Проведя такую агитацию среди всех фракций своих союзников, Катон создал из них своеобразную коалиционную партию, заряженную на дальнейшую борьбу. На собрании этой партии были выработаны организационные и политические мероприятия, которые позволили Катону действовать как бы от имени Республики.
Первым делом он разослал гонцов ко всем легатам сенатских войск, рас-квартированных в разных уголках Средиземноморья, с призывом собраться на острове Керкира. Были направлены посольства к властям союзных общин и городов с тем, чтобы убедить их сохранить верность Республике. В район Фарсала отправились поисковые группы, чтобы разыскивать своих людей и организованно возвращать их в лагерь. Одновременно Катон начал работы по перемещению материальной базы республиканцев из-под Диррахия на Керкиру на случай прихода Цезаря. При сложившейся расстановке сил удержать прежний лагерь не представлялось возможным, тогда как Керкира была недоступна Цезарю из-за его слабости на море. Второй причиной, побудившей Катона стремиться на Керкиру, было желание в условиях распространения панических настроений утвердить свою власть над флотом, базировавшимся на этом острове. И вообще, Катон считал, что теперь войну следует вести в основном морскими силами, совмещая их действия с проведением отдельных операций на суше. В какой-то степени он намеревался позаимствовать стратегию пиратов, за двадцать лет до этих событий создавших нечто вроде морской республики и долгое время господствовавших в Средиземноморье.
Помимо этого, Катон постоянно выдумывал какие-нибудь работы для солдат, чтобы отвлекать их от дурных мыслей, так как, несмотря на его ободряющие обращения и другие меры по поддержанию дисциплины, в войске нередки были вспышки паники, случаи дезертирства и погромов в Диррахии. Легионеры все в большей степени становились профессионалами и все меньше были гражданами: их не интересовала Республика, они хотели служить платежеспособному преуспевающему императору, а таковым являлся Цезарь. Марк воспринимал подобные настроения войска как неизбежное зло своего века и, подавляя брезгливость стоической выдержкой, терпеливо возвращал солдат на путь гражданского долга.
Катон встречался с каждым отрядом, прибывающим из Фессалии, и подолгу расспрашивал воинов о роковом сражении, затем - о семье, доме, объяснял, что со всем этим станет в случае гибели государства, после чего коротко, но веско, по-стоически, убеждал их в необходимости дальнейшей борьбы. С офицерами и легатами он беседовал персонально. Многие из высших чинов сената производили более удручающее впечатление, чем потрепанные и израненные солдаты.
Явился к Катону и Цицерон. В фарсальской битве он участия не принимал по болезни. Катон так и не понял, была ли эта болезнь физической или дипломатической. Однако он и не стал особенно разбираться в этом вопросе, так как важнее было другое.
Вообще, Катон приветствовал Цицерона радостнее, чем кого-либо. Он был дорог ему и как друг, и как честный гражданин, и как проконсул. Увы, Катону не довелось стать консулом, и теперь ему, всего лишь преторию, приходилось фактически командовать сенаторами консульского звания. Для республики такое положение было ненормальным, и Катон стремился вернуть ситуацию в рамки законности даже ценою убытка самому себе и, что болезненнее, ущерба общему делу. Поэтому он подыскивал подходящую кандидатуру для передачи власти, и Цицерон, по его мнению, в своих положительных качествах подходил на роль предводителя республиканцев лучше других, тем более что он как проконсул все еще имел империй, звался императором и держал при себе ликторов.
Однако, едва взглянув на Цицерона, Катон понял, что его планам не суждено осуществиться. Цицерон был жалок, ничтожен, он был подавлен, если не сказать, раздавлен глобальными неудачами государства. Какая бы болезнь ни помешала ему принять участие в фарсальской битве, было ясно одно: его нынешняя болезнь неизлечима. Причем недуг, поразивший Цицерона, был проявлением той эпидемии, которая в большей или меньшей степени поразила всех, только на нем, как на натуре более чувствительной и богатой, ее язвы были глубже и заметнее. Предпосылкой для этого нравственного заболевания служила рыхлость мировоззрения, отсутствие в нем хребта идеи. Попадая в вихрь событий, люди с аморфным сознанием теряют ориентацию, испытывают головокружение и в тошнотворной слабости ищут спасения на скользкой тропинке предательства. Трагедия Цицерона состояла в том, что он в отличие от остальных осознавал метаморфозы, происходящие с ним, и казнил себя за малодушие, тем самым давая другим пищу для упреков в свой адрес.
Катон с первого взгляда понял, что Цицерон умер для дела, но обошелся с ним дружелюбно, помня о его былых заслугах и сочувствуя нынешним переживаниям. Он все же дал ему знать о своих планах в отношении его проконсульства, но сделал это намеком, чтобы не спугнуть его оробевшую от неудач душу. Как он надеялся, мысль о командовании республиканскими войсками, запав в сознание Цицерона малым семенем, со временем сможет прорасти там и взвиться ввысь мощным стволом одухотворяющей душу идеи, которая поднимет его с колен. Как бы там ни было, а Катон предоставил ему шанс воскреснуть.
В назначенный день на Керкире собралось весьма представительное общество. Сенаторов было столько, что за собранием сохранилось наименование совета трехсот. Среди видных фигур, способных претендовать на главенствующую роль в грядущих событиях, выделялись Метелл Сципион, Гней Помпей - старший сын полководца, ныне успешно командовавший значительной флотилией, внушительный фасцами и ликторами Цицерон, Тит Лабиен, Гай Кассий и, наконец, сам Катон, который все это организовал и теперь вел совещание. Однако многих республиканцы не досчитались: некоторые сенаторы ушли от дел и обосновались на чужбине, как, например, друг и соратник Катона Марк Марцелл, а кое-кто уже переметнулся к Цезарю.
Первым делом собрание оценило ситуацию, подсчитало убытки и наличные силы, после чего перешло к выработке стратегии дальнейших действий. Деловое обсуждение многократно прерывалось всплесками эмоций, пораженческие настроения сталкивались с преувеличенным оптимизмом, но ни то, ни другое не могло дать плодотворной идеи. "У нас еще семь орлов!" - браво заявлял сенатор Ноний, говоря о легионных знаменах и имея в виду соответствующее число воинских подразделений. "Это было бы замечательно, если бы мы воевали с галками", - в своем духе отвечал ему Цицерон, даже в отчаянии не терявший остроты слова. Сил у республиканцев действительно оставалось еще много, но сомнений было еще больше. "Если мы с огромной армией, возглавляемой лучшим полководцем, потерпели поражение, то на что нам рассчитывать теперь, когда целое распалось на части, и мы имеем лишь осколки былого могущества?" - вопрошал тот же Цицерон. Однако Катон, сумевший собрать вместе и свести на Керкире упомянутые "осколки" республиканских сил, и теперь отфильтровал из всего прозвучавшего хоть сколько-нибудь положительные мысли и соединил их в общую концепцию.
Поскольку оставшихся сил государства не хватало для создания мощного ядра, способного одолеть врага в генеральном сражении, было решено рассредоточить боевые действия по всему Средиземноморью, чтобы задействовать новые ресурсы и выиграть время. Предполагалось, что Цезарь, хорошо подготовленный к боевым операциям, не сумеет справиться с хозяйственными трудностями, оказавшегося в кризисе государства. Экономические лишения отрезвят людей, победная эйфория пройдет, начнутся волнения по всему римскому миру, и Цезарь утратит многих нынешних сторонников. В то же время политическая обстановка позволяла надеяться на успех республиканцев в Испании, где власть цезарианцев не имела корней в социальной структуре населения и где прославленного лихоимца ненавидели со времени его пропреторства, а также - в Африке, поскольку там господствовал давний сторонник Помпея нумидийский царь Юба. Ожидались волнения и на Востоке со стороны парфян, и в Египте, куда будто бы направился сам Помпей. И, конечно же, главной надеждой республиканцев оставался флот, который должен был парализовать Цезаря как государственного деятеля обширной империи, локализовать его силы и наоборот, осуществлять взаимодействие между республиканцами по всему средиземноморскому миру.
