит Сережа, особый. Он сварен из железных уголков, очень высокий, и Сережа вскакивает на него с разбега, как джигиты в цирке на коня.

— Что-то он задерживается, — сказал кто-то.

— Дело серьезное, — откликается Сережа. — Весьма. — И все поняли, что наверняка серьезное.

Инна нервничала.

«Наплевать мне на него», — думала Инна, пытаясь себя успокоить, взять в руки, и то, что не могла успокоиться, еще больше раздражало ее. Ей было любопытно, как он войдет, как взглянет на нее, хотя прекрасно знала, что не поднимет головы, даже не повернется к двери, когда он появится. Еще чего не хватало! Машинально глянув в сторону, она заметила, как, притихнув, сидит Даша. Задумчиво опустив ресницы, будто всматривается в себя.

Смешная, чудаковатая, наивная Даша. «Боже мой! Да ведь она влюблена в него! — вдруг догадалась Инна. — Как это я раньше не видела?»

Даша была на десять лет моложе ее. Инна всегда относилась к ней снисходительно, как к маленькому ребенку, почти так же, как к своему Мишке. Было смешно смотреть, как Даша искренне возмущалась, когда Юра Белогрудкин разговаривал по телефону со своей очередной «любимой». Облокотись левой рукой о стол, этак небрежно откинувшись на спинку стула. Правая нога лежит щиколоткой на колене левой.

— Милочка, ты мышек не ловишь! Ха-ха-ха! — говорил кому-то Юра.

И Дашу взрывало.

— Как вы можете! — вспыхивала она. — Как вы можете каждую девушку называть «милочка»? Как вам не стыдно!

— А чего здесь такого? — кренделем уткнув руку в бок, вскидывал брови Белогрудкин.

— Но ведь это же возмутительно!

— Ты ко мне невозможно строга! Погладь меня по головке и скажи, что я самый лучший.

— Ужас! Слушайте, вам никто не говорил, что вы — чудовище?

— Я? — вроде бы удивлялся Юра. — Нет, золотце, никто. Золотце, ты ко мне несправедлива. Ха-ха-ха!

На Дашу, как на ребенка, никто не обнимался. А «ребенок», оказывается, влюблен. Хорошенькое дело!

— Я вижу, ты влюблена, — сказала Инна. Но сказала так тихо, чтобы не мог слышать больше никто, кроме Даши, с которой она сидела рядом.

— Я? — вспыхнула Даша и тем окончательно выдала себя.

«Какая же ты еще дура», — усмехнулась про себя Инна.

— Вы не имеете права… Это нечестно, — произнесла Даша шепотом.

«Только бы не вошел сейчас он, — подумала Инна. — От этой ненормальной всего можно ожидать». И чтобы больше не терзать Дашу, она отвернулась, будто ей нужно набрать в рейсфедер тушь.

Тем временем в кабинете у Пекки Оттовича действительно состоялся серьезный разговор. Буркаев подробно передал все, что удалось узнать про новую трубку. Изложил пришедшую ему идею. Пекка Оттович задымил сигаретой. Он поднялся и заходил позади стола. Издали смотрел на листок, на котором только что рисовал Буркаев.

— То, что надо.

— Так что здесь было на техсовете? — спросил Буркаев.

— А что было? Шум был! Кричали, метали громы и молнии. Сам представляешь. Но главное: объявили конкурс на лучшее построение быстродействующего коммутаторного устройства.

— Конкурс?!

Так вот что не сказал Пекка Оттович Олегу по телефону, приберег до его приезда. Чтобы по построению какого-то отдельного прибора объявили конкурс — такое случилось впервые.

Потребовалось срочно создать коммутатор со скоростью действия на два порядка большей, чем у тех, что используют в существующих изделиях. И такой коммутатор можно попытаться построить на новой трубке!..

— Вот я и говорю, что это как раз то, что надо, — наблюдая за Олегом, сказал Пекка Оттович.

— Да, но у нас и другие работы! Например, по изделию «Гроздь». Через месяц-другой по нему начнутся натурные испытания. С нас этих работ ведь тоже никто не снимет! — сказал Олег.

— Само собой.

— Нам все не потянуть. Когда я говорил с Прищепковым, исходил из того, что все будет делаться на свободных мощностях. Мы и так две недели работали по вечерам. Куда ж еще!

— У всех так. Поэтому и конкурс.

— Не знаю, как у всех, не берусь судить! Но нам вздохнуть некогда! — раздраженно сказал Олег.

— Так можно и не участвовать, — сказал Пекка Оттович.

Олег начал злиться. Хотелось скорее приняться за новое, интересное дело, но было еще старое, которое будто связывало руки. И никуда не деться.

Понимал все и Пекка Оттович. Но чем он мог помочь Олегу? Ведь запланированную работу с лаборатории не снимешь.

— Ладно, — сказал Пекка Оттович. — Не будем участвовать в конкурсе. Действительно, загрузка такая, что не участвовать разумнее. О трубке пока не надо никому говорить. Вернемся к этому, когда будем свободнее.

«Да никогда не будем! Ведь ты и сам это прекрасно знаешь!» — хотелось крикнуть Олегу.

— А листочек этот ты оставь мне.

Олег вышел в коридор. «Шут знает, что такое! — с досадой думал он. — Превращаемся в какую-то примусную мастерскую. Ни минуты свободного времени. А называется, занимаемся наукой!»

Еще готовилось «Положение об условиях проведения конкурса», его только начали прорабатывать в техническом отделе, не успели даже отпечатать решение техсовета, а Сережа Маврин уже знал все. И неудивительно: это касалось его лично.

Дело в том, что Сережа стоял на очереди в жилищно-строительном кооперативе. В семье у него было пять человек. Кроме них с женой и престарелой, часто болеющей матери, — двое взрослых детей: сын Гришка учился на втором курсе в институте, дочь заканчивала школу. Следовало подумать об улучшении жилищных условий. Требовались деньги. Сережа первым отреагировал, услышав про конкурс. Представляется отличный случай!

Сережа помчался по институту в разведку. И тут же выяснил, что, уходя с техсовета, Лара Николаевна Субботина, дымя сигаретой, сказала в кругу начальства: «А у нас уже есть кое-что. Небольшой задел».

Сережа очень зримо себе представил, как это было сказано, словно присутствовал при этом. Компания уставших от длительного заседания мужчин остановилась на лестничной площадке возле урны. Стоят, жадно затягиваясь сигаретами. Единственная женщина среди них — Лара Николаевна. Она подносит мундштук к крупным, ярким, выпуклым губам, чуть касается их, а затем приоткрывает рот, будто желает произнести «о», выпускает дым. «У нас уже есть кое-что», — многозначительно, громким голосом говорит Лара Николаевна. У нее большие антрацитовые глаза, черная челочка, а ресницы как бы нарисованы мультипликатором, и на этом рисунке загустела капельками, но еще не засохла тушь. От прикосновения капелек остались пятнышки на веках. Лара Николаевна высокая, по узкой талии туго перетянута широким ремнем.

Сережа знал, что Лара Николаевна не бросает слов на ветер. Умеет подать свою работу. Этого у нее не отнимешь. Умеет использовать каждую мелочь.

Казалось бы, такая пустяковая, ничего не значащая вещь: в лаборатории у нее работали самые модные и, пожалуй, самые красивые девочки, случайно попавшие к ней по распределению после техникума. Велико ли дело! Но как ловко Лара Николаевна использовала и это обстоятельство!

Когда на секции техсовета обсуждалась какая-нибудь работа их лаборатории, за маленьким столиком, выполняя секретарские обязанности и отмечая присутствующих, обычно сидела пара очаровательных герлз. А все члены техсовета — мужики. Представьте себе: некто на рысях вбегает в зал и вдруг будто спотыкается, ослепленный очаровательной улыбкой. Даже такой замшелый специалист, как Антон Иваныч Басов, который обычно дремал на любом совещании, вдруг преображался, войдя, многозначительно крякал, покашливал в кулак и, со страшным грохотом пролезая между рядами плотно составленных стульев, одним глазом косил на торчащие из-под стола коленки…

Услышанная новость очень взволновала Сережу. А может, пока не поздно, перескочить из одного трамвая в другой? Не упустить момент! Как бы узнать обо всем поточнее?