Причем, сражаясь за все Отечество, мы несем свободу не только себе и своим семьям, но и одичавшим согражданам легионов Цезаря. Победив их, мы тем самым их же и спасем от рабства!

Таково значение нынешнего дня, такова наша роль, воины!

Однако сегодня на вас с надеждой взирают не только люди. Человечество давно узрело в мире связующую волю космического разума. Небеса правят землею, высший разум вносит в мир смысл и порядок, одухотворяет его идеей. Но духовное реализует себя через материальное. Подобно тому, как человек не может сразить неприятеля одной лишь бестелесной мыслью и должен воплотить эту мысль в действие с помощью меча, божественный дух правит миром нашими руками. Мы с вами являемся выразителями его идеи. Он сам, этот разум, не витает где-то в облаках, а распределен повсюду в природе. Бог пронизывает мир, и все мы являемся частичкой бога. Мы называем его небесным в смысле наивысшего. Однако в ком-то божественной души больше, а в ком-то меньше. Первые движут мир вперед, а вторые вносят в него разлад. Когда пороки граждан какого-либо государства одерживают верх в их душах над божественным началом, такое государство гибнет. Там космический разум сеет семена новой цивилизации. В конце концов бог, как учит философия, восторжествует над хаосом, и счастливы будут те люди, которые вместе с ним одержат победу. Но каково тем поколениям, которые утратили в себе божественный разум и подвергли себя безумию самоистребленья на почве дележа того, что бог дал нам в общее владение?

Почти семьсот лет стоит Рим и столько же лет побеждает всех врагов. Он - цвет человечества, ибо ничего подобного на земле прежде не бывало; он - гордость богов, ибо никогда раньше им не удавалось столь полно воплотить в мир идею разумного порядка, доблести, свободы и славы! И вот в наш век, сограждане, угрожающе зашатались устои Республики. Возникла опасность, что на нас с вами прервется череда славных поколений римских героев, что вместе с нами погибнет Рим. Судьба поставила нам трудную задачу, однако тем самым она дала нам шанс проявить себя в полной мере, подобно тому, как Нептун ураганом проверяет мореходные свойства судна, выучку и характер экипажа. Нельзя стать героем, не совершив подвига, нельзя совершить подвиг там, где нет беды. Поставив Рим на грань катастрофы, История тем самым уже заготовила нам место для главы в своей книге на зависть миллионам людей, живущим в скудное событиями время. И от нас с вами зависит, какова будет эта глава, будут ли наши потомки читать ее с гордостью и просветленным взором, или при взгляде на нее станут краснеть от стыда, и будут ли вообще у нас потомки - решится сейчас, воины!"

После речи Катона сам Помпей посчитал невозможным что-либо добавить к сказанному и дал сигнал к наступлению.

Он начал атаку сразу с трех сторон: из лагеря, из города, и с тыла, где высадился его десант. Когда войско Цезаря в азарте битвы на несколько фронтов утратило бдительность, Помпей организовал еще один морской десант, который вклинился между оборонительными линиями Цезаря. После этого сражение перешло в бойню. В состоянии неразберихи и паники, объявшей войско покорителей Галлии, ветераны растеряли свои достоинства и уступили новичкам. Назревал полный разгром, но в дело вмешался Цезарь. Он высвободил часть имевшихся у него сил для контрудара и попытался помочь легионам, попавшим в окружение. Помпей отбил этот выпад врага, но действия Цезаря воодушевили ветеранов, и многие из них показали чудеса героизма во имя торжества диктатуры своего любимца над их Отечеством. Так в эпоху тотального развала государства даже ставший генетическим патриотизм римлян оказался приватизирован отдельными лицами и из любви к Отечеству превратился в фанатическую преданность "отцу-императору". Героизм Цезаревых солдат несколько замедлил катастрофическое для их господина развитие событий. Это, однако, не спасло его от поражения. Причем успех Помпея был столь значительным, что у него появился шанс захватить вражеский лагерь и разом покончить с Цезарем. Однако он не пошел на лишние жертвы, опасаясь также, что в экстремальной ситуации его новобранцы могут сплоховать.

Помпей удовольствовался минимальным результатом своей победы, который, по его мнению, гарантировал благоприятный исход всей войны. Цезарь лишился своего последнего козыря - ореола непобедимости и, казалось, ему более нечего было противопоставить Республике. Помпей чувствовал себя героем, поскольку в полном соответствии с пожеланиями наиболее уважаемых людей из его окружения выиграл гражданскую войну с наименьшими при данных масштабах конфликта потерями, выиграл не столько мечом, сколько умом.

Над Эпиром заходило солнце. Багровый шар, оседая в море под тяжестью всего увиденного за день, разрезал облака последними лучами. Казалось, у него уже не было сил смотреть на землю, и потому унылым закатным взором он озарял небеса, раскрашивая их всеми оттенками кровавого цвета. Многоярусный мир облаков трепетал в вечерней агонии, терял яркие краски, словно истекая кровью, и мерк, синея, как холодеющий труп.

Однако это небо выглядело лишь зеркалом земли, а под ним распростиралось гигантское поле битвы. В тот день смерть пировала на десятках природных холмов и рукотворных насыпей, созданных людьми в качестве могильных курганов самим себе. Пожирая жизни тысяч человек, она запивала их кровью из многокилометровых траншей лабиринта беспримерной фортификационной линии. Вакханалия обитателей черного Аида удалась на славу. Здесь для них была добыча на любой запрос и вкус, ни один червь теперь не уползет отсюда в земную грязь, не насытив брюхо человечьей плотью. Сколько хватало глаз, повсюду были разбросаны растерзанные тела, которые смерть пригвоздила к земле, застигнув в самых невообразимых позах. Тут сразу было видно, кто погиб героем, кто - трусом, а кто сгинул, даже не успев проявить себя ни первым, ни последним. Вереницы и горы трупов в своем чередовании являли взору чудовищные письмена, документально точно запечатлевшие весь ход битвы. Цезарь уверял, будто у него погибло около тысячи двухсот человек, однако, будь это так, вряд ли поражение воспри-нималось бы как столь катастрофическое. Очевидно, потери были гораздо больше.

Но не эти письмена читал Катон, бродя по полю боя. Переходя от одного пронзенного тела к другому, он перелистывал страницы совсем иной книги.

Вот перед ним лежит загорелый, крепкого сложения человек с мускулистыми руками и черными от въевшейся земли мозолистыми ладонями. Судя по всему, это был италийский крестьянин, представитель некогда основного, а ныне исчезающего класса римского общества. Именно такие люди в свое время отразили нашествие Пирра и Ганнибала, а потом завоевали для нобилей весь известный тогда мир. Возле него на насыпи застыли скорченные предсмертными судорогами тела двух других воинов, очевидно являвших собою результат доблести сменившего плуг на меч крестьянина. Остановив время, смерть запечатлела на лице победителя выражение сосредоточенной деловитости: он предавал врагов-соотечественников земле с тою же добросовестностью, с какою прежде ее пахал. От бремени земных трудов его избавил пущенный с холма и застрявший в грудной клетке дротик. Смертоносный снаряд угодил в щель между металлическими пластинами доспехов, небрежно подогнанными нерадивым мастером.

Соседи этого солдата по ложу смерти не выглядели столь основательными личностями, как он. Блудливые черты лиц, искаженных гримасой боли, свидетельствующей о неспособности переносить физические страдания, выдавали в них горожан. А угадываемая в позах благоприобретенная сутуловатость напоминала о толпах льстивых клиентов богатых нобилей и позволяла предполагать в них столичных жителей. Но являлись ли они завсегдатаями форума или нет, в любом случае один из них мог оказаться тем мастером, который сделал бракованные латы своему убийце.

Первый был сражен мечом в бок, видимо, в тот момент, когда пытался увернуться от нападения, второй получил удар в спину. Кроме того, у него кровоточила щека, что, наверное, и заставило его обратиться в бегство. Согнав с этого разбитого лица жадно прилипших к ране мух и накрыв его валявшимся тут же плащом, Катон пошел дальше.