- Ладно, я все скажу ему завтра, когда он выползет из своей норы! - не унимался тщедушный сокрушитель тиранов.

- Ну, это вряд ли! - выкрикнул кто-то из толпы осмелевших зевак. - После такой взбучки он выйдет в город не иначе как под охраной сотни своих гладиаторов! Теперь к нему запросто уже не подойдешь!

Марк Порций Катон, прозванный впоследствии Катоном Младшим, происходил из знатного и богатого плебейского рода. И знатность, и богатство Порциям добыл Катон Старший - человек, собственными заслугами выдвинувшийся из среды всадничества в первые ряды нобилитета и задававший тон в римском государстве в эпоху освоения Римом Средиземноморья, последовавшего за победой во Второй Пунической войне. Юный Катон, предпринявший отчаянно-смелое нападение на Корнелия Суллу, приходился правнуком знаменитому Катону, некогда враждовавшему с другим Корнелием - Сципионом. Старшему Катону судьба не дала родовитости и влиятельных родственников, заставив его самостоятельно пробивать дорогу в большую жизнь, а Младшего она уже не могла лишить славы предков, но зато отняла у него обоих родителей, когда он был еще младенцем. Рос и воспитывался Катон в доме дяди по материнской линии Ливия Друза вместе с сестрами Порцией, Сервилией и братом Квинтом Сервилием Цепионом. Сервилия и Цепион были детьми его матери Ливии от первого брака.

Марк Ливий Друз по духу был римлянином времен войны с Ганнибалом, который по прихоти судьбы родился на сто лет позже своего времени. Его честность, прямота и здоровый гражданский потенциал заслуживали лучшей участи, но ему пришлось заниматься государственной деятельностью в период кризиса Римской республики, когда политика представляла собою хаос идей и поступков, водоворот встречных течений, когда лучшие побуждения могли привести к худшему результату, а расчетливая жестокость порою оборачивалась благом. В то время общество состояло из групп и личностей с противоположным мировоззрением и взаимоисключающими интересами, столкновения между которыми то и дело приводили к вспышкам гражданских распрей. Все оценки были субъективны и определялись не достоинствами действующего лица, а мерой испорченности оценивающих.

В тумане искаженной нравственности, опустившемся на римский форум, всевозможные проходимцы успешно выдавали себя за героев и ревнителей на-родного блага, оттесняя с переднего рубежа истинных патриотов.

Вступая на политическое поприще в должности народного трибуна, Ливий Друз не внес коррективы в свою программу, которые учитывали бы конкретную ситуацию в обществе, а руководствовался исключительно пользой государства, тогда как эта суммарная польза для всей страны в целом уже не воспринималась в качестве таковой отдельными категориями населения.

Тридцать лет назад отец Друза, также будучи народным трибуном, являл собою отвратительный образец политического лавирования, лицемерия и демагогии, борясь с движением Гракхов. Но настолько все перепуталось в Риме, что сын оказался полной противоположностью отцу как по характеру, так и по идеологическим взглядам. Он предложил меры, действительно способные добавить сил одряхлевшей Республике, причем меры, давно назревшие. Основной его законопроект должен был уравнять в правах жителей Рима и Италии, каковые уже много веков на равных служили общему государству, но неравно получали от него. Сотни тысяч италийцев, влившись в ряды граждан, могли оздоровить римский народ, большей частью состоявший тогда из деградировавшей массы столичного плебса, испорченного паразитическим образом жизни. Другие его предложения были призваны обуздать алчность всаднического сословия и сбить спесь с сенаторов. В сложившейся обстановке сенаторы приветствовали меры, направленные против всадников, всадники одобряли ограничение привилегий сенаторов, а плебс на ура принимал и то, и другое. Однако весь комплекс законопроектов Друза не устраивал ни первых, ни вторых, ни третьих. Он находил поддержку только у нескольких десятков сенаторов патриотического толка, которые обладали способностью смотреть на события поверх узкокорыстных интересов. Основная же масса римлян за малым не видела большого, потому у Друза объявилось столько врагов, что он не выходил из дома и занимался государственными делами в полутемном таблине. Сознание правоты и значительности своего дела давало ему силы противостоять злобе и ненависти противников, и он не терял бодрости духа в самой сложной политической обстановке. Его атрий постепенно стал курией для всех прогрессивных сил Италии. Неравенство сил компенсировалось героическим порывом горстки больших людей, и, несмотря на жестокое противодействие, единомышленники Друза имели шансы на успех, которого могли достичь, если бы сумели организовать и сплотить массы италийцев. Но все оборвалось с гибелью Марка Ливия Друза, заколотого в собственном доме подосланным убийцей. В тот год олигархия таким способом одержала победу, но уже в следующем году запла-тила за нее войною с восставшей Италией.

Маленький Катон, на чьих глазах разворачивались эти события, не понимал их сути, однако ощущал дух борьбы за праведное дело, которым была насыщена атмосфера дома Ливия Друза.

Первые годы жизни не оставляют четких воспоминаний, но они образуют само полотно памяти, окрашивают его в определенные тона, которые затем вы-ступают эмоциональным фоном для последующих восприятий. Ранние впечатления не осознаются, зато они формируют само сознание. Это еще не воспитание ребенка, а его вынашивание, только уже не матерью, а социальной средой; из появившегося на свет тела рождается человек, происходит становление его духовного хребта - характера. Последующая жизнь лишь оказывает влияние на нрав, тогда как первые годы его создают. Поэтому к четырем годам крохотный Марк уже сложился как борец. Кроме того, у него выработалось чувство истины, которое никогда не подводило его в жизни, поскольку стало почти инстинктивным.

Однако в Риме еще существовало немало домов, в которых сохранялся дух предков, но не из каждой семьи с аскетическим патриархальным укладом выходил Катон. Этот ребенок смог усвоить все лучшее, исходившее от его окружения потому, что было кому усваивать. Доброе семя легло в плодородную почву; благоприобретенное в нем прочно срослось с врожденным и образовало того Катона, какого знает история.

Когда какой-то человек вследствие личных достоинств, удачи или пороков окружающих оказывался высоко над человеческой массой, люди в поисках объяснения этому феномену обращали глаза к небу и узревали ответ в божественном промысле. Вглядываться в небеса им казалось проще, чем смотреть на землю, списывать деяния людские на богов было легче, чем уличать самих себя. После того, как таким образом персонифицировалась причина событий, оставалось обнаружить земные явления, которые свидетельствовали бы о вышней воле. В качестве знаков, даваемых людям божеством, выступали какие-то необычные природные явления. Если же таковых не наблюдалось, то знамения возникали в фантазии жрецов, конечно, тоже по божественному наитию.

Но рождение Марка Порция не было отмечено какими-либо аномалиями в природе или умах сограждан. Скорее всего, он появился на свет под вечер тусклого дня, когда уставшие лучи заходящего солнца едва пробивались сквозь скопления душных земных испарений, и оттого вечер преждевременно обращался в ночь. Однако никому не пришло в голову истолковать это как знамение.

Марк обращал на себя внимание необычностью поведения уже в первые дни после рождения. Он никогда не кричал, а если ему нужно было сменить пе-ленки, то выразительно смотрел на мать или няню. Стоило женщинам замешкаться или не понять, что от них требуется, как его взгляд наполнялся гневом, приводящим их в трепет. Он никогда не сосал пустышку и выбрасывал ее с негодованием. В детские годы Марк выделялся особой основательностью, серьезностью и упорством, проявлявшимися и в выражении его лица, и в манере речи, и в играх. Иногда это раздражало сверстников, иногда вызывало у них уважение, а порою служило поводом для насмешек. Как дети, так и взрослые прозвали его Старичком, и этим выразили сразу весь спектр своих чувств к нему.