- В чём дело, офицер? - стараясь быть непринуждённым, осведомился я. Надеюсь, им не прислали на меня ориентировку.

Бойцы резко подобрались, услышав мой ответ. Кажется, хорошо это не закончится.

- В городе появился опасный преступник, и в целях вашей безопасности выполнить наше требование, - сухо отчеканил морпех.

Приняв решение, я уже не колебался.

- Конечно, - примиряюще подняв руки, я нарочито медленно взялся за капюшон и стал его опускать. Морпех резко изменился в лице, уже разглядев лицо, но это уже ничего не могло изменить, потому что одновременно с этим я повернул невидимый рубильник - и к солдатам из спины ринулись потоки щупалец. Всё повторилось в точности как раньше - только в три раза хуже. В моих полуметафорических силках бились сразу три сознания, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. Кто знает, если бы у кого-то получилось, он мог бы занять моё место. Возможно, я сам оказался в теле Алекса Мерсера именно таким образом. Сейчас же я тонул под потоком их знаний, памяти и чувств. Судорожно ухватившись за образ Сандерса, к присутствию которого уже успел привыкнуть, я загородился им, скрываясь за образом рядового, словно маской, надевая его, становясь им. Поток воспоминаний рядового Джона Сандерса принял меня, словно старого знакомого...

***

Я пришёл в себя считанные минуты спустя, вынырнув из плотного облака чужих эмоций. Там, где раньше стояли вооружённые морпехи, своеобразным кенотафом остались лежать винтовки и амуниция. Неосязаемые тени их владельцев пополнили собой уголок, в котором хранились отпечатки Мерсера и Сандерса, вскоре грозивший перерасти в небольшой посёлок. Выдохнув - не то, что я всё ещё нуждался в дыхании, - я снова ощутил царапнувшую неправильность. Однако настороженные морпехи успели открыть огонь и времени с этим разбираться не было. Подобрав винтовку, я на всех парах помчался к лестнице, посчитав лифт слишком медленным и небезопасным. Оставляя за собой пролёты один за другим, я бежал с отчаянной надеждой, что Дану не посчитают расходным материалом в необходимости разделаться со мной.

Выскочив на лестничную площадку, я быстро пристрелил запоздавших солдат и через приоткрытую дверь ворвался в квартиру Даны.

- Эй, спокойно, - у самого входа меня перехватил ещё один солдат, выбив оружие и уронив на пол. Сам он уселся сверху, заломив руку. - Джонни, ты охренел? Какого рожна там происходит, что ты бегаешь, как ошпаренный?

Я мучительно долгое время пытался понять, что происходит.

- Стреляли, - наконец выдавил из себя ответ, не придумав ничего лучше. Солдат - Малкольм, всплыло в голове имя, - устроившийся на мне, словно на кушетке, скептически хмыкнул.

- Конкретнее давай. Откуда ты здесь взялся и кто стрелял.

Выбросив из головы странное поведение морпеха, я не стал дальше терять время и выпустил в него щупальца из руки, воспользовавшись своим положением. Снаряжение поглощённого солдата шлёпнулось на пол прихожей, а его память промелькнула перед глазами, заставив едва слышно ругнуться.

- Твою мать, - пробормотал я, отряхиваясь и невольно поймав своё отражение в зеркале. - Дедушка мой Какузу и папа Т-1000.

Неуместная аналогия чуть не заставила засмеяться, и зеркало с готовностью отразило моё перекошенное лицо.

Вернее, перекошенное лицо Джона Сандерса.

Спокойно, Алекс. Ты убил почти всех, кто мог помешать тебе. Остался лишь напарник Малкольма, который ждёт в комнате вместе с Даной. Он не будет выходить, чтобы не выдать себя. У тебя достаточно времени для того, чтобы ты смог немного расслабиться и разобраться в себе.

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Действие оказалось лишено своего биологического смысла в этом теле, целиком состоящего из жутковатой чёрно-красной плоти - однако, оно по-прежнему позволяло очистить сознание от лишних мыслей. Ещё раз выдохнул, освобождая голову. Сконцентрировался, вспоминая цепочку, позволившую надеть чужое лицо, словно удобные штаны и выбрав захватившего меня бывшего приятеля Сандерса целью. Тогда это получилось случайно и почти инстинктивно - я спрятался за чужим фасадом, опасаясь потерять себя в накатившейся волне чужих переживаний. Теперь это следовало сделать осознанно, ради того, чтобы спасти доставшуюся в наследство сестру.

У меня тогдашнего не было ни сестры, ни брата. Иногда я раздумывал, каково это, иметь брата, или сестру, или обоих сразу, и приходил к выводу, что, хоть я и не знаю, что изменилось бы от этого, я был не прочь попробовать. Теперь моя нечаянная мечта сбылась. И я не хотел, чтобы мечта стала кошмаром.

В памяти всплыло лицо Малкольма - мощный подбородок, словно бы рубленые черты лица. Бровь, рассечённая в одном из спаррингов, так да конца и не зажившая. Здоровенные ладони - как-то поспорил, сможет ли разбить грецкий орех одной силой хвата? Смог. Потом, по условиям спора, ему - мне - отдали целый килограмм этих орехов. Как я - он - потом ими давился...

Я - это он.

Он - это я.

Мы как два сосуда с жидкостью, между которыми стоит лишь хрупкая плёнка индивидуального сознания, непроизвольно возведённая в первые мгновения моего существования в этом мире - потому что так всегда было, есть, и будет. Люди отгорожены друг от друга непроницаемым барьером тел, вмещающих в себя наш разум. Мы никогда не сможем встать на место другого, никогда не поймём до конца все его чувства, потому что заперты в своих оболочках, гарантирующих разуму относительную неприкосновенность.

Не в моём случае.

Знаете ли вы, как страшно стоять в шаге от полного слияния с другим человеком? Вряд ли: исследовать этот мир без чётких границ - удел высококлассных психологов и отпетых психонавтов, которых зачастую бывает трудно разделить. Оказывается, когда между ним и тобой тонкий барьер толщиной в несколько смыслов, понятие "индивидуальность" приобретает совершенно иной смысл. Экзистенциальный страх перестаёт быть уделом диванных философов, становясь объективной угрозой существованию. И даже самые вредные привычки теперь, словно путеводные маяки, показывают направление к спасительному берегу.

Он - это я. Я - это он.

Но никто не говорил, что растворение друг в друге нельзя подчинить своей воле и обратить на пользу.

Ведь зачем разрушать преграду в сосуде, получив какую повезёт смесь, если можно контролируемо смешать их в другом?

Тело скрутила мгновенная судорога. В зеркале отразились покрывшие фигуру щупальца, чтобы через мгновение оставить после себя жёсткое лицо мужчины средних лет с квадратной челюстью и покатым лбом.

Я прокашлялся. Личина сидела, будто тесный костюм: поначалу неудобно, но позже сидит, словно вторая кожа; да и перед неосмотрительным жестом напомнит о себе потрескиванием ниток. Подобрал оброненную винтовку вместе с рацией и гранатами. Сунул пистолет в кобуру. И через стену окликнул затаившегося в засаде соратника:

- Не стреляй, свои.

Я грузно прошёл в комнату с девчушкой. Как назло, не фигуристая девчонка. Было бы за что подержаться, то хотя бы не так скучно было бы её отвозить, а так даже глазу не на чем остановиться

- Ну, чего там? - ожидаемо, япошка, даром что китаец, проявил интерес. Вечно ему не сидится на ровном месте.

- Да хрень дикая. Парень хотел дезертировать прямо посреди задания, открыл пальбу, поранил хороших людей...

- Совсем кретин, что ли? - недоверчиво осведомился китаец.

- Да и не говори. Он в прихожей лежит, сам посмотри, - я безразлично пожал плечами. Дождавшись, пока тот отойдёт на несколько шагов, плавным движением потащил пистолет из кобуры, с тем же безразличием прицелился и выстрелил ему в затылок.

Не люблю узкоглазых с тех пор, как мой отец погиб во Вьетконге.

Девчушка смотрела на это широко распахнутыми глазами.

Я вдохнул и медленно, с оттяжкой, выдохнул, взглядом удерживая её лицо. Помолчал, приходя в себя, и блаженно улыбнулся: