При таких условиях спрашивается, зачем же была в России революция? Какова же могла быть ее цель? Что дать могла она русскому народу, который несомненно был счастливее и в массах своих богаче других народов? Когда при нормальной и очень быстрой эволюции русский народ в культурном и экономическом отношениях прогрессировал с необычайной быстротою, небывалою в истории, и размножался сильнее, чем какой-либо народ в мире?
Когда в России был суровый режим, царило крепостное право, не существовало никаких свобод, не было ни конституционных гарантий, ни надлежащего суда, ни местного самоуправления, не говоря уже о представительных учреждениях, когда еще очень слаба была культура и в широких массах царила бедность, и часто голод посещал Россию, тогда можно было говорить о революции, мечтать о ней. Но тогда все было тихо и спокойно, не было никакого революционного движения. «Молчали, бо благоденствовали», как писал иронически Шевченко[124]. Но с эпохою великих реформ Императора Александра II, который вел их «сверху, предупреждая движение снизу», никем не принуждаемый, по своей воле, с поистине царской широтой и размахом, пользуясь беспрепятственно своим самодержавием для ограничения прав привилегированных сословий, т. е. без той страшной политической борьбы, которою сопровождаются всюду политические и особенно экономические реформы, — с этого времени начинается революционное брожение в России, осложняемое красным террором.
Революционное общество «Земля и воля» именно начинает тогда функционировать, когда крестьянство как раз получило с высоты престола эти самые землю и волю[125]. Террор начинает тормозить правительственные реформы. Через него приостанавливаются и не вводятся конституционные гарантии в местностях, объявленных на положении чрезвычайной или усиленной охраны. Свобода печати сейчас же влечет за собою призывы к революции и к вооруженному восстанию, что заставляет правительство ограничивать и стеснять печать. Террор, приводивший к убийству верных слуг русских Государей, дошедший до убийства самого Царя Освободителя[126], лучшего монарха, какого знает не только наша история, дает возможность поднять голову реакции, заставляет остановить необходимые дальнейшие реформы, возможные только при правильном развитии политических свобод. И замечательно: с реакцией сейчас же прекращается в России и революционное движение (царствование Александра III, первые годы царствования Николая II, пока во главе правительства стояли старые деятели).
Но жизнь не может останавливаться из-за призрака возможной революции. Реакция ослабевает, либерализм входит в свои права, жизнь неудержимо начинает прогрессировать, и снова создается благоприятная почва для революционной пропаганды.
Народное представительство. Сколько раз поднимался о нем вопрос и до Николая II, и при Николае II, и решался всегда отрицательно. Его боялись. Страх тот был формулирован знаменитым К.П. Победоносцевым, влиятельным деятелем трех царствований. Победоносцев говорил, что всякое народное представительство, даже не ограничивающее верховной царской власти, опасно в смысле революции. Бунт всегда возможен. Русская история знает достаточно серьезных бунтов. Довольно вспомнить Разина и Пугачева. Не шуткою был и бунт декабристов. Но пока их некому возглавить, бунты не превращаются в революцию. Этот опыт был подтвержден и русским восстанием 1905 года. Но если имеется выборное народное представительство, бунт, особенно военный, всегда может быть превращен в революцию: бунтовать будут во имя народных интересов, их естественно защищать народному представительству — бунт легко им возглавляется независимо от дальнейших следствий такого возглавления. Так было во Франции в 1789 году (при абсолютной королевской власти), в 1848 и в 1870 годах. И так потом было всюду, где возникали народные волнения, — в Бразилии, Португалии, даже Китае. И так уже, увы, произошло в России в 1917 году, когда солдатский бунт в Петербурге был возглавлен (на кратчайший срок) Государственной Думой самого, казалось бы, антиреволюционного, консервативного, «помещичьего», лояльного состава, «Столыпинской Думой третьего июля».
А по примеру России одним путем пошли революции в Австро-Венгрии, Германии, Турции, Греции… Были, следовательно, основания у русских императоров опасаться создания в России народного представительства. Оттого и «запоздала» русская революция. Представительные учреждения даны были в 1905 году. Императором Николаем II весьма неохотно и лишь благодаря давлению графа С.Ю. Витте и Великого князя Николая Николаевича. Можно сказать, что Николай II предвидел печальную роль, которую эти учреждения сыграют в эпоху солдатского бунта в феврале- марте 1917 года…
Императора Николая II упрекают в том, что дарованная им конституция не было «искренней», что он не дошел до конца, не ввел ответственного кабинета, т. е. парламентаризма. Здесь уже идет чисто технический спор о характере конституции. Не везде же был парламентаризм. Его не было ни в Австро-Венгрии, ни в Германии, ни в Японии. Права русской Государственной Думы были не меньшие, а во многих отношениях большие, чем в этих трех империях. Ответственного кабинета не знает и конституция С.-А. Соединенных Штатов, где президент почти самодержец. Это не мешало процветать всем этим государствам и считаться государствами культурными, передовыми, конституционными. Почему же Россия должна была подражать Италии, Испании, Румынии, Греции, Швеции и т. д.[127], но не Германии или Австро-Венгрии, что было гораздо естественнее для русских императоров? Говорят часто, что если бы Николай II в процессе Мировой войны согласился на ответственный кабинет, не было бы и самой революции. В этом позволительно усомниться. Император Вильгельм II для спасения своего престола именно пошел на эту уступку своему Рейхстагу, но опыт оказался бесцельным, и революция тем была только ускорена.
Государственная Дума, возглавив революцию, не только не сумела удержаться у власти, как сумела французская Палата в 1870 году при низложении Наполеона III, но вместо ответственного кабинета, за который боролась при Царе, создала безответственную диктатуру и… самоупразднилась. С тех пор в России одна диктатура сменялась другой, но никакого народного представительства создать не удалось, никакой конституции, никакого парламентаризма. После такого замечательного опыта странно и до сих пор упрекать Николая II, что он не предотвратил революции учреждением ответственного перед Государственной Думой кабинета. Это учреждение, конечно, только ускорило бы революцию, причина которой отнюдь не лежит в отсутствии в России парламентаризма. Не надо забывать, что наше плохо воспитанное политически общество, его «передовые» круги еще со времени Герцена мечтали вовсе не о парламентаризме («буржуазный предрассудок»), а о социалистической революции, о диктатуре пролетариата, о «черном переделе», об уничтожении «буржуазно-капиталистического» строя и с презрением называли Французскую революцию «мещанской». Такая именно революция и осуществилась в России со всеми неизбежными следствиями, т. е. с установлением вместо свободы и правового порядка анархии и произвола и с разрушением всех культурных и материальных ценностей, созданных старым режимом.
Николай II всячески шел навстречу народному представительству и пытался ввести членов Государственной Думы и выборных членов Государственного Совета в состав правительства. К сожалению, выбор был ограниченный и не привел к улучшению правительства. Из выборных членов Государственного Совета привлечены были: А.Д. Самарин, кн. Н.Б. Щербатов и А.Н. Наумов и из Государственной Думы: А.Н. Хвостов, кн. В.М. Волконский, гр. А.А. Бобринский и А.Д. Протопопов. Государь особенно рассчитывал на А.Д. Протопопова, как товарища председателя Государственной Думы и председателя «прогрессивного блока» Государственной Думы, образованного во время войны специально для поддержки правительства. Представители русского парламента незадолго перед тем объезжали союзные государства, отдавая визиты западным парламентским деятелям. Во главе русской депутации стоял именно А.Д. Протопопов, представлявшийся, между прочим, английскому и итальянскому королям и произведший на них самое благоприятное впечатление. Оба короля (находившиеся в личных дружеских отношениях с Императором Николаем II) в особых письмах уговаривали Государя поставить во главе правительства именно А.Д. Протопопова, как либерального политического деятеля, популярного (как они предполагали) в русских парламентских кругах, в угоду общественному мнению как в России, так и союзных с ней государств. О том же писали из Англии и Государыне Александре Феодоровне.
