— Как же это сделать, господин?

— Тебе решать, но запачкаешь стол — казню!

— Ну, ничего другого не остается, — обреченно произнес повар и потянул за неэстетично торчащий стручок.

Небольшой хвостик вдруг превратился в гирлянду, и из фазана вывалилось два десятка соловьев. Некоторые из них взлетели, и в зале раздались чарующие трели. Это выглядело странным, потому что соловьи, оказавшиеся живыми среди жареных сородичей, испуганно порхнули в темные углы, и им будто бы было не до песен. Как потом выяснилось, птичье пение имитировали музыканты оркестра.

Когда столь счастливо разрешилась судьба повара, гости дружно зааплодировали его искусству, обращая свои похвалы, естественно, Цестию Галлу. Правда, Тит Цезоний шепнул на ухо соседу, что это старый трюк, и тот понимающе кивнул в ответ. Но, поскольку принцепс благосклонно встретил разыгранную театральную сценку, они тоже изобразили удивление и восторг. По знаку довольного господина повар незаметно удалился, и начался новый этап трапезы.

— Советую вам, дорогие гости, обратить внимание на сладость соловьиных языков! — воззвал умудренный опытом хозяин.

Самая симпатичная служанка птичкой порхнула к столу, схватила птичку, которая уже не могла порхать, и поднесла господину. Он отделил упомянутый орган и отправил его в рот, где тот сразу сгинул.

— Блеск! — причмокнув, воскликнул эстет.

— У тебя, Цестий, даже голос обрел особую музыкальность от такого кушанья! — заметил Пизон.

— Естественно, — подтвердил Тиберий, — я читал у греков, будто есть варварские племена, воины которых съедают сердца самых храбрых из поверженных врагов, чтобы позаимствовать их смелость.

— Что же тогда взять с нас, если мы пожираем свиней, да баранов? — изумился Пизон.

— Так, облагородимся, друзья, этими пташками сказочного сада, — призвал хозяин.

— Ты про служаночек? — игриво уточнил Тит Цезоний.

— Думаешь, Тит, такие пташки помогут тебе запеть соловьем? — удивился Помпоний Флакк. — Скорее они заставят тебя зарычать зверем!

Когда затих недружный хохот, Цезоний мечтательным тоном произнес:

— Ах, друзья, знали бы вы, какие нежные птички с ангельскими голосами ждут меня дома! Я скучаю по ним эротической тоской… Видели бы вы их, щупали бы их, имели бы, тогда бы вы поняли меня!

— Пощупать — это хорошо! — подхватил Цестий.

— По его знаку к нему легкой поступью подбежала белокурая красотка с кудрявыми локонами и изящно присела у господского ложа. Хозяин отбросил надкусанный окорочок фазана и, возложив руку на голову девушки, вытер жирные пальцы о ее волосы, затем взял длинную прядь и почистил ею вспотевшее бедро у самого паха.

— Как видите, дорогие гости, хорошенькие девушки нужны не только для грубых удовольствий! — наставительно произнес он. — А моя девочка, как вы могли заметить, первый сорт. Ее волосы выросли на этой самой прелестной головке, а не на какой-нибудь дикарке в далекой Германии, откуда снабжают заемной красотой наших светских матрон.

В доказательство он сильно дернул искрящуюся в сиянии светильников прядь. Служанка сначала закусила губу, но, стерпев боль, мучительно улыбнулась, преданно глядя в глаза хозяина.

— Слишком ярко они блестят, не крашеные ли? — засомневался Цезоний.

— Ах так! Ты не веришь в натуральность моих продуктов! Проверь же сам, посмотри корни, поскобли ножом! — воскликнул Цестий и толкнул рабыню к Цезонию.

Тот грозно вооружился острым лезвием и велел служанке положить голову на его ложе, как на плаху. Однако, когда она послушно наклонилась, Цезоний задрал ей подол и сзади погрузил проницательный взгляд в ее незащищенный тайник.

— Этот номер не пройдет! — хохотнув, заявил Цестий Галл. — Все мои рабыни чисто выбриты, а эта — вовсе выщипана!

— Ты примитивно мыслишь, Галл! — осадил его Цезоний. — Не знаешь современных методов!

С этими словами он запустил два пальца в мишень, только что простреленную его глазами. Рабыня взвизгнула и высоко подпрыгнула, оправляя подол, но тут же виновато потупилась, сожалея о своей несдержанности. А исследователь поднес поблескивающие влагой пальцы к своему лицу и, слегка запрокинув голову, с видом опытного дегустатора повел носом.

— Запах и консистенция этой пробы свидетельствуют о том, что перед нами истинная блондинка! — глубокомысленно изрек просвещенный ценитель прекрасного.

— Не понимаю, в чем суть такой пробы, — хмуро сказал Цестий, недовольный, что хватают его рабыню.

— Да в том, что я получил удовольствие! И вас заодно повеселил!

— Позвольте-ка, я проверю ее старым надежным способом, — вмешался Пизон.

— Ну, не здесь же! — возмутился Цестий. — Для этого у меня есть специально оборудованное поле боя с мягкими перинами и рогатыми длинночленистыми сатирами по углам лож.

— Сатиры не понадобятся, тут будет всего лишь один сарказм, — успокоил его Пизон.

— Скажи, презренная, — обратился он к рабыне, — ты часто любила при луне?

— О да, луна пробуждает в моей душе прилив чувств.

— Дуреха, она у тебя называется не душой. Но речь не о том. Ответь, из чего, по-твоему, сделана луна?

— Из сыра, господин?

— Блондинка! — хором воскликнули все мужчины, будучи в полном восторге.

Служанка, опустив голову, убежала из зала, радуясь, что так легко отделалась от этой великосветской компании.

— Ты многому нас научил, любезнейший Галл, — признался Корнелий Косс, — однако в свою очередь поведаю тебе, что Цетег, например, использует рабынь для гигиенических процедур в туалете.

— Как изысканно! — восхищенно воскликнул его сосед по ложу.

— Я слышал об этом, — заметил Пизон. — Говорят еще, что рабыня стимулирует ему процесс мочеиспускания.

— Чрезвычайно интересно! Она использует для этого руки? — заинтересованно уточнил молодой повеса с нижнего ложа.

— Смею предположить, что у нее аппетитные пухленькие губки! — воскликнул Цезоний и даже причмокнул, предвкушая сладость нарисованного им самим образа.

— Нет, она дает ему специальный отвар из трав, — хмуро объяснил Пизон, — и вообще, она старуха.

— Какое разочарование! Груб ты, Пизон. Твоя личность заканчивается на брюхе: ты лишь пьяница и чревоугодник.

— А ты, Приск, конченый развратник.

— Многократно конченый развратник! — со смехом поправил его один из сотрапезников.

— Да хоть бы и так, все равно он плохо кончит, если не свернет с этой дорожки.

— Дорогие гости, мы рано перешли к конечной теме! — призвал публику к порядку хозяин. — Нам еще предстоит десерт.

При этих словах танцующие служанки в очередной раз подхватили заваленный объедками стол и, кружась в такт музыке, унесли на кухню. С ними удалилась даже распорядительница.

"Настало время десерта, той части трапезы, когда вино льется рекой и серьезные темы в компании уступают место легким развлечениям и шуткам, — подумал Тиберий. — А что толкового мы сказали до сих пор? Наши предки за обедом философствовали, рассуждали о политике, решали многие проблемы, а уж потом развлекались. Как измельчали сегодня люди!"

Эта мысль заставила Тиберий брезгливо поморщился. Ему было невдомек, что он собственной персоной перекрыл соотечественникам путь к государственным делам. Монархический статус принцепса фактически лишил всех римлян доступа в политическую сферу, иначе как через придворные интриги, и не оставил им иного поприща для приложенья сил и талантов, кроме участи прожигателей жизни.

Заметив кислую физиономию принцепса, Цестий истолковал ее по своему и решил придти ему на помощь.

— Цезарь, — сказал он, — государственные дела мешают тебе должным образом заботиться о самом себе. Я вижу, ты по старинке пользуешься стираным бельем. Это не соответствует твоему аристократическому вкусу и исподволь вызывает дискомфорт. Я лично уже давно одеваюсь только в новые туники и тоги, обуваюсь только в новые башмаки. Ни одной одежды я не надеваю дважды. Это позволяет мне смотреть свысока на многих нобилей, не успевающих усваивать передовые идеи нашего века. Возьми, пожалуйста, и ты свежую накидку из моей стопки.