— Здоровья принцепсу! — подхватили гости и дружно запрокинули головы, подставляя уста под вознесенные в бравурном тосте кубки.

Еще во времена Августа этот тост стал традиционным. Но Тиберий почувствовал себя неуютно, как и всякий раз, когда хвала возносилась его титулу, но никак не ему самому. Выпив вино, он с некоторой досадой обвел взором сотрапезников. Тут вдруг некоторые их них побледнели, забеспокоились и стали тревожно заглядывать в свои кубки в поисках недопитых капель, которые могли бы выглядеть знаком непочтения к правителю. Тиберий поморщился и отвел взгляд.

— Друзья мои, — сказал Тиберий, музыка при этом, естественно, смолкла, — пожелание здоровья первому лицу сената подразумевает поддержание его способности решать государственные вопросы. Поэтому прозвучавший тост фактически адресован всем нам, всем гражданам, поскольку выражает пожелание процветания государству. Теперь же я предлагаю испить сей божественный нектар Фалерна во славу того, от кого мы сейчас действительно зависим более всего. Я пью за здоровье и благополучие нашего гостеприимнейшего хозяина, Цестия Галла!

Забулькало вино, поднялся жизнерадостный галдеж. Вернулась музыка, но, как бы выдерживая дистанцию, осталась фоном вда- леке, уступив главную роль дружеской беседе. Заплясали танцовщицы-служанки, порхая вокруг гостей.

Тиберий выказал намерение отдать свой венок Цестию, но рабы внесли множество таких же символов славы, и вскоре все сотрапезники главного стола украсились лавром. Впрочем, венок принцепса все же несколько превосходил прочие размером.

Вначале шел разговор на кулинарные темы, да и о чем еще можно было думать, вкушая сочное мясо огромного кабана!

— Твой повар просто волшебник! — восклицал Азеллий Сабин, обращаясь к хозяину. — Грубому животному он придал нежнейший вкус, сравнимый с ласками любимой!

— Он поэт! — отозвался его сосед. — Каждый кусочек этого волшебного мяса, как строфа Пиндара, ублажает тонкую натуру современного эстета.

Цестий слушал эти похвалы с нескрываемым удовольствием. Повар был его рабом, его собственностью, и хозяин мог гордиться им с таким же правом, с каким другие гордятся дворцами, виллами или купленными должностями.

Однако, восхвалив Цестия за таланты его слуги, гости принялись расписывать и собственные достижения в гурманском деле, норовя доказать, что и они не последние люди в мире животных удовольствий.

— Самые лучшие грибы — луговые! — заявлял один.

— А капуста слаще — которая с сухих полей! — откликался другой. — Овощи с поливных лугов водянистые и не стоят нёба настоящего аристократа!

— Обратите внимание, что продолговатые яйца тоньше на вкус, чем круглые.

При этих словах очаровательная распорядительница прыснула от смеха. Но тут же скрыла свои эмоции.

— Круглые содержат мужской зародыш. Потому они и жесткие, — продолжал знаток, не замечая реакции девушки.

— А чтобы курица, снесшая продолговатые яйца, тоже порадовала вкус изысканного человека, ее нужно живьем утопить в воде, подмешивая к ней фалернское!

— Все это прописные истины! А вы знаете, почтенные нобили, что устриц надобно добывать в полнолуние?

— Ну да, они наполняются вслед за Луною!

— Хороши лукринские раковины, не в пример байиским. А в Таренте первым делом надлежит отведать содержимое гребенчатых раковин.

— А вот у зайца нужно выбирать передние лопатки. Проверьте немедленно!

— Все это так, друзья! Однако я не могу назвать цивилизованным человека, который, покупая дорогую рыбу или птицу, несведущ в приправах. Изготовление соусов — само по себе наука, а вот их применение сообразно блюдам и вовсе искусство!

— Замечу, что это еще не все. Сможешь ли ты считать светским человека, если он твою рыбу, привыкшую к морскому простору, зальет прекрасным соусом, составляющим гармоничную вкусовую гамму с нею, но поместит в тесную посудину?

— О чем речь? Конечно, сервировка — первое условие культуры!

— И чтобы слуги были опрятны!

— А еще лучше — служаночки. Как у нашего хозяина!

— Ах, друзья, вы многому меня научили! — вмешался в разговор повеселевший от вина и разбитной распорядительницы Тиберий. — Я-то прежде, призывая народ к бережливости, утверждал, что половина кабана на вкус ничуть не хуже, чем целая туша. Как наивен я был! Да что там, туша! Без ваших речей и целый кабан не произвел бы столь могучего впечатления!

— Однако сколь скудна была жизнь наших хваленых предков! А ведь и среди них кого-то почитали Сократами да Аристотелями! Не понимаю, как можно называть мудрецом того, кто не ведает прекраснейшей из наук — гастрономической! — удивился Косс.

— В скудости своих идеалов они и вынуждены были побеждать Карфаген, Сирию и Македонию, развивать стоицизм и право, распространять цивилизацию на дикий мир галлов, иберов и нумидов. У нас же есть дела поинтересней! — разъяснил Пизон.

Кое-кому в его словах послышалось скрытое издевательство. Несколько беспокойных взглядов разом обратилось на принцепса. Но тот с невозмутимым видом дегустировал переднюю лопатку зайца, при жизни никак не мечтавшего о посмертной чести стать предметом монарших изысканий в области современной философии — философии потребительства. Беззаботность грозного принцепса успокоила и остальных. За столом возобновилась ученая беседа. Предметом дискуссии на этот раз стало влияние приливов на вкус морских ежей. Апогеем кулинарной темы явилось выступление Азеллия Сабина, который прочитал собственное сочинение, выполненное по образцу философских диалогов Платона и его последователей. Однако участниками наукообразного диспута в этом произведении совре-менного искусства были белый гриб, мухолов, устрица и дрозд. По завершении чтения в зале грянул хохот, поскольку все сотрапезники заметили, что сия философия пришлась по вкусу принцепсу. Тиберию столь понравилось оригинальное произведение, в первую очередь, своей безобидностью, что он пообещал выдать автору вознаграждение в двести тысяч сестерциев.

Под аккомпанемент этих мудрых речей красавец-кабан обрел пристанище в желудках ораторов, чтобы в дальнейшем стать их словами, а центром всеобщего внимания сделалась мурена. Потом и морская хищница отправилась вслед за лесным зверем. Настал черед пирожков, и они с самой вершины пирамиды начали прыгать вниз к гостям, спеша прильнуть к их устам и раствориться в телах. Опустевшую трехэтажную конструкцию унесли за кулисы, а гостям предстало зрелище новых кушаний, так же мясных и рыбных. Это было действительно зрелище: посреди поляны съедобной зелени гордо стоял жареный фазан в цветистом оперении, а вокруг него в живописных позах замерли птички помельче. По контуру лужайку омывала река, и в ней водили хоровод разноцветные рыбешки в чешуе с плавниками, но тоже жареные. Все это представляло собою результат кропотливого труда искусника-повара и его кухонной команды. Одновременно позади лож появились деревья в кадках. Гости словно попали в сказочный лес. Усиливая это впечатление, к столу выпорхнули служанки в пестрых одеяниях нимф. При обилии ткани на их гибких телах женские красоты, особо желанные мужскому глазу, были открыты и при движениях прыгали, скакали, играли переливами мышц, зияли и прятались попеременно, как бы подмигивая и кокетничая с публикой.

Когда смолк восторг гостей по поводу произошедших перемен, хозяин вдруг заметил под хвостом роскошного фазана что-то похожее на стручок. Он шумно возмутился и потребовал повара на ковер. Через мгновение тот предстал перед ним с понурым видом, готовый принять наказание за свой промах.

— Ты что же, любезный, забыл выпотрошить петуха? — грозно вопросил господин.

— Я не мог ошибиться… но я ошибся, — пролепетал несчастный.

— Я сошлю тебя на испанские рудники!

Гости принялись успокаивать хозяина в его праведном гневе.

— Повар, конечно, никудышный, но оставь этого остолопа в покое, Галл, чтобы не портить вечер, — говорили они.

— Ладно уж, прощу тебя, но с одним условием: ты сейчас же, при нас, исправишь свою оплошность и выпотрошишь птицу! — объявил Цестий приговор рабу.