В год своего консулата Помпей завершил возведение театра и справил помпезные дорогостоящие празднества по случаю его открытия. В новом храме культуры в течение нескольких дней пятьсот хищных животных рвали и грызли друг другу глотки, гладиаторы сражались со слонами, ну и, конечно же, между собою. Плебс остался очень доволен всем увиденным; и надо ли говорить, что после этих зрелищ, его способность понимать речи Катана резко снизилась?

Осознав значение инициативы Помпея, Юлий Цезарь тут же вступил с ним в соревнование и заложил строительство нового форума со скромным названием: "Форум Юлия". При этом он не только преследовал стратегические цели по завоеванию душ всех граждан, но не гнушался и локальными задачами, касавшимися отдельных политических фигур. Так, он подрядил стесненного в средствах Цицерона в управляющие строительством, благодаря чему получил возможность в любой момент обвинить его в каком-либо хищении. Чуть позже Цезарь совершил уже открытую покупку оратора, одолжив ему восемьсот талантов серебра, исторгнутых из галлов.

Цицерон весь год усиленно отрабатывал благодеяния триумвиров, но друзьям грустно говорил, что ныне с его речами другие согласны больше, чем он сам. Этот некогда самый активный консуляр теперь большую часть времени старался находиться вне Рима. Скрываясь на своих виллах, он утешался литературными трудами. Однако периодически раздавался властный окрик Помпея или Цезаря, и Цицерон послушно ехал в столицу, чтобы воевать с друзьями и защищать врагов. Так политика согласия сословий через диктуемые ею компромиссы привела его к прямому предательству Республики.

Значение Клодия упало, и он снова поступил на службу к триумвирам. По заданию Помпея Клодий усиленно клеветал на Катона, с присущим ему темпераментом внедряя в массы мысль о том, что тот, кого считают образцом честности, присвоил себе кипрскую добычу. Для успешной реализации своей дальнейшей политики триумвирам следовало уничтожить в согражданах само понятие о честности и справедливости.

Катон противодействовал инициативам триумвиров везде, где только было можно, а там, где - нельзя, бился с ними с еще большей страстью, однако всегда терпел поражение. Но он не падал духом, ибо готовил реванш на следующий год. По его настоянию Домиций снова баллотировался в консулы, а сам он опять выставил свою кандидатуру в преторы.

 Народ римский в то время уже лишился воли к сопротивлению пороку и терялся перед его властным гипнотизирующим оком, доходя в слепой покорности до состояния полного ничтожества. По-другому и быть не могло. В эпоху тотального нашествия индивидуалистских ценностей, когда исходные для человечества коллективные ценности осмеивались и изгонялись из жизни, когда общественная собственность, власть и даже слава приватизировались, растаскивались по частным дворам, присваивались отдельными лицами, никак не мог уцелеть в былом качестве самый большой коллектив - народ. Молот частного интереса за полтора столетия раздробил народную глыбу в мелкий щебень, а потом стер в пыль, где каждая пылинка представляла собою самую унылую и бесперспективную разновидность человека - обывателя, хрюкающего над своим корытом и вздрагивающего от свиста хлыста своего хозяина. Это не означало, что у граждан исчезли общие задачи, а свидетельствовало лишь об утрате людьми способности осознавать первостепенные цели.

Однако на закате общественного сознания народная душа окрашивается прекрасным и печальным заревом раскаянья. Чувство вины - последнее доброе чувство, которое может испытывать падший народ. Он походит на опустившегося человека, который, напившись до скотского состояния и сотворив соответствующие деяния, потом, начиная трезветь, бьет себя в грудь и истошно стонет: "Эх, горький я пьяница! Подлец я, подлец, пропил и дом, и жену, и детей! О, горе мне!" В таких условиях на последующих магистратских выборах наибольшие шансы имели кандидаты, несправедливо отвергнутые - на предыдущих. Поэтому в тот год ни ненависть Цезаря, ни деньги Красса, ни страх за свое лидерство в политике Помпея, ни гром среди ясного неба не могли помешать Катону стать претором. В закатных лучах угасающего народного сознания и без того уже ставшие легендарными качества Катона замерцали магически притягательными красками, и на комициях с воодушевлением народа не смогли совладать ни Помпей Великий, ни великое множество легионеров Цезаря. По тем же причинам на консульских выборах победил Домиций Агенобарб. Вторым консулом стал Аппий Клавдий Пульхр - старший брат Клодия.

Пульхр был человеком Помпея, однако Великому этого показалось мало. Страх перед Домицием и Катоном вынудил его отказаться от наместничества в Испании, которого он столь рьяно добивался, и остаться в Риме, точнее, в столичных окрестностях, поскольку, будучи проконсулом, он не мог находиться в черте померия. В провинцию Помпей отправил своих легатов. Красс же, невзирая ни на что, поспешно отплыл в Сирию за военной славой, крайне необходимой ему, чтобы сравняться влиянием в обществе и силой с Помпеем и Цезарем.

Главная задача претора состояла в свершении правосудия. Судебная власть в руках Катона являлась грозным оружием Республики. Однако триумвиры загодя укрепили свои позиции и теперь как лица, обладающие империем, были недосягаемы для суда. Катон, не имея возможности достать тех, кого он считал самыми крупными государственными преступниками, решил обрушить карающий меч правосудия на их ближайших сподвижников, которые по кирпичу растаскивали здание Республики и возводили из этих кирпичей трон для будущего монарха. При этом он надеялся достичь трех целей: во-первых, уничтожить верхний слой политического воинства триумвиров; во-вторых, через расследование махинаций сподручных Цезаря, Помпея и Красса высветить перед народом преступность самих триумвиров и таким образом свершить над ними моральный суд, после которого с помощью консула Домиция развернуть деятельность по отмене вредоносных для Республики мероприятий последних лет; и наконец, в-третьих, доказать зараженному цинизмом и апатией обществу, что правосудие существует и про-блема состоит лишь в отсутствии воли граждан к его проведению в жизнь.

Чтобы реализовать такую программу, Катону первым делом следовало обеспечить себе независимость. Его репутация была такова, что никто не посмел бы предпринять в отношении него попытку подкупа или шантажа, но тогда существовало другое могучее оружие для подчинения магистратов государства воле отдельных лиц. Раньше ценность должности для римлян заключалась в возможности реализовать свои способности на виду у всех сограждан и этим завоевать авторитет, любовь народа и вписать свое имя в историю Отечества. Но в эпоху, когда люди, их чувства и взаимоотношения в значительной степени утратили ценность, которая была перенесена на деньги, государственная должность стала средством к достижению богатства, а самое большое богатство сулило наместничество в провинции. Однако провинция провинции - рознь: можно было получить Галлию, большое войско и сделаться великим императором и Крезом, а можно было загреметь в такую дыру на краю света, откуда непросто выбраться даже за свои деньги. Вот триумвиры и посчитали, что таким рычагом как распределение провинций, они смогут манипулировать Катоном, тем более что после успешной миссии на Кипре у того проснулись административные наклонности. Но Катон, насквозь видевший всевозможных великих императоров, завоевателей, повелителей и душителей, ввергавших в благоговейный экстаз историков последующих эпох, досконально знавший приводной механизм этих выдающихся в глазах экс-плуататорских цивилизаций людей, сразу же по вступлении в должность обезо-ружил триумвиров, вообще отказавшись от провинции.

Желая еще больше подчеркнуть свою неподкупность и презрение к тому, что особенно высоко ценилось новой знатью, Катон ходил на форум и в базилику, где рассматривались судебные дела, в облачении первозданного римлянина: при любой погоде - в одной тоге и босиком. Сначала столь строгий вид претора произвел на граждан благоприятное впечатление, но затем его враги, не умея противостоять ему по существу, прибегли к своему обычному оружию - клевете и цинизму. "А Катон-то наш совсем опустился. Он не считает нужным привести себя в порядок даже для официального исполнения должностных обязанностей, - говорили они в толпе, - такая небрежность свидетельствует о его неуважении к согражданам". "А я слышал, будто он и судит-то порою под хмельком", - усмехаясь в рукав, заявлял кто-нибудь в ответ. "Это - оскорбление граждан, это - поруганье достоинства претуры, это - унижение Республики!" - следовал заблаговременно и хорошо оплаченный приговор. Побывав под перекрестным огнем таких обвинений, простолюдины уже не знали, как им воспринимать нарочито скромный облик Катона, и многие, желая не отстать от того, что им казалось общественным мне-нием, пренебрежительно хихикали над ним.