- Клинт знает? – глухо произносит Шутер.

- Нет. Я решила пока не говорить ему. Но обязательно скажу. Из всей вереницы его девушек я одна смогла довести его до алтаря. И если он до сих пор не женат, то может это что-то значит?

“Да кому нужна эта цветная бумажка и дурацкая церемония? Можно подумать, что если старый маразматик из муниципалитета прочитает над нами какой-то текст, это что-то изменит между нами. Или лысый Элвис в Лас-Вегасе, что ещё лучше”

Интересный факт. Владимир Маяковский был любимцем женщин, но его единственной музой была Лиля Юрьевна Брик. Своей возлюбленной поэт подарил кольцо с выгравированными внутри инициалами девушки. “ЛЮБ” превратилось в бесконечное признание в любви: “ЛЮБЛЮ”.

Интересный факт. На кольце, подаренном Клинтом, изнутри не написано ничего.

- Я рада, что ты была у него, - Бобби кладёт прохладную ладонь на плечо девушки, но ожигает, будто огнём. – Но теперь тебе нужно выбрать. Разница между вами ещё не слишком заметно из-за твоей влюблённости, это молодость, всё молодость, ты чувствуешь слишком остро и категорично. Но скоро ты поймёшь, что это не правильно. Что эта твоя отчаянная влюблённость ничего не значит, бесполезные бесплодные попытки казаться старше, чем ты есть. Ты привязала его этим, своими восторженными чувствами, своей невинностью. Что ты для этого сделала?

Я отдала за него жизнь…

- Даже не важно, что ты сделала. Я видела, как ты смотришь на него. Как на идола, как на недосягаемую мечту, как на кумира. А он заботится о тебе, как о ребёнке: разбавляет тебе кофе, спрашивает как дела, волосы ерошит… Он поглощён заботой о тебе, но однажды ему надоест играть в папочку, и что ты будешь делать?

Я уйду… Потому что без него моя жизнь не имеет смысла…

- Девушка, - кричит Бобби официантке, отодвигается от ледяной статуи, от застывшей в вечности фигуры с пустыми глазами и прикушенной второй раз за день губой. – Налейте моей подруге виски, - она бросает на столик смятые купюры, а улыбчивая официантка идёт за заказом. Барбара склоняется над Шутер вновь, тянет за волосы, заставляет посмотреть на себя. – Подумай, девочка, просто подумай, кого выберет Бартон? Я уже однажды сделала его своим, так почему ты думаешь, что у меня не получится ещё раз. Знаешь, у скольких я его отвоевала? Клинт многих целовал, да достался только мне.

Перед глазами висит красноватая дымка, внутри клокочет ожившая боль, в ушах шипение злой женщины и сознание разрывается на куски и больно, больно, больно…! И дурнота, что была при первой встрече, бьет вновь: душно, жарко, нечем дышать и лёгкие не хотят отравленного воздуха, неритмичные басы колотят по нервам, хочется кричать, но звуки умирают в горле, не успев родиться.

Бобби давно ушла, в дешёвой пепельнице – несколько окурков, выдохшийся Клаусталер почему-то ещё не унесён, у руки стоят два пустых шота, а на соседнем сиденье громко ржут двое неизвестных мужчин. От их криков Шутер и просыпается. Нет, она не спала в общепринятом смысле, она так глубоко ушла в себя, что отключилась. Во рту противный вкус сигарет, першит в горле. Зато в голове блаженная пустота. Подходит официантка, забирает пустую посуду. Сознание цепляется за такие ненужные фрагменты, что даже страшно.

- Ну, что цыпочка, поедем отсюда? – один из парней неожиданно наклоняется к ней, обдавая противным запахом перегара и дешёвых сигарет, кладёт руку ей на талию.

- Руки убери! – шипит она.

- Да чего ты артачишься, - нахально тянет он. – Поехали, мы уж сумеем сделать тебе хорошо.

- Я сказала, убери руки! – Ал больно бьет его локтем в грудь, и, пока он пытается вдохнуть, собирает свои вещи.

Куртку на плечи, шлем подмышку, хорошо, что она не взяла с собой сумку, а её бумажник настолько тонок, что умещается в кармане – в нём только кредитки, да немного наличности, хватит на мороженое в парке или фаст-фуд в передвижных лотках. И не до еды ей сейчас – тошнит и хочется пить, две порции виски дают о себе знать, кажется, это ещё не предел.

Телефон поразительно молчит: Клинта нет в городе, он оправлен в Африку, занимается очередным поручением Фьюри и обещал привезти ей какую-нибудь безделушку. Алиса помнила это ощущение, когда собирала его вещи. Ощущение какой-то причастности и уюта, заботы: сложить одежду, обязательно не маркую, с длинными рукавами, но из натуральных тканей, тёплые вещи, потому что по ночам даже в пустыне холодно, несколько пар очков в специальных чехлах, солнцезащитный крем, мазь от ожогов, средство от комаров, аптечку в боковой карман… Пусть Бартон возражал, что уже не в первый раз едет и знает что нужно взять, но Ал настояла. Она должна быть уверена, что после задания он вернётся домой живой и здоровый, а не обгоревший и в укусах кровожадных местных комаров. И что необходимый карантин продлится не дольше нужного.

- Ты чудо! – улыбнулся он, складывая сумки с оружием и вещами в багажник своей машины, когда они собирались на авиабазу.

- Да, я чудо!

Бегунок куртки пронзительно визжит, одним плавным движением приближается к горлу. Застёжка шлема щёлкает под подбородком. Ключи в замок зажигания. Убрать подножку. Сцепление, тормоз, газ. Развернуться, оставляя на медленно остывающем асфальте чёрные следы, и направить верный “Харлей” в сторону Ист-Ривер.

До кромки воды она доезжает без проблем, радует, что утро совсем-совсем раннее, и машин на улицах не так много. Шутер стелет толстую куртку на песок и садится, всматриваясь в район на том берегу. Итак, у Клинта есть ребёнок, Барбара прямым текстом намекнула, что собирается бороться за свою семью, Алиса выпила больше нормы и села за руль.

У Клинта был ребёнок от другой женщины. Может, между ним и Бобби уже ничего нет, но ребёнка просто так нельзя отрезать от себя. По крайней мере, хочется верить, что не все отцы похожи на её собственного. Ещё неизвестно, как ко всему отнесётся сама Нэнси, десятилетняя девочка из Миннеаполиса. Знает ли она, что приёмная, а если нет, то, что будет, когда к ним в дом придёт Барбара Морс и потребует встречи с дочерью? И зачем Бобби сейчас нужен Клинт? Чего она хочет добиться, рассказав Алисе о Нэнси? Хочет морально подготовить к тому, что Бартон немедленно расстанется с Ал, чтобы быть с Бобби, матерью его дочери? Гуманно. Или хочет продлить себе удовольствие, поставив её на место, тогда понятны её фразы: “Клинт многих целовал”, “я одна смогла довести его до алтаря” и так далее… Люди иногда жестоки до крайности, изощряя свои желания, они наносят тяжёлые раны тем, кто мешает или просто не нравится. Наташа была права: Алиса привыкла быть любимой, привыкла к плотному кокону любви и заботы, что в её мире нет лжи.

Волны бьются у ног, рассыпаются в хрустальную пыль. Кричат чайки, где-то вдалеке гудят мелкие судёнышки, грохочет портовый склад. Рассвет занимается у кромки горизонта, солнце, неугомонное солнце тянет свои лучики к Нью-Йоркским высоткам. Уже не вспомнить, когда Ал в последний раз наблюдала за этой игрой красок: раскаленный белый, ярко-жёлтый, размытый оранжевый, розово-красный, рассеянно-голубой. Техас. Точно, в последний раз она наблюдала за рассветом в Техасе, на границе, когда возвращалась после очередного своего задания. Она заснула в сарайчике удалённой фермы, зарывшись в стог сена. Перед сном она смотрела на звёзды, удивительно близкие звёзды, подмигивающие ей из небольшого окошка. А через несколько часов, когда пропел петух, игривое солнце коснулось плотно закрытых век. Пахло свежим сеном, травой и почему-то молоком. Маленькие соломинки застряли в волосах, заползли под одежду, когда она ворочалась, больно кололись, ныла, не переставая, рана – укус уничтоженной первой химеры. Но, ни смотря на весь дискомфорт, было безумно хорошо…

Именно этот момент психоз выбрал, чтобы вновь напомнить о себе. Спину будто обожгло жаром, а к шее прикоснулось ледяным. Второй раз за ночь по нервам прошёлся электрический разряд, кровь бросилась к голове, застучала, забила тревогу… Накрыло ледяной волной и будто вышвырнуло на берег. Алиса осмотрелась – песок вокруг неё был изрыт, она почти в плотную подобралась к кромке воды, пальцы одной руки впились в горло, а другая – почти полностью зарылась в грязный песок.