- Меня тоже, - признает Стив, не меняя позиции.
- Ты ведь понимаешь, что если бы я хотел, то попал бы в тебя?
- Тогда бы тебе пришлось объяснять своей девушке, почему ты убил ее командира.
- Насколько все плохо?
- Г.И.Д.Р.А. захватила ЩИТ. Пирс собирается запустить три Хеликарьерра и уничтожить несколько сотен тысяч людей одним ударом.
- И тогда Г.И.Д.Р.А. установит свой порядок, пользуясь общей истерией, - закончил Клинт. - Что-то подобное я и подозревал. Фьюри понял это, и его убили. Ты понял это, и за тобой охотятся. Возможно, Алиса тоже поняла.
- Пойдешь с нами или…?
- Я останусь. Должен же остаться кто-то в ЩИТ из ЩИТ. Попробую узнать больше. Вернусь, как смогу.
Вдруг они слышат гул вертолета на низкой высоте. Клинт поднимает голову и кивает каким-то своим мыслям.
- В наших костюмах вшиты датчики слежения, - предупреждает он. – А сейчас ударь меня сильнее, чтобы я потерял сознание, и беги. Береги Наташу.
- Спаси Алису, если она там, - Стив коротко замахивается и бьет.
Уважения заслуживают те люди, которые независимо от ситуации, времени и места, остаются такими же, какие они есть на самом деле.
Комментарий к Глава 31.
Я обещала вырезанную из сценария сцену с Соколиным Глазом - я её написала. Я обещала Роджерс/Романофф в “Зимнем Солдате” - я его написала. Я обещала главу скорее - упс! здесь неожиданно наступила Масленица и домочадец потребовал блины от человека, который блинов в жизни не пёк)) Кстати, с праздником! Глава, возможно, получилась скучной, но должны же мы знать, что делали “Мстители” все три месяца.
========== Глава 32. ==========
Нью-Йорк.
Он, сколько себя помнил, жил по одному принципу: “Делай, что велят, и не задавай вопросов”. Время на восстановление после пробуждения, короткий инструктаж, оружие в руки и – вперед, подталкивать историю к нужной тропе. Думать Ему вообще не полагалось, все, что нужно обдумывали за Него, Ему же – только найти нужное место и сделать несколько выстрелов. Об остальном позаботятся, Ему же – нет нужды. Правильно или нет, нормы морали, добро и зло, человеческие и божественные заповеди, боль по всем нервным окончаниям, боль там, где живая плоть переходит в металл… И забивающий эту боль холод наркотиков. Или просто холод.
Его память чистят, это больно, но Он привык. Он вообще быстро адаптируется. Он привык к холоду, к боли, к тому, что видит длинные свободные юбки и отглаженные брючные костюмы, а через день (или сколько длится темный, холодный, удушающий провал) тонкая ткань обтягивает женское тело так, что не оставляет простора фантазии – впрочем, Ему не полагалось её иметь. Мир менялся быстро, скачками, менялись Его “хозяева”, “кураторы” и “надсмотрщики”, а Он оставался прежним. Иногда Его взгляд падал на отражающие поверхности: хромированные столы, зеркала, панели или стекла. И тогда Он видел растрепанные длинноватые волосы, гораздо длиннее, чем у других мужчин, окружающих Его, темные глаза провалами на лице, тонкие губы, впалые щеки. Однажды Его назвали уродом. Один из присутствующих при Его пробуждении так и сказал – “Урод”. Другой назвал “калекой” из-за руки. Он не знал, было это хорошо или плохо, как уже было сказано – думать Ему не полагалось.
Он привык, что все меняется за секунды, за короткие для Него темные и холодные вспышки. В этот раз все начиналось так же, как и всегда, но то, что началось потом, стало полной неожиданностью. Растрепанный Человек на мосту, его голубые глаза и голос с дикой смесью эмоций, на выдохе, с надеждой-испугом и неверием-страхом: “Баки?”. И смотрел на Него, будто звал, будто Он должен сейчас шагнуть ему навстречу, что Он и есть этот Баки, будто Его, урода, могут звать и так смотреть. Он смотрел в глаза этого Человека и не понимал. Впервые Ему хотелось обдумать ситуацию, принять решение, сделать что-то самому. Ему хотелось сделать шаг навстречу, подойти, и самым неожиданным было желание попросить помощи. Но это противоречило всему, всему мироустройству, всей схеме, всему размеренному непрерывному потоку Его существования, что Он тут же прохрипел: “Какой, к черту, Баки?”
Рука функционирует плохо, Человек на мосту повредил её. Он сидит в знакомом кресле, а перед Ним незнакомый человек ковыряется в механизмах бионики. Вдруг контакты начинают искрить, оплавляются, в воздухе пахнет гарью, а по нервам, соединенным с куском развороченного металла, длинными разрядами проходит прямо в мозг боль.
“Сержант Барнс…” - шепчет в голове мерзкий голос. Он распахивает глаза от неожиданности.
Потолок желтый, с трещинами и паутиной по углам, лампы светят тускло, создавая вокруг атмосферу грязи и уныния. Кажется, такими рисуют палаты в психиатрических больницах закрытого типа, где даже здоровый человек тихо загибается, что уж и говорить о нем. Возможно, сама эта комната находится в бывшем доме для умалишенных, она похожа на изолятор, где стены обиты мягким полотном, а вместо одной из стен решетка от пола до потолка. Он смотрит, ожидая, пока инженер сообразит, как починить конечность.
За всё время своего существования Он побывал в руках многих врачей и техников, сегодня ему достался мужчина средних лет, не такой умелый, как предыдущие. Его тело бьет еще один разряд, ударяет сильнее, чем до этого. Теперь Он вспоминает мчащийся поезд, снег и горную гряду. И Человека с моста, который протягивает к Нему руки, пытаясь удержаться за двери вагона, и кричит Ему: “Баки!”. Затем страшная боль в несуществующей теперь руке, и вновь мерзкий голос, но теперь Он вспоминает низкого человека в круглых очках, с противной усмешкой и пугающим блеском в глазах. Этот же голос приказывает заморозить Его, и на секунду Он видит собственное отражение в круглом маленьком окне, пока иней и жуткий холод пожирают Его тело. Ему больно. Ему страшно, Он этого не хочет. Чистая, незамутненная, несвойственная Ему ярость просыпается внутри, рвется, разрывает Его измученную оболочку, чтобы наконец-то освободиться, и дать освобождение Ему. От сильного удара неумелый техник отлетает далеко в сторону, слышится треск затворов, окружающие их бойцы направляет на Него стволы автоматов. Но Он уже давно понял, что для них Он – слишком ценный предмет, и максимум, что Его ждет, это вновь темнота и холод, а если учесть, что задание Он не выполнил, то возможно что-то не такое.
Это воспоминание такое далекое и почти нереальное. Оно пугает своей новизной, но вместе с этим воскрешает слабую, почти забытую надежду. На урода и калеку не могут так смотреть. Прежде на Него смотрели с презрением и страхом, а тот Человек увидел в Нем кого-то. Может, он увидел того кем Он был до… до чего? В какой момент Он перестал быть кем-то другим и стал таким? В момент с поездом? Или в тот момент, когда увидел человека в круглых очках? От всех этих размышлений он чувствует нарастающий дискомфорт в голове, который бывает, если его ударят. Но сейчас удара не было, это Он точно помнил. Может, ему стоит переждать эту боль, как и раньше, чтобы вспомнить еще что-нибудь?
Его “хозяин”, если можно так назвать человека, который отдает ему приказы, появляется неожиданно. Он помнит его разным, некоторое время назад он был моложе, но за то время, что изменило его, он не потерял ни голоса, ни цепкого взгляда. Кажется, от него что-то требуют, но Он слишком погружен в попытки вспомнить что-нибудь еще, что не слушает. Удар по щеке возвращает его в реальность.
- Человек на мосту… Я знал его? – спрашивает Он, в надежде получить ответы на свои вопросы, что множатся в Его голове с геометрической прогрессией. – Он назвал меня Баки. Это моё имя?
- Оружию не нужно имя. Оно должно быть эффективным. Ты – оружие. Обнулите его! Начните заново! – командует “хозяин”.
А для Него… Для Него все начинается с начала. Возможно, это к лучшему, возможно, Он не может жить вне этих желтых стен и инея. Возможно, болью эти люди пытаются сохранить Ему жизнь. А Человек с моста? Просто Человек с моста, сколько их было. Много-много времени назад Ему приказали убить семейную пару и обставить все, как автокатастрофу. Умирая, тот человек тоже смотрел на Него, будто бы узнавая.
