Суд сей производством начат при главной квартире 1-й армии 1-го февраля, а кончен 30 марта сего 1826 года.

Презусом суда был начальник 3 пехотной дивизии генерал-майор Набоков. Все подсудимые содержатся под строжайшим арестом в городе Могилеве-Белорусском; из них же барон Соловьев, Сухинов, Быстрицкий и Мозалевский закованными в кандалах.

МНЕНИЕ.

Главнокомандующий 1-ою армиею генерал-от-инфантерии граф Сакен находит производство дела сего и осуждение каждого из подсудимых правильным и с законами согласным; но как по важности злодейства их, для предыдущего спокойствия и безопасности государства, закон и долг требуют наистрожайшего и примерного с ними поступления, то он, главнокомандующий, мнением полагает:

1-е, штабс-капитана барона Соловьева, порутчика Сухинова, подпорутчика Быстрицкого и прапорщика Мозалевского, из коих первых двух, бывших в злоумышленном тайном обществе, имевшем злодейское намерение к испровержению законной в государстве монаршей власти, способствовавших Муравьеву-Апостолу наиболее всех к нападению и поражению полковника Гебеля и к возмущению Черниговского полка, как и в других злодейских его предприятиях; а последних двух Быстрицкого и Мозалевского добровольно последовавших и присоединившихся к сему же изменнику Муравьеву – первой со всею своею ротою, с которою он на месте поражения был взят с оружием в руках; а второй вступлением в городе Василькове на Богуславскую заставу в караул для остановки проезжающих, главнейше же принятием от него Муравьева сочиненного им с дерзкими противу монаршей власти изречениями катихизиса, для доставления оного в Киев к произведению там подобного в войсках возмущения, с которым он и был также захвачен, – как клятвопреступников и оскорбителей вашего императорского величества высочайшей особы, по основанию учреждения о большой действующей армии, на месте при дивизии расстрелять.

2-е, сообщников их: порутчиков Кузмина, Щипиллу и брата Муравьева – квартирмейстерской части прапорщика Муравьева ж, убитых на месте поражения, но бывших с сим же возмутителем в соединении и участвовавших во всех злодейских его предприятиях, согласно с приговором суда, из списков выключить, как изменников и оскорбителей высочайшей особы, на могилах их ни крестов и никаких памятников, приличных христианскому погребению, не сооружать, но там же на месте поставить виселицу к вечному их посрамлению, прибить под оною имена их.

17 декабря 1825 года Высочайшим указом учреждена была Комиссия для изысканий о злоумышленных Обществах. Следствие было ею окончено и представлено Государю Императору 30 мая 1826 года.

Вслед за сим 1-го июня учрежден по Высочайшему Манифесту Верховный Уголовный Суд. В силу Высочайшего Манифеста, преданы Уголовному Суду: Северного Общества 61, Южного Общества 37 и Общества Соединенных Славян 23, всего 121 лицо.

Верховный Уголовный Суд, рассмотрев дело, представил в первых числах июля 1826 года всеподданнейший доклад, в котором пришел к следующему заключению: «Все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов, подлежат смертной казни. И потому, если установлением разрядов в наказаниях благоугодно будет Вашему Императорскому Величеству даровать некоторым из них жизнь: то сие будет не действием закона, а тем менее действием Суда, но действием единого Монаршего милосердия; будет особенным изъятием, на сей токмо случай, по Высочайшему Вашему предназначению допускаемым. И хотя Милосердию, от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов, но Верховный Уголовный Суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие, и с общею безопасностью Государства столь смежные, что самому Милосердию они, кажется, должны быть недоступны». По сим соображениям суд большинством голосов определил следующие положения о казнях и наказаниях: «Смертную казнь четвертованием; смертную казнь отсечением головы; положением головы на плаху и потом ссылку в вечную каторжную работу; тоже на определенное время и потом вечно на поселение; вечную ссылку на поселение; вечную ссылку в Сибирь; написание в солдаты с выслугою; во всех сих случаях с предварительным лишением чинов и дворянства». Сделав сии положения о казнях и наказаниях, Суд разделил подсудимых на одиннадцать разрядов, поставив 5 из них, приговоренных к четвертованию, вне разряда.

На этот доклад Верховного Уголовного Суда последовал 10 июля 1826 г. Указ, которым смягчались некоторые из постановленных судом наказаний; между прочим, преступникам 1-го разряда, смертная казнь заменялась вечною каторжною работою. Что касается наказания лиц, поставленных вне разрядов, то тем же Высочайшим Указом оно было передано решению Верховного Уголовного Суда и «тому окончательному постановлению, какое о них в сем Суде состоится». В силу сего суд постановил: «пяти лицам, вместо мучительной смертной казни четвертованием, приговором Суда определенной, сих преступников повесить».

13 июля, по выслушании протокола Верховного Уголовного Суда от 11 июля и означенного Именного Высочайшего Указа 10 июля о пощадах, последовал о сем Указ Правительствующего Сената и одновременно объявлен Высочайший, по сему предмету, Манифест. ‹…›

13-ое июля было днем исполнения приговора.

На рассвете, все осужденные были выведены на крепостную площадку, где, в средине большого каре из нескольких шеренг разного оружия, они в первый раз свободно свиделись и могли сообщить друг другу содержание приговоров. Не было только пятерых, осужденных на смертную казнь. Каждый из осужденных должен был стать на колени, над головой его ломалась шпага, а мундир и ордена бросались в приготовленные тут же костры для сожжения, и затем, одетые уже в арестантские халаты, осужденные были разведены по своим тюрьмам. Вслед затем был приведен в исполнение и смертный приговор.

Не касаясь вопроса о том, насколько прав закон, когда, лишая осужденных чинов, орденов и дворянства, он отнимает титул у того из них, кому титул не пожалован по Грамоте, а принадлежит роду по историческому его происхождению и составляет неотъемлемую часть самого имени, – мы будем далее называть автора «Записок» именем, оставленным ему судебным решением.

Чрез несколько дней началась высылка приговоренных в места заключения и ссылки, им предназначенные.

17-го июля начальник Главного col1_0 сообщил военному министру, что Высочайше повелено преступников разослать по назначению, причем сообщил и порядок их высылки; при этом, между прочим, сказано:

«Из числа приговоренных в каторжную работу, 8 человек, а именно: Сергея Трубецкого, Евгения Оболенского, Артамона Муравьева. Василия Давыдова, Якубовича, Сергея Волконского, Борисова 1-го и Борисова 2-го отправить немедленно закованными в двух партиях, имея при каждом преступнике одного жандарма и при каждых четырех одного фельдъегеря, в Иркутск к Гражданскому Губернатору Цейдлеру, коему сообщить Высочайшую волю, дабы сии преступники были употребляемы, как следует, в работу и поступлено было с ними во всех отношениях по установленному для каторжников положению, чтобы он назначил, для неослабного и строгого за ними смотрения, надежного чиновника, за выбор коего он ответствует, и чтобы он о состоянии их ежемесячно доносил в собственные руки Его Величества чрез Главный Штаб».

14 декабря 1825 года в пятом часу пополудни, когда совсем уже смеркалось, император Николай Павлович решился наконец отдать приказ о стрельбе картечью по боевым порядкам мятежников.

«Первая пушка грянула, картечь рассыпалась; одни пули ударили в мостовую и подняли рикошетами снег и пыль столбами, другие вырвали несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами и нашли своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома и на крышах соседних домов. Разбитые оконницы зазвенели, падая на землю, но люди, слетевшие вслед за ними, растянулись безмолвно и неподвижно. С первого выстрела семь человек около меня упали: я не слышал ни одного вздоха, не приметил ни одного судорожного движения – столь жестоко поражала картечь на этом расстоянии. Совершенная тишина царствовала между живыми и мертвыми. Другой и третий повалили кучу солдат и черни, которая толпами собралась около нашего места. Я стоял точно в том же положении, смотрел печально в глаза смерти и ждал рокового удара; в эту минуту существование было так горько, что гибель казалась мне благополучием».