Страшные прозрения и догадки непрерывно бомбардировали его разум. И каждая такая мысль могла взорвать мозг, заставить его излиться кровью в смертоносном приступе. Но их было слишком много, они, словно соревнуясь, опережали и перебивали друг друга. Его спасало только то, что неприятностей сразу оказалось необъятное множество, и ему просто не хватало рассудка, чтобы осознать всю эту громаду подлости.

"Сенаторы хуже рабов, а их жены злее ведьм! — продолжал истязать себя Тиберий длинными ночами. — Сколько восторгов в адрес Агриппины они пускали на ветер, но с какой готовностью взялись очернить ее в угоду Сеяну! И самое обидное, что они не просто оклеветали и спровоцировали Агриппину и ее сыновей, а в действительности превратили их во врагов государства, моего государства!"

Он отчаянно стискивал голову и поворачивался на другой бок в тщетной попытке спрятаться от реальности в паутине сна.

"А ведь это Сеян спровадил меня из Рима и все организовал таким образом, чтобы я был связан со столицей только через него, — осенило Тиберия. — Но зачем он рисковал, спасая меня в пещере? Наверное, понимал, что тогда ему еще не под силу было захватить власть. О, он все понимал! Он крался к трону, скрываясь в моей тени. Я был нужен ему для расправы с семьей Германика. И, кстати, — вдруг встрепенулся Тиберий и даже встал с ложа, — тогда в пещере кто-то оттолкнул меня от выхода… Не сам ли этот негодяй подстроил обвал? Как раз в то время я начал подозревать его в недобрых намерениях. Этот пес унюхал опасность и придумал, как уверить меня в своей благонадежности.

Сколько же мне еще падать в пропасть его черной души! Сколько еще низости я должен изведать, чтобы проклятая моя жизнь отпустила меня к избавительнице смерти! Но я должен все выдержать, чтобы победить! Знали бы наши славные предки, в каких сражениях нам теперь приходиться биться! Но, ведают боги, эти битвы ничуть не легче "Канн" и "Замы"! Только вместо славы нас всех: и победителей и проигравших — ждет позор!"

Через день принцепс получил сведения о положении в государстве от Луция Пизона, Корнелия Косса и некоторых других сенаторов. Женское видение обстановки глазами Антонии дополнилось аналитическим взглядом профессиональных политиков. После этого Тиберий уже мог действовать. Он инициировал судебные процессы над несколькими ставленниками Сеяна, но, конечно же, не по политическому обвинению, а за лихоимства — универсальный повод, поскольку в ту гнилую эпоху все представители власти в той или иной мере были взяточниками и вымогателями. Таким же путем удалось нейтрализовать некоторых подозрительных легатов. При этом принцепс действовал предельно осторожно, не форсируя событий. Процессы готовились заранее и велись как беспроигрышные.

Последними явились неторопливые греки. Но Тиберий претензий к ним не имел. Они исполнили свое назначение, передав его письма нужным людям. Между прочим, и сами ученые мужи рассказали кое-что интересное из того, чего сами римляне в силу привычки уже не замечали. Оказалось, что в Риме всенародно празднуется день рождения Сеяна, а плебс поклоняется статуям и портретам префекта, о Тиберии почти никто не вспоминает, если же и говорят о нем, то в весьма уничижительных тонах. "Так что, великий Цезарь, смело можешь выдвигать своего друга в консулы. Народ его любит и чтит сверх всякой меры", — оптимистично закончили речь ученые мыслители.

Узнав, какова обстановка в столице, Тиберий перепугался даже больше, чем в тот день, когда прочитал первое сообщение Антонии о предательстве Сеяна. В таких условиях префект мог решиться на переворот, и не дожидаясь консулата. Поэтому принцепс придумал еще один ход, направленный на сдерживание врага.

Дух борьбы придал Тиберию силы, и он вызвал к себе Сеяна. Префект хозяйски вошел в кабинет и без приглашения воссел на привычное место напротив принцепса.

"Он наглеет не по дням, а по часам", — подумал Тиберий и невольно измерил взглядом расстояние до своего меча, висящего на стене. Тут же он отметил его удачное расположение с левой, удобной стороны.

— Дорогой друг, заботит меня твое незавидное положение, — легко начал разговор Тиберий.

Острая фраза больно уколола Сеяна, но он даже не пошевелился, уверенно глядя на оппонента.

— Когда я нахожусь рядом с тобою, Цезарь, мне завидуют все граждане Рима, а иноземцы — еще сильнее, — отпарировал он.

— Я бы посчитал тебя льстецом, друг Луций, если бы за многие годы не удостоверился бы в твоей прозрачной, как родник искренности.

— И все-таки твое положение незавидное, — повторил принцепс после паузы. — Не торопись, сейчас я объясню.

— А я и не тороплюсь, — с легким презрением сказал префект.

— Знаешь, на какую мысль натолкнуло меня представление с твоими гладиаторшами?

— Ах, извини, Цезарь, я не вовремя это затеял. У тебя был деловой настрой, а я испортил его легкомысленным зрелищем, — холодно повинился Сеян.

— Мне уже перевалило за семьдесят, и потому простительно иметь "деловой настрой" при виде девичьих прелестей. А вот ты, друг Луций, сейчас пребываешь в самой силе.

— Я могу еще прибавить, мой император, — вызывающе заметил префект.

— Вот я и хочу предоставить тебе возможность прибавить, — с неприятной улыбкой сказал Тиберий.

Сеян ничего не понял, но сохранил значительный вид.

— Ты уже давно в разводе. Кстати, я так и не знаю, почему ты выгнал жену Апикату?

— Она мне изменяла.

— Нет, она тебе не изменяла. Я интересуюсь жизнью своих друзей, а уж о твоей осведомлен вдвойне.

— Она изменяла мне душой, — легко вышел из опасного положения префект, — она не понимала моей преданности тебе, Цезарь, не верила в мою службу и в нашу дружбу.

— Поэтому ты просил у меня руки Ливиллы? Эта душою с тобой?

— Мы с нею во многом схожи. Она сильная женщина.

— Это не лучшее свойство женщины. В тот раз я тебе отказал, но пообещал, что устрою твою судьбу. И вот теперь я предлагаю тебе в жены молодую и нежную женщину, мою внучку Юлию.

Сеян от неожиданности встал и вытянулся перед принцепсом.

— В следующем году истечет срок ее траура по Нерону, и она станет твоею. Все складывается удачно, мой друг, ведь тогда ты уже будешь консулом, — подытожил Тиберий и показал рукою, что разговор закончен.

Такую приманку этот хищник должен был заглотать. Став консулом и одновременно породнившись с Цезарями, Сеян уже с полным правом мог притязать на титул принцепса, конечно, в случае гибели Тиберия в результате какого-нибудь несчастливого стечения обстоятельств. Но за последним дело не встанет: Сеян умеет подстегивать судьбу, чтобы гнать ее во весь опор. Занимаемое теперь положение префекта не шло ни в какое сравнение с перспективой, которую ему сулил Тиберий, а это означало гарантированную отсрочку переворота.

С того дня оба противника почувствовали себя гораздо увереннее и принялись с еще большей изощренностью готовить заговор друг против друга.

Тиберий через своих агентов в Риме установил слежку за выявленными соратниками Сеяна с целью сбора улик для обвинения на грядущем суде. Особое внимание было уделено Ливилле и Юлии.

И тут женский нрав сыграл на руку принцепсу. Мать и дочь смертельно повздорили из-за любовника. Ливилла пришла в бешенство, узнав, что правитель хочет женить Сеяна на Юлии, и обрушилась на нее с всевозможными обвинениями, а бойкая дочурка не осталась в долгу. Ложь и правда причудливо смешались в потоке женской брани, и среди упреков, метаемых в противницу Юлией, прозвучала фраза о том, что Сеян сошелся с Ливиллой, влекомый не любовью к ней, а ненавистью к отцу, то есть к ее мужу Друзу.

"Ну что же, родные мои, вы сами выкопали себе могилу, — сказал Тиберий, когда до него дошли эти сведения. — Если вы такие дряни, то Сеян просто обязан был сделаться злодеем. Как в навозе выводятся черви, так в этом обществе вырастают сеяны. Успел ты умереть, великий Август, чтобы не видеть, до какого ничтожества дошел народ римский!"