— Что ж вы, Коля? Надо быть решительнее, смелее, — Инне казалось, что она понимает, почему именно так произошло. И может поучать его, как взрослый ребенка. С ней-то уж никогда бы подобного не случилось. — По-моему, вы слишком робки, скромны. В наше время это недостаток. Надо действовать решительнее. Решительнее добиваться того, чего ты хочешь.

— Что ж поделаешь, я ее любил, а она меня — разлюбила. Тут нет законов, — грустно заключил Коля.

«Нет, ты просто хлюпик. Просто робкий, конфузливый человек», — подумала она.

Их прервала официантка.

На уголке стола лежали приготовленные Инной деньги, она подождала, пока официантка заберет их, и только после этого встала.

— Я провожу вас немножко, можно? — Коля тоже поднялся.

— Пожалуйста. Я на метро.

На несколько секунд задержавшись у зеркала в фойе, Инна вышла на улицу. Коля ждал ее, стоял, склонив голову к плечу. Они пошли. Инна впереди, вскинув подбородок, расправив плечи, словно шла не к метро, а к трибуне. Коля брел следом. И Инна продолжала поучать его, словно своего Мишку, уверенная, что это, несомненно, принесет Коле пользу.

— Надо быть заметнее, Коля. Не таким робким. Смелее!.. Послушайте, дайте мне ваш телефон. Я вам позвоню.

— Пожалуйста. Вот моя визитная карточка.

— До свидания, Коля.

Пожав ему руку, с трудом удержавшись, чтобы не погладить его по голове, она прошла через турникет и долго махала рукой, пока эскалатор увозил ее. И только когда Коля исчез из виду, она глянула на визитную карточку, которую держала в руке.

«Шумков Николай Петрович. Каскадер. Киностудия „Ленфильм“».

«Что-о?! Каскадер?! Не может быть!..»

Вернувшись домой, Инна вошла в комнату и остановилась. За столом рядом с Мишкой сидел Буркаев.

— Но я же вас просила не приходить к нам.

— Я к Мишке. Забыл вас предупредить, что он вам звонил. Просил у меня детали для детекторного приемника.

— Да, просил! И дядя Олег принес. Чего ты, правда, мам!

На столе дымил паяльник — видимо, Буркаев принес и его. Всюду были разложены радиодетали.

— Я ухожу, — сказал Олег.

— Вы мне не мешаете.

Инна вышла в кухню. Мишка выбежал следом за ней.

— Мам, ты чего? Ведь это я его позвал. Честное слово! Честное октябрятское! Чего ты?.. Он хороший!

— Ничего.

— А что, никому нельзя ко мне прийти? Всем друзьям? Так, да?.. Тогда я сам буду уходить!

— Уходи. Получишь деру.

— А что, ничего нельзя?.. Ты посмотри, мы уже почти сделали приемник!

«Мальчик тянется к мужчине, начинает искать сильную личность, — подумала она. — Ему нужен отец. А что же, мать больше не нужна?.. Нет-нет, нужна!.. И будет нужна всю жизнь!»

Он будет прибегать к ней в любую тяжелую минуту, как прибегал прежде, ушибив палец. Он станет прибегать к ней всегда, когда в жизни ему придется тяжело, но все равно заложенное природой берет свое: ему надо знать, как строгается доска, как насадить червяка на крючок, чем рубанок отличается от фуганка, многое другое, чего она, Инна, не знает.

Видно, не случайно в индейских охотничьих племенах мальчиков по достижении определенного возраста отправляли в глухие отдаленные места, где они находились в суровых условиях среди одних мужчин.

Одной ее Мишке мало. Она не сядет с ним делать приемник, не пойдет на лыжах, не полезет на дерево. А ему все это надо!

Она слышала, как однажды выступал по телевизору известный писатель и на вопрос, что он считает одним из основных недостатков современной школы, ответил: мало учителей-мужчин.

В коридоре раздался звонок. К Мишке пришли его приятели. Он проводил их в соседнюю комнату, — очевидно, показать новинку. Они о чем-то шептались, затем Мишка крикнул:

— Мам, я пойду!

Возможно, надо его не отпускать? Инна сама теперь не понимала, что надо и что не надо.

Когда она вошла в комнату, Буркаев стоял у стола.

— Подлизываетесь к моему сыну? — с усмешкой спросила Инна.

— Нет, — сказал Буркаев. — Не к нему. — И легко приобнял ее за плечи.

«Поцелуй, поцелуй! — напряглась Инна. — И тут же получишь пощечину».

Но он постоял так и снял руки. И этим вроде бы обманул Инну. «Трус! — с издевкой подумала Инна. — Все вы, как один, трусы!»

Инженеры, как и вообще все люди на земле, делятся на «безруких» и «рукастых».

«Безрукие» — это те, кто сам ничего не умеет сделать толком, ни припаять как следует, ни завинтить винт, не говоря уж о чем-нибудь более серьезном. Такой «безрукий» если начнет паять, то паяльник у него перегревается, канифоль фыркает, и олово плюется белыми горошинами.

А у «рукастого» все делается ловко, словно играючи, па́йки все одинаковые, будто рисовые зернышки.

Олег относился к «рукастым». Возможно, потому, что большую часть жизни, начиная с детства, прожил за городом, где ему приходилось делать все: наточить пилу, починить велосипед, поменять старую электропроводку, посеять морковь и редиску, прополоть грядки, — да разве все перечислишь!

Сережа тоже мог кое-что сделать. Поэтому они вдвоем работали теперь в макетной мастерской, доделывали «корытца». Даша и Инна в лаборатории занимались монтажом готовых блоков.

А вот Юра Белогрудкин был совсем не из «рукастых». Он действовал в своем стиле: почти целый день висел на телефоне, звонил то какой-то «кисоньке», то какой-то «лисоньке», то какому-то Степану.

«Кисоньке» он говорил:

— Милочка, ты совсем разучилась мышек ловить! Неужели так трудно вам смонтировать два каких-то блочка? Я обижен!.. Ирисочка, я сейчас к тебе подойду. Ты уж не расстраивай меня!.. Почему «ирисочка»? Не могу же я тебе сказать по телефону, что ты самая сладенькая. Ха-ха-ха!

Со Степаном он разговаривал по-иному:

— Степан, ты нахал! Мне тебя даже стыдно слушать. Некому смонтировать два блочка? Это несерьезно!

При этом он и трубку держал иначе: словно ухватив бедного Степана за горло, и тот вытягивал шею и верещал тонким, как у Буратино, голосом.

Механики, по мере возможности, всячески старались помочь Олегу и Сереже, и не по собственной воле им пришлось отложить изготовление блоков. То подходили, чтобы просверлить отверстие, то услужливо подавали нужный инструмент. Семен Семенович молча поднимался из-за верстака, ничего не говоря, брал из рук зубило, как-то чуть по-другому разворачивал его, пару раз — тюк-тюк! — «ручником», и зажатый в тиски кусок железа словно срезало бритвой.

Известно, что в пиковых ситуациях человек может сделать больше, чем в обычных условиях. Позднее Олег поражался: как на такое рискнули!..

В самый канун ноябрьских праздников макет «задышал». В институте уже началась предпраздничная «генеральная» уборка, чистили шкафы, выбрасывали ненужный хлам, рабочие по двору и плотники вывешивали на фасаде главного институтского корпуса праздничные транспаранты, а они еще возились у верстака, спеша, зная, что все равно скоро придется все оставить. Но хотелось что-то еще сделать. В таких случаях, как перед экзаменом, всегда не хватает одной минутки. Кажется, еще бы немножко — успел…

И он «задышал»!

Это был праздник.

Теперь можно заняться и приборкой. Ее провели быстро.

— Ну что ж, ребята, надо бы отметить такое событие! — предложил Юра.

Решили в обеденный перерыв не идти в столовую, а посидеть всем вместе в своей комнате. Минут за десять до обеденного перерыва Юру Белогрудкина отправили в буфет в главное здание принести чего-нибудь к чаю. Тем временем «девушки» приготовили стол: освободили от приборов верстак, застелили его калькой, расставили на нем тарелки, чашки, достали из «заначки» электрочайник. Обычно он стоял в углу под верстаком, прикрытый приборами. Пользоваться в лаборатории чайниками запрещалось инструкцией по противопожарной безопасности, за выполнением которой следил дядя Ваня. Но эту инструкцию иногда нарушали. И не видели в этом большого греха. Да право, как объяснишь радиоинженеру, что можно по восемь часов гонять включенным сложнейший электроприбор, но нельзя на какие-то двадцать минут включить чайник? Тот, кто составлял инструкцию, над этим, наверное, не задумывался.