Государь, покидая трон, поглощен был мыслью о том, как пойдут дела на фронте. Война была в центре его жизни. «И подумать только, — сказал он с печалью одному из офицеров Свиты, — что теперь, когда я уже больше не Император, мне не позволят даже сражаться за мою Родину». С какою болью в сердце отрывался от армии ее Державный Вождь, с какой тягостной заботой: будут ли так же думать о нуждах доблестных защитников России теперь, когда не будет его неусыпного глаза?

Генерал Н.М. Тихменев, начальник военных сообщений театра военных действий во время Великой войны, передавая свои воспоминания о последнем прощании Государя со своими сотрудниками по Ставке, отмечает, между прочим, прощальные слова, обращенные Государем к нему и к главному полевому интенданту генералу Егорьеву. Как характерны эти слова! «Подав обоим руку и на секунду задумавшись, Государь, — рассказывает Тихменев, — потом, подняв на меня глаза и, глядя в упор, сказал: „Помните же, Тихменев, что я говорил Вам, непременно перевезите все, что нужно для армии, — и, обращаясь к Егорьеву: — А Вы непременно достаньте; теперь это нужно больше, чем когда-либо. Я говорю Вам, — что я не сплю, когда думаю, что армия голодает“».

А прощальное обращение Царя к армии?

Нельзя без волнения читать его. Какое беспредельное самоотвержение звучит в нем, какая преданность долгу обороны страны! Страшным укором должен был прозвучать этот прощальный Царский привет войскам по адресу тех, кто боролся с Царем, сверг его и занял его место. Не этим ли объясняется, что обращение Царя, опубликованное генералом Алексеевым по армии, не допущено было Временным правительством к распространению?

Вот этот исторический документ:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына от престола Российского, власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага… Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так и мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте же доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое послабление порядка службы только на руку врагу.

Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и Победоносец Георгий.

8 марта 1917 г. Ставка».

Для уходящего Царя думы о России неотделимы были от исповедания православной веры: только под святым стягом великомученика Георгия мыслил он победу! Не так уже думала и чувствовала Россия. Простившись с Царем, Россия прощалась и с верою отцов.

«Россия никогда не будет побеждена, и это не столько благодаря обширной своей территории, сколько благодаря душе своего народа, которая все будет гореть и страдать, страдать и гореть. Русские могут потерять весь мир, но они сохранят свою душу».

Так писал во время Великой войны архиепископ Лондонский, передавая своим единоплеменникам и единоверцам то реальное впечатление, которое испытывал каждый вдумчивый и чуткий иностранец, прикасавшийся к России. Так оно и было. Теперь, с отказом от Царя, Россия отрекалась и от своей души.

«Помни, Россия, — восклицал в средине XIX века, в разгар великих реформ, в бытность его еще архимандритом, знаменитый церковноправославный проповедник, епископ Иоанн Смоленский, — что в тот день, когда ты посягнешь на свою веру, ты посягнешь на свою жизнь».

Этот день наступал с вынужденным уходом Царя, с отречением от него русского народа. Вот когда мог русский народ восклицать, обливаясь слезами: «Погибаем, погибаем…» Ибо подлинно «закатилось Солнце Земли Русской».

Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и о Боге. «Россия» вообще перестала существовать как некая соборная личность. Осталась рассыпанная храмина, в которой не могло уже ничего сплотиться достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Бога, ни для защиты Родины.

В возникающем хаосе судьба Царя и его семьи была предрешена. С необыкновенной быстротой оказался он на положении поднадзорного арестанта. Пусть клевета замолкла незамедлительно, как только открылась возможность проверки ее на фактах: Царь и его семья были чисты как стеклышко и в политическом, и семейно-общественном отношениях. Какое это теперь имело значение? О Царской семье мало уже кто думал: все думали о себе, о своих текущих нуждах и болезнях, которых становилось все больше и больше.

Предоставленная себе, изолированная от внешнего мира, подвергнутая режиму, колеблющемуся между положением домашнего ареста и политической тюрьмы, Царская семья обнаружила силу христианского духа необыкновенную. Слияние шло от этих исполненных любви и смирения людей, и нужно было действительно утратить самый облик человеческий, чтобы, приблизившись к ним, не проникнуться к ним симпатией и почтением. Не осталось у меня в памяти подробностей, но довелось мне слышать из уст известного журналиста Петра Рысса рассказ о том, какое неизгладимое впечатление вынес некий (не помню его фамилии) старый революционер, приставленный одно время для наблюдения за поведением Царской семьи: он не мог иначе говорить о них, как с чувством восторженного умиления. Достаточно прочесть книги генерала Дитерихса или Соколова, чтобы испытать на себе действие этого обаяния чистоты и святости. А стихотворение-молитва Великой княжны Ольги? Его должны бы знать русские дети.

Промыслительной Своей десницей Господь любовно взращивал Свое насаждение. И вот настал день, когда Ангелы приняли в свои светлые объятия светоносные души Царя и его семьи… Роковой цепью докатились события до екатеринбургского злодеяния. Кровью Царя обагрилась Россия. Мученической смертью почил последний Русский Царь.

Кажется, никто еще не обратил внимания на необыкновенное совпадение, способное заставить горестно задуматься над судьбами несчастной России. «День скорби», день екатеринбургского злодеяния совпал с днем памяти святого князя Андрея Боголюбского, то есть того русского князя, который, если не по имени, то по существу, по замыслу, был первым Русским Царем[568]!

Мученической смертью погиб и этот венценосец, головою своей заплатив за то, что чуть не четырьмя столетиями шел он впереди своего века. И вот, в тот самый день, когда Церковию поминается блаженная память причтенного к лику святых монарха-мученика, бывшего предтечею идеи православного Царства Российского, падает жертвою за ту же идею последний Русский Царь.

Сомкнулась цепь времени! И что еще примечательно!!

Свершилось падение Царского престола на Руси и самой Державы Российской в тот самый момент, когда Россия, впервые за всю свою историю, была у конечной цели всей своей жизнедеятельности как Царства Православного! Свержение Царя сорвало победный для русского оружия конец Великой войны. Между тем, что обещало России победоносное завершение войны? Ответ на этот вопрос даст нам замечательное слово, сказанное митрополитом Антонием в Неделю Православия в храме Спасителя в Москве в 1918 году[569].

Знаменитый архипастырь прежде всего указал на то, что Торжество Православия, в отличие от принятого обычая справлять его в древнем Успенском соборе, как это и происходило в течение четырех с половиною веков, ныне справляется в храме Спасителя. Почему? Загражден путь в священный Кремль! Пастырей и паству не пускают в чудотворную древнюю церковь Успения! Проповедник обращает далее внимание верующих на поразительный контраст по сравнению с прошлым годом, когда в середине февраля совсем иного ожидали от предстоящего года.