Однако, как ни сильна пропаганда Думы, как ни разносится она по стране, население, кроме общества и рабочих, не воспринимает ее злых призывов. Больше того: интерес к ней охладевает в силу как бездарности ее лозунгов, так и глубоко мирного духа народного.

Деревня одно время прислушивается к Думе, но с 1907 года занята новым земельным устройством, покупкой земли, благодаря повышениям цен на хлеб, и налегает на работу. Дума блекнет. Надежд на ее творчество нет. Столыпин содержанием своих великолепных речей почти исчерпал программу строительства своего времени, и больше его и глубже сказать было некому. Он опасно медлит лишь с широкой местной реформой по причинам, о которых сказано будет в другом месте.

С его смертью[195] Дума становится свободной. Перед ней задача как- нибудь существовать и не быть совсем забытой народом. Она спасти себя может лозунгом — «революция». По мнению бюрократии — законопослушная, она окажется на высоте доверия и русского общества, и Интернационала — предаст Россию.

В последнюю эпоху царения Государь совместно с Столыпиным, не принадлежавшим к бюрократии, подымает силы страны. После 1905 года крестьянство само отвергает мысль о бунте и берется за дело. Владельческое и крестьянское хозяйство делают успехи. Успехи эти местами таковы, что хозяева Запада могли бы у нас поучиться. Экспорт зерна достигает миллиарда пудов[196]. Не финансист Столыпин, оставляя прежнюю систему, предоставляет промышленности льготы и свободу развития. В планы Государя входит погашение долгов. Несмотря на помехи Думы, придирки и бесконечные запросы, ведомства начинают работать нормально.

Государь спокоен. Правовое землевладение автоматически обогащает страну. Дума, теряя при собственности революционную почву в деревне, больше не опасна, и Государь убежденно оставляет ее и выражает ей доверие.

Наступившее благополучие выводит из себя общество, и главенствующая партия Народной свободы резко склоняется к социализму и ведет поход против земельной реформы. Партия — в контакте с международными заговорами. Старые шиповские круги и петербургская англоманская снобирующая знать и промышленные круги опять содействуют радикалам. С ними же — большинство бюрократии и интеллигенция. Примечательно, что с этой эпохи постепенно устанавливается связь общества с окружением и некоторыми членами Царской семьи. С 1905 года, когда определилась полная безнаказанность заговора (репрессии и временный военный суд после покушения на Столыпина ничтожны по числу казней), — начинает работу зарубежная организация. В Женеве, в Германии, Англии и в Париже — совместное действие групп социалистов. Наша полиция знает лишь некоторые узлы, но не знает ни корней заговора, ни вожаков в кругах заграничных капиталистов и правительственных лиц. Полиция и разведка, после умного Рачковского, при ничтожных расходах на розыск и при наличии Азефов — Мануйловых, почти ничего не знает. Состав разведки бездарен. Еще менее знает дипломатия; снобируя и не имея в личном составе ни одного сильного или талантливого, этот корпус существует для карьеристов и сибаритов. Заграничная дипломатия, капиталисты и социалисты крутят наших представителей вокруг пальца, а с другими, как Извольский и его друзья, готовят Россию к новому перевороту.

Эпоха 1907–1912 годов — сложение этих заговоров. Террористические акты отложены. Устранен (агентом полиции) один Столыпин, и заговор против России принимает мировой масштаб.

Сознав невозможность вновь поднять крестьян, заговор бередит международные отношения. Поднят славянский вопрос; заработала печать. Дума вступается за славянство. Общественники и депутаты посланы в славянские земли. Английская и французская печать сочувствуют этому движению.

Государь оставлен в полном неведении замыслов этих организаций.

Революция 1905 года забыта и ничему не научила.

Со смертью Столыпина авторитет правительства падает. Преемника он сам себе не находит, и посредственности, его сменившие, защитить Царя и России, как Столыпин — не сумеют. Историку придется взять список состава сановников той эпохи; из него явствует, что сильнее или лучше тех, кто были наверху в 1917 году, — не было.

Столыпин был крупнейшим лицом последнего царствования. Последний сановник-барин, презиравший смерть. «Царю, народу, Церкви — друг»[197]. По смертельном ранении его первый жест был осенить крестом Государя.

Движение это заветно для верного Царю поместного дворянства.

Мог ли Государь в помыслах своих опираться на нацию?

Мог, основываясь на отношениях народностей к его предкам, проявлениях искренней радости при его появлении, верности войска, крестьянства и так далее.

Государь шел навстречу благоразумным желаниям народа.

Верны были короне южане и восточные народности; враждебнее, но до конца лояльны и Польша, и Финляндия.

По классам: Государь никогда не выделял дворянства. Никаких особых привилегий дворянству не дается, и само поместное дворянство ничего не просило. Провокаторский жест Витте в 1896 году отпуска кредита по губерниям в 200 тысяч рублей принят был дворянствами холодно. Двенадцать губерний отказались от кредита, остальные внесли деньги Красному Кресту.

В отношениях Государя к дворянству осталось тяжкое недоразумение: чиновное дворянство было совершенно оторвано от поместного, и весь дух его был иной. Связь искусственно поддерживалась десятками титулованных дворян, наезжавших из столицы в провинцию и в земство. Лишь с 1906 года бюрократия спохватывается и ухаживает за объединенным дворянством, а кооптируемые в эту явочную организацию чиновники роняют и ее значение, разлагая дух поместного дворянства.

Государю угодно было понимать дворянство не как одно поместное, а как всех носящих это звание, и в этом была роковая ошибка по вине как дворянств, не сумевших разграничить поместных от чиновников, так и правящего класса, отстранявшего Государя от бескорыстно верного ему поместного класса. Из 39 дворянских обществ оппозиционных было 2, благоразумно либеральных 11 и неуклонно преданных 26. Многие обращения дворянства замалчивались правительством и печатью. Исторического значения обращения дворянств: саратовского в 1894 году и позже тульского и курского — остались без внимания и не были поддержаны остальными. Многие дворянства вплоть до 1917 года повергают свои чувства к стопам самодержавного Государя.

За всю эпоху дворянство ни разу спрошено не было. Желание таких обращений к дворянству и к земству у Государя было, но три раза было отведено правительством.

Если такие обращения и не имели бы решающего значения, то имели бы огромное влияние на весь характер отношений поместных сословий, и заговор 1904 и 1917 года не мог бы иметь места. В 1904 году происходит преступное: самозванному заговору Шипова сочувствуют предводители, князь Трубецкой, граф Гудович и другие, и съезд 21 предводителя, собиравшихся тоже без ведома дворянства, служит опорой и Витте, и радикалам.

Объединившиеся 12 предводителей, сторонники самодержавия и экономических реформ, подав Государю записку, влияния не имели.

Действие групп Шипова и князя Трубецкого создает недоверие Государя ко всему сословию, которое не давало предводителям полномочий и само обмануто. К 1910 году поправеют все 37 дворянских обществ, но у Государя сомнение останется, и ему памятно Петергофское совещание, на котором несправедливое и огульное обвинение дворянства Великим князем Владимиром Александровичем и бюрократией осталось не опровергнуто[198].

Историк обязан точно установить, что поместное дворянство как таковое (и земство до 1905 года) не было спрошено, и что верность его большинства самодержавию была вне сомнения; и второе: в заговоре 1904 года против государственного строя во главе организаций стояла знать бюрократическая и столичная совместно с неуполномоченной никем группой земцев и дворян, тоже в части титулованных…