– У меня другой вариант, – ухмыляюсь.

До чего ж лицо у него плоское!

– Ну-ну, – фыркает и склоняется над своим тестом.

Но время спокойствия и полной тишины длится недолго.

– Левкина, что во втором? – вытягивает шею, как гусак, перекидываясь через парту. – Эу! Оглохла, что ли? – И ширяет девчонку ручкой между лопаток, да так, что та подскакивает на стуле.

Кошусь на биолога. Неужели не видит? Или это только меня раздражает? Сосредоточиться невозможно. Еще и башка лысая мельтешит перед глазами. Перехватываю его взгляд.

– Молча пиши! – шепчу.

– У тебя не спросил, – цедит сквозь зубы, но отворачивается.

С одной стороны распечатки крестиков наставил. Как перевернул… А там еще столько же! Задачи пошли… Завис над ними почти до самого звонка. Минуты за три до конца урока только отлип от листа. То ли я увлекся, то ли этот Швыряев действительно замолк, – загадка. Поднимаю голову. Шея затекла, гудит противно. А девчонка сидит вполоборота, этому лоботрясу все ответы на клочке бумаги протягивает. Вот дуреха! Смотрит на меня из-под ресниц и улыбается неловко. Странная.

Сдаю тест и выхожу из кабинета.

И куда я попал?

Вообще Марья Михайловна о новеньком еще вчера заикнулась. Только ждали его в понедельник. Мальчишки наши прикалываться стали: мол, надо ему посвящение устроить. Смеялись, что чуть ли не колхозник придет. Он ведь из какого-то небольшого поселка в наш город переехал. Я пыталась его представить, угадать, каким он будет… Рыжий, наверно, конопатый, веселый, простой как сибирский валенок… А он сегодня… ни с того ни с сего… заходит в класс. Без приглашения, без предупреждения. Марье Михайловне только кивает, а на остальных ноль внимания.

Ди-ма.

Серьезный, решительный, взгляд суровый из-под густых бровей. Хотя я его толком даже рассмотреть не успела – прошагал в конец класса и сел за последнюю парту на нашем ряду. А оборачиваться как-то неудобно. Но даже по его твердой походке характер прочитать можно. И все это, видно, уловили. Какое там посвящение? Он сам темную любому устроит. Мальчишки наши ведь трусы, только перед девчонками хорохорятся. А этот не такой, сразу видно. В общем, притихли все, погрузились с головой в алгебру. Тем более последний год, экзамены на носу, поступление… Не до новенького.

На перемене Марья Михайловна его к себе подзывает, рассказывает что-то – мне не разобрать. Он слушает ее внимательно, улыбается изредка. Губами совсем чуть-чуть, больше глазами. Добрые они у него. А на место свое возвращается все таким же серьезным, только брови уже не хмурит.

На биологии снова тесты. Не из обычного теста наш Сергей Сергеич. Стратег еще тот. Любит пощекотать нервишки, проверить всех на прочность. Его многие про себя ненавидят, хотя в лицо улыбаются. Мне кажется, это оттого, что предъявить ему нечего. Он же никого специально не валит, не топит, оценки не занижает. Психолог он прекрасный, каждого насквозь видит. Даже хорошего ученика обязательно спросит именно тогда, когда тот не готов или неуверенно держится на плаву.

У меня по биологии все ровно. И это не потому, что я зубрю или заумная какая-нибудь. Просто люблю этот предмет и понимаю. Вот и весь секрет. А письменные работы мне даже больше нравятся. Спокойнее, чем у доски отвечать. Да и продуктивнее. Весь класс сразу оценки получает. Швыряев только мешает иногда. Но я на него зла не держу. Ярик же не виноват, что его голова не способна вместить знания. Зато он ею хорошо мячи отбивает. Кому-то биология, а кому-то футбол. Не всем же умственно развиваться.

А Дима, ну… новенький то есть, к швыряевской категории не относится. Наоборот. Шикнул на него – Ярик и смолк. Тишина. Даже непривычно. До конца урока еще минут семь, а я уже все написала. Оборачиваюсь осторожно назад – жалко мне Швыряева (правда, между лопаток от его постукиваний до сих пор болит). Он совсем пригорюнился: кулаком щеку подпер и вперился куда-то в доску. Протягиваю ему бумажку с ответами, а сама кошусь на новенького – так посмотреть на него хочется. Он сосредоточенный. Карандашом по строчкам водит, весь в работе. Пальцы врастопырку в челку запустил, взлохматил чуб. Лоб открытый, высокий и нос идеально ровный. А глаза…

Ой! Встретились взглядами. На мгновение. На секунду. И сердце от страха екнуло. Что он теперь обо мне подумает?

А он встает и на выход. Первым работу сдает. А я не могу так, хоть и написала давно.

В столовую с Катей Рыжковой спускаемся. Мы не подруги, просто сидим за одной партой. Общаемся постольку-поскольку Вообще в нашем классе все друг другу чужие. Может, потому, что после девятого распределили кого куда по разным классам. И в каждом сборная солянка вышла. А точнее, винегрет. До сих пор привыкнуть не можем.

– Как тебе? – спрашивает.

И я смущаюсь почему-то:

– Не знаю. А тебе?

– Сложный, – вздыхает.

Пожимаю плечами, а сама улыбаюсь:

– Почему сложный-то? Наоборот, интересный.

– Это потому, что ты в биологии шаришь, – щелкает языком.

Не понимаю, при чем тут биология…

Беру запеканку и компот из сухофруктов и сажусь у окошка. На улице погода хорошая, солнышко щекочет своими лучами, а я улыбаюсь ему через стекло. Я одна, наверно, вот так завтракаю. Другие за фигурой следят или просто стыдятся в столовой кушать. А я люблю это место. И запеканку люблю. И чернослив. И вид на школьный стадион.

– Юлька, – трогает меня за плечо Павлушка, и я не пугаюсь, так как заметила его отражение в окне еще до того, как он ко мне прикоснулся. – Добавишь двадцать рублей? Сосиску в тесте хочу – умираю!

Достаю из кармана всю мелочь и в его ладонь ссыпаю.

– Спасибо!

Он зажимает мальчишечий кулачок – маленький, но уже довольно крепкий. А глаза счастливые-счастливые. Слежу, как он воодушевленно пробивается сквозь толпу старшеклассников к буфету и его золотистая макушка мелькает то там, то тут. Радуюсь отчего-то, щурюсь и ловлю игривые солнечные лучи на дне стакана. Счастье все-таки заразная штука.

А после большой перемены возвращаюсь в класс. Два урока остались, и домой. Как-то быстро все сегодня, даже грустно. Литература у нас, как и алгебра, сдвоенными уроками проходит. Сейчас с лирикой Серебряного века знакомимся.

На учительском столе старый проигрыватель и грампластинки. Казалось бы, пережитки прошлого. Шуршание. Свист. Сначала не разобрать, но стоит прислушаться… Хрипловатый голос, отрывистая речь. Свои собственные стихи читает автор.

Александр Блок. Пронзительно до мурашек!

Как представлю, что этого человека уже нет, а кто-то слышит его голос, чувствует интонацию, машинально повторяет слова, потому что верит им, потому что смысл их – точно продолжение его собственных мыслей.

Поворачиваюсь немного, чтобы посмотреть, как там новенький, и снова по неосторожности натыкаюсь на его серьезный взгляд. Он всем своим видом будто приказывает не мешать, не отвлекать. Как страж порядка. Как хранитель тишины. А глаза все равно добрые…

Не жду звонка, стараюсь не думать о нем, а внутренний голос бормочет назойливо. С каждой секундой все сильнее в висках стучит. А вдруг действительно что-то будет? Может, сговорились они уже? Да ну, вряд ли…

Выхожу из класса – Павлушка меня поджидает:

– Юль, ты домой?

– Домой. Вместе пойдем? – спрашиваю, а сама наблюдаю, как из раскрытых дверей вываливаются в коридор остальные. Один за другим, один за другим, будто с конвейерной ленты сходят. Вот и Швыряев, нечаянно задев меня локтем, двигает в сторону лестницы. Только Димы Зайцева все нет и нет. А заглянуть в класс страшно.