Недалеко от входа раздаётся грохот, Джейн даже зажимает руками уши, кажется, что барабанные перепонки не выдержат, разорвутся. Весь мир разорвётся, горе и скорбь выжгут его дотла. Она торопливо одевается, хотя даже плотный дождевик не спасёт её от всего того сумасшествия, что творится в этот миг. И выходит встречать Тора. За плотной завесой дождя не видно дальше вытянутой руки, но очередная ослепляющая вспышка показывает одинокий силуэт, застывший с краю. Скользя по влажной, хлюпающей земле, она бежит к нему.

Тор стоял, запрокинув голову к невозможно холодным и равнодушным небесам, позволяет дождю и ветру хлёстко избивать его, путать волосы, рвать одежду, как его жизнь. Локи нет. Локи больше нет, сегодня Хель забрала мятежного и непокорного отца в свои миры. Наконец-то пришла, когда безумие высосало всю жизнь из Локи, оставив пустую оболочку. Длинные тонкие пальцы, пустые глаза и обескровленная кожа, с хрустом лопающаяся в руках, если просто прикоснуться. Один давно запретил кому-либо, кроме Тора, входить в камеру, отозвал караул – мертвецу уже не сбежать. Они давно с ним прощались: Фригг, так и не признавшая Локи чужим, даже после всего оставшаяся ему матерью, Сигюн, влюблённая и любимая, но оставленная из-за поглотившей Локи тьмы, друзья Тора, которые никогда не были друзьями его брату, дети, мудрецы-учителя… Всё кончено. Теперь точно всё.

В вечно цветущем и живом Асгарде не останавливается жизнь вместе с жизнью Локи. Не гаснет солнце, не застывают водопады, не затихает гомон. Всё живёт, и только Локи больше нет. Едва скрывается из виду Хель, как Тор спешит к Радужному мосту, оставив за спиной хмурого отца и плачущую мать.

К холодным и мокрым щекам прижимаются тёплые губы, лёгкие руки ложатся на плечи. Тор сжимает ладонь Джейн в своей, подносит к губам, целует. Природа рыдает о смерти, но завтра встанет солнце, освещая новый день. И ещё одну возможность для жизни.

Прощай, Локи Лафейсон. Мы никогда тебя не забудем.

========== Глава 8. ==========

Это было глупо, она говорит об этом уже раз в двадцатый за всю свою бредовую жизнь. Внутри всё переворачивается, стягивается узлом. Больно. Холодно. Привычно. Постоянно. Спокойно. Пустота. Тьма. Стабильность. Тяжесть в руках, вкус пороха и крови на языке. Отблеск ножа, тонкий звон заговорённых бубенцов. Переплетение окрашенных нитей. Древние заговоры. Магия. Пустота. Тьма. Холод. Боль. Не здесь. Не сейчас. Не нужно. Не важно. Уймись, успокойся, глупое сердце. Прими неизбежное.

Шальная в руках сливается с телом, проникает под кожу, туда, где ей самое место. Тонкие вибрации винтовки подстраивают под себя стук сердца, нервные импульсы. Они становятся одним целым. Алиса выдыхает. Кажется, или нет, но изо рта вырывается белый дымок, а горло покалывает, когда она вдыхает. Она делает знак рукой, и тренировочный зал Мстителей заполняется голограммами, слишком настоящими, чтобы быть фальшивыми. Остовы зданий, серый туман погребальных костров. И тишина, здесь всегда тихо. Идеально. Оторванный от шумного внешнего мира кусочек небытия, воскрешено из памяти умной компьютерной программой. Нью-Йорк Алисы Шутер, наполненный страданием и пустотой. Тем, что не отпустит ни через год, ни через десять столетий. Это слишком глубоко, слишком в ней, и что бы ни говорили и не делали – с этим ей придётся жить.

Лязг металла, шорох и скрежет – программа выпускает противников, настоящие люди, пусть и в силу своей природы голографические, ей пока не доступны. Машины не заметят чрезмерной жестокости, а если она с садистским удовольствием и цинизмом будет пускать кровь живым существам – добром это не кончится. Сострадание, добросердечность, мягкость, прощение, гуманизм, любовь, сердечность… Теперь её учат этому. Она удивляется, после всех её неудач и странных поступков, истерик и выплеснутой злости “Мстители” ещё с ней возятся, хотя и не должны, и другие на их месте давно бы отправили её в другое место, где мебель прикручена к полу, а стены светлые и мягкие. Или, что было бы гораздо лучше сумасшедшего дома, они бы отправили её в Академию ЩИТ, учиться быть хорошим агентом, а не тем сгустком ярости и ненависти, из которого пытаются слепить что-то приемлемое.

Механические конструкции, изощрённые пародии из современных фильмов ужасов рассыпаются на части под прицельным огнём. Алиса ползает по развалинам, почти с наслаждением царапает руки о бетонную крошку. Пусть это и голограммы, но ощущения от них настоящие. Адреналин, холод, предчувствие сладости победы и стонов побеждённых. Как раньше, когда после каждой вылазки за пределы дома в её руках прерывалась чья-то жизнь. Не сказать, что ей это нравится, но к чему врать – нравится. Раньше только так можно было надеяться, что останешься в живых, когда стрелки на хронометре сойдутся на цифре двенадцать.

Вдруг сзади слышится лязг, слишком близко и слишком быстро, механическая тварь обнажает острые зубы. Как Алиса смогла просмотреть его, позволить подойти, когда в именно в такие моменты её концентрация должна выходить на пик. Глаза у твари вращающиеся, горят красным, как в кошмарном сне, она щетинится металлическими шипами, открывает зубастую пасть. На лапах – острые как бритвы когти, которые легко разрежут и бетон, и тёплую хрупкую плоть. Она знает, какую боль причинят эти когти и зубы своим прикосновением, но ещё знает, что укус этой твари будет не просто смертельным. Когда-то их называли “паразитами”, или “заражёнными”, потому что те были носителями и распространителями техно-вируса. Значит, долгая и мучительная перестройка организма, страшная смерть и существующее на автомате тело, если система позволит его использовать.

Момент упущен, её сталкивают с занимаемой позиции, и она падает на холодный твёрдый пол, потому что она проиграла, и Джарвис отключил программу. Хотя, можно было ещё побороться, вернуть своё первенство, но Алиса лежала, раскинувшись на полу в огромной металлической коробке под сжигающими лампами, и чувствовала себя бабочкой, пронзённой булавкой. Странное сравнение, но в грудь словно вогнали металлическое остриё, дышать почти невозможно и двигаться тоже. Эти приступы стали происходить слишком часто. И нужно было с ними справляться. Неожиданная резкая боль, потеря ориентации, головокружение, носовое кровотечение, повторяющиеся муторные сны, от которых не убежишь на кухню или в спортзал, потому что рядом сопит огромное живое и горячее, и при попытке выскользнуть из объятий недовольно ворчит и прижимается теснее.

Алиса не понимает, зачем ей это, зачем она раз за разом вскрывает эти раны в своей памяти, не давая им затянуться, сводя на нет все усилия. Зачем хранит старую форму, пахнущую дымом и кровью, с дырами, обожженными по краям от пуль. Почему тренируется в подобной программе. Зачем в секретной папке на компьютере копии файлов, которые она принесла, будто заразу. Стив уничтожил их после пожара, но не учел, что она оставит копии в облаке.

Сержант Уильям Джеймс хранил под кроватью пластмассовый “ящик боли” с деталями от бомб и обручальным кольцом. Это те вещи, что причинили ему боль и могли его убить. Будь у неё такой ящик, что бы там было? Старая форма? Серьги? Таблетки антидепрессантов и стимуляторов? Оружие? На самом деле и в том и в другом случае в ящике лежали воспоминания. Просто они были облечены в какую-то форму.

Телефонный звонок отвлекает от второй кружки запрещённого чёрного крепкого кофе без молока и сахара. Алиса выдыхает “чёрти что!” и удивлённо смотрит на дисплей. Это не кто-то из знакомых, не из службы ЩИТ (все их номера, во-первых, были записаны в телефонную книжку, а во-вторых, не отображались вообще) и даже не секретарь Маккини, по поводу нового посещения. Номер высветился не знакомый, вполне себе обычный, даже скучный, если можно назвать телефонные номера скучными.

- Алло, - девушка зажала трубку между ухом и плечом, так как руки её были заняты кофейником и чашкой.

- Это Алиса? – спросил женский голос. – Алиса Шутер?