Тиберий не ответил, а лицо его сделалось еще угрюмее.
— А я не мочусь дважды в один и тот же горшок! — заявил Пизон. — Всякий раз использую новый, да лучше золотой, редко когда серебряный. Если я путешествую, за мной везут целую повозку этих горшков.
Многие усомнились в заявленной чистоплотности Пизона и решили, что он в силу своего крутого нрава просто издевается над вкусами эстетствующих нобилей. Зато Тиберий улыбнулся и приветливо посмотрел на друга. Но кто-то воспринял услышанное всерьез.
— Мне Требоний клялся, что он не ложится дважды в постель с одной и той же женщиной, а на каждую ночь берет себе новую! — восхищенно сообщил представитель золотой молодежи с нижнего ложа. — Видимо, это веление времени: отрицать старое через постоянное стремление к новому!
— А я клянусь тебе, что новая ему не досталась ни разу! — обрубил его оптимизм Пизон.
В этот момент в зал белой стайкой впорхнули служанки в длинных хитонах и водрузили перед ложами стол с десертом. Тут были яйца с разными приправами, пирожные, мучной крем, мед, фрукты и много вина. До этого вином лишь запивали пряные блюда, но сейчас настала пора пить его для удовольствия и веселья.
Служанки дружно сделали реверанс гостям, озорно блеснули улыбками и сбросили хитоны. Их наряд теперь состоял из браслетов, колец и ожерелий. Только у лихой распорядительницы вокруг тела змейками развевались разноцветные ленты, ниспадающие с кружевного воротничка, кокетливо облегающего шею. Эти ленты уже ничего не закрывали и лишь подчеркивали движенья, как бы танцуя вокруг ее стана.
Тиберий тяжелым взглядом уперся в голое тело этой примы и почувствовал, как в нем просыпается голодный зверь, алчущий этого тела.
Красотки, изящно лавируя между жадными мужскими взорами, выбрали несколько пирожков и возложили их на алтарь перед очагом, помогая хозяину принести жертву ларам и пенатам, потом поднесли вина. Лишь по лукавому блеску в их глазах можно было догадаться, что они отнюдь не забыли о своей наготе. После угощения духов — покровителей дома началась последняя часть обеденной трапезы.
В помощь оркестру в зал белыми лебедями вплыли семь флейтисток в длинных лоскутных одеяниях. Их души запели нежными голосами флейт. В согласии с нравами этого дома каждая трель сдувала с девушек какой-нибудь лоскут, и получалось, что, мелодия, развиваясь во времени, своими виражами раздевала их. Зрительные впечатления обогащали восприятие музыки, а музыка одухотворяла проступающую сквозь тающий наряд наготу женских тел и придавала ей возвышающую силу искусства. Под действием хмеля и разожженного острыми соусами аппетита эти эстетические эмоции у зрителей превращались в безудержное эротическое чувство.
Флейтистки приблизились к ложам и закружили хоровод, пленяя мужчин наготою и музыкальной пластикой движений. Служанки, обнаружив конкуренцию со стороны бесстыжих музыкантш, активизировались и, ухаживая за гостями, состязались в кокетстве с флейтистками. Это привело к сокращению физической и психологической дистанции между мужчинами и женщинами. В результате, то одна, то другая девушка оказывалась в руках разгоряченных гостей, где ее красоты подвергались пробе на упругость, а восприятие жизни — на оптимизм. Некоторых чувственно целовали, причем не всегда в лицо. Однако пока это выглядело лишь фрагментами танца, и, побарахтавшись в мужских объятиях, девицы вырывались на волю. Порозовевшие в некоторых местах, они возвращались в хоровод.
Попавших на ложа девушек угощали принесенной ими же снедью, и этот процесс тоже выглядел элементом любовной игры. А Цезоний брал урок музыки у юной флейтистки. Он не так, как надо, держал флейту, неправильно складывал губы, неверно дул, и все это забавляло прелестную учительницу. Она увлеклась возней с опытным мужчиной и не заметила, как сама превратилась в ученицу. Развратник, улучив момент, откинул полу тоги и подменил девушке флейту другим инструментом. Такое музицирование больше соответствовало его нехитрому вкусу. Однако из вежливости он накинул на голову подружки покрывало, и окружающие могли судить о происходящем только по ее всхлипываниям и его лицу. Впрочем, физиономия Цезония была абсолютно непроницаемой, что весьма потешало его соседей. А столкнувшись с суровым, осуждающим взглядом принцепса, Цезоний глубокомысленно изрек модный софизм и пересказал притчу Платона о плотской и небесной любви. Дивясь его наглости и выдержке, Тиберий смягчился и ответил ему подобием любезной улыбки.
На самом деле Тиберию вовсе не хотелось улыбаться. Он мучительно ревновал, ревновал флейтистку, всех девушек и саму жизнь. У него вызывала зависть способность этих людей веселиться, радоваться простейшим вещам, извлекать наслаждение даже из грязи и унижений. "Я всю жизнь обуздывал страсти, все свои действия подчинял политике, войне. Став принцепсом, я вообще не жил, а только правил, нечеловеческой волей, терпением и мыслью стремился обуздать пороки нашего времени и удержать государство на плаву. Я служил им всем, а взамен получил ненависть и клевету! — думал Тиберий. — А им наплевать на государство, на всеобщие, основополагающие интересы, они существуют только ради примитивных удовольствий. Однако их любят, они счастливы! А ведь я даже теперь, в преклонных годах, мог бы в одиночку оприходовать всех этих флейтисток! И как! Им такое и не снилось!" Угрюмая несправедливость судьбы угнетала Тиберия и мешала ему достойно проявить себя даже в малом.
Между тем выходка Цезония задала соответствующую тему для разговора.
— Вольноотпущенник Гамет тоже любит это дело! — поспешил сообщить один из сотрапезников. — У него есть специально обученная рабыня, которая сопровождает его повсюду и, прячась под плащом, ублажает разбогатевшего господина даже в лектике и на приеме клиентов.
— Клянусь Геркулесом, у нее, должно быть, милый ротик, коли ей доверили такое мероприятие! — воскликнул кто-то из молодежи.
— И хорошо подвешен язык! — откликнулся его сосед.
— Подвижный язычок для такой девицы — немалое достоинство, особенно если она неразговорчива, — небрежно подтвердил Тит Цезоний. — Но главное все-таки — глаза! У меня была замечательная подружка, которая, доблестно выполняя эту разновидность женской службы, внимательно следила за мною. Она пристрастно считывала с моего гримасничающего лица результаты своих усилий, и это доставляло ей несказанное блаженство. О, каким поэтическим огнем сияли при этом ее глаза! Умелая была девица, но работала по вдохновению, потому как истинно любила меня.
— А почему "была"? Куда же она делась? — облизнувшись, спросил Корнелий Косс.
— Была — потому что теперь ее нет, она состарилась, — просто разъяснил Цезоний.
— А вот одна из моих женщин любила, когда ее атаковали сзади, — поведал Цестий Галл, не довольный утратой центральной роли.
— И Требоний так любит! — донеслось с нижнего ложа.
— Пусть приходит, я ему устрою праздник любви, — сказал Цезоний под хохот всей компании.
— Нет, я не о том, я имел в виду, что он девушек так любит…
— Смотри, как бы тебя самого здесь не полюбили, если не прекратишь вмешиваться в ученую беседу цивилизованных людей! — прикрикнул на молодого недотепу Косс.
— Друзья, как все-таки далеко позади мы оставили хваленых предков, — заметил Пизон. — Мой дед общался с женой всегда одним и тем же способом — рабы рассказывали, поскольку они подсматривали за моей бабулькой, премилой девчушкой в то время. Какой примитив, согласитесь! Правда, при этом он произвел на свет нескольких консулов — гордость Отечества, но это безделица… Да что там предки! Мы обогнали саму природу. Мы открыли столько новых способов цивилизованного полового общения, а залогом рождения до сих пор остается один, самый тривиальный, страшно сказать, простонародный! Но когда-нибудь боги подправят нашу физическую природу, чтобы она была под стать нравам. Только представьте, какие это сулит перспективы! Вот, к примеру, наш блистательный Цезоний сейчас успешно закончит свое благородное дело, и, поперхнувшись, эта девчушка родит ему соответствующего акту отпрыска. Кто у них получится: сын, дочь или нечто третье? А потом не раз упомянутый здесь Требоний, вдохновленный винными парами, в эстетическом позыве проведет тыловую операцию по укрощению какой-нибудь из ваших дочерей, и на свет явится замечательный продукт этой любви. Догадайтесь, каково будет его лицо! Ну а далее папаша девицы отомстит обидчику по-современному и получит сынулю от самого Требония. Вот тогда, когда все наши вкусы и желания материализуются в облике общества, мы и увидим свой истинный портрет!