— Время поджимает. Вам это не видно, а у меня в голове часовая мина тикает: «91-й, 91-й, 91-й…»

— Расскажи, как там наши устроились на новых местах, отдохни от своей мины.

Многое обговорили с Рубаном за эти два выходных. Он устроился заместителем у Черноусова. Лучше трудно придумать. В понедельник меня оформили в училище: учебные документы, место, форма, постельное бельё, оформление допусков, подписки о неразглашении, закрепление оружия и прочее. На это ушёл весь день. Вторник начался с общения с Черноусовым. Ничего особенного: тайны я ему не выдавал. Скорее всего, он удовлетворял любопытство. Воспользовавшись случаем, я закрепил свою исключительность. У меня оставался маленький «хвостик» июля и август. В июне курсанты сдают экзамены, а в июле у них каникулы: разъезжаются по домам. Мне посещение дома не было нужно, а работы — валом. Если бы я поступал в училище обычным способом — то до августа мне тут делать было бы нечего. Но я перевёлся, поэтому имел формальное право получить доступ в помещения, к учебному процессу, к людям. «Выторговал» у Черноусова свободный доступ к учебным ресурсам: курсам, библиотечным материалам, посещению спецклассов. Это бы мне обеспечил и Рубан, но всё равно через Черноусова. Я несколько облегчил нам задачу. Вениамин Валентинович удивлялся такому порыву математика стать ракетчиком, но, с другой стороны, сам же он возжелал стать ракетчиком… А что, другим — нельзя?

За остаток июля, по накатанной схеме, убедил Рубана пройти боевое крещение цыганами. Это было не очень сложно, чуть труднее Кармышова. Съездили в Ростов «на гастроли». Взяли в дело Юревича, разведали, разработали план и замечательно сработали. Рубан показал себя вполне нормально. Проблевался разок, но это нормально, не десантник, чай. Добычу я разделил напополам, дал поручения Юревичу и Рубану на конвертацию и вздохнул с облегчением. Один из трудных этапов остался позади. Команда проверена, «обстреляна» — можно двигаться дальше.

Весь август напряжённо занимался. Сдал все зачёты и экзамены за первый и второй курсы. На первом курсе в военных училищах проходят курс молодого бойца. Предметов там несколько, но все упирают на здоровое тело. Это у меня было в армии. Физическую форму я подтянул: для ракетчика годилась; хотя тут пришлось напрячься. Строевая — так только что из армии, два года шагистикой наказывали. На втором курсе были более интеллектуальные предметы: химия, физика, высшая математика, инженерное дело. Химия — мой любимый предмет в школе, пару лет выписывал журнал «Химия и жизнь». В конце десятого класса даже колебался, куда поступать: на химика или программиста. Материал был новый, но принципы знакомые. Короче, химию одолел. Высшая математика: не смешите меня, какая она высшая, после моих пяти курсов ДГУ в первой жизни? Сдал легко. Физика: читал, как художественную литературу — уж очень мало там формул и они сильно простые. Основы баллистики также одолел приемлемо. Не подумайте что я — гений. Во-первых, сильно помогали математические мозги. Во-вторых, помогала специфика «бездушности»: нет моральной усталости или отторжения, нет «не нравится»; прекращал учить только тогда, когда голова уже «не варила». В-третьих, объём знаний в военном училище был несколько меньшим, чем в любом гражданском ВУЗе. В-четвёртых, помогала мнемотехника. Различными приёмами мнемотехники я занимался в первом варианте жизни для своих детей: моих девочек мучили в постсоветской школе, причём забивали голову не знаниями, а информацией. Работа шла преимущественно на память. Решил им помочь. В сети можно было найти всё: нашёл, натаскивал своих школьниц, запомнил методы сам.

Наиболее любопытно было с рукопашным боем, но об этом — чуть позже.

В конце августа начали возвращаться из отпуска курсанты. Через пару дней наклюнулись проблемы в моём взводе. Странный перевод, хиловатый вид, свободное посещение занятий, странное рвение к учёбе — все предпосылки стать не только белой вороной но и изгоем. Поначалу от активного наступления ребят останавливало незримое наличие «блата». Я не считал нужным скрывать своё панибратство с Рубаном. Но, через пару дней, самый смелый, Сергей Свистунов, решил проверить меня на «вшивость», «наехал» в умывальнике.

— Слышь, Корибут, а чё это тебя запретили ставить в наряды?

— Мне нужно сдать академразницу. Всего лишь вопрос времени.

— А мне пофигу, твои проблемы, чё я должен за всякую блатную шелупонь корячиться? А?

Пацан явно нарывался. Но ситуация неприятная: с моим привелигированым положением действительно нужно что-то делать. Тем более, что на всех этих ребят у меня есть планы. Просто отгораживаться от них нельзя. Подтянулись в умывальник другие курсанты.

— Первое. Ваши лишние наряды я компенсирую, пользуясь своим блатным положением. Чуть позже вы это увидите, пусть будет сюрприз. Второе, ты лично, ответишь за «шелупонь». Но не здесь. Завтра, на уроке по рукопашке.

Свистунов попытался меня остановить, схватив за руку. «Рычаг руки наружу», добивающий удар в солнечное сплетение — товарищ лежит, отдыхает.

— Я же сказал, завтра! Или вы хотите быть отчисленными?

Я повёл взглядом по толпе. Взгляд, это конечно не огнемёт, но мои понты сработали. Кому охота откорячиться в училище два года, а потом загреметь в армию? То, что я «блатной» — знали, а насколько — фиг его знает. Решили не связываться. Гордо протиснулся сквозь толпу и пошёл спать. «Отбой» уже скомандовали. Никто не был готов к такой странной развязке. Пока — отсрочка. Пользуясь свободным посещением, я на рукопашку не ходил. Обоснованно считал, что следует сначала подтянуть те предметы, в которых я слаб. Кроме того, предметы, нагружающие тело, сильно утомляют, потом труднее учить умственные дисциплины. Не судьба, придётся общение с рукопашниками начать несколько раньше. Не хотел. Поддаваться не собирался, а без этого будет буча. Плохо, конечно, жизнь вклинилась в планы, но что ж тут поделать?

Вот и занятие по рукопашному бою. Способ обучения здесь был своеобразным. Преподаватели показывали минимум, требовали думать самим, считали, что когда телу надоест получать синяки и шишки, оно само «вспомнит» или «придумает» приёмы. Мой тренер ушу придерживался других принципов: тщательно ставил правильность приёмов, постоянно указывал на типичные ошибки, работа шла «в обозначение». Начальный рост мастерства шёл существенно быстрее. Как оно дальше — не знаю, туда я ходил чуть больше двух лет. А методы обучения Рогдая мне не известны — получил готовое. Зачем мне было делать перевод? Дурак! Поступил бы на первый курс обычным способом, да и всё! Ах, поздно. Что там у нас ещё с рукопашным боем? Преподавали здесь — адепты русского стиля. Частично именно из-за этого и было выбрано КВВИУ РВ. Преподавателем по рукопашке у меня был Гирус Ефим Анатольевич. Он, правда, меня пока ничему не учил, но зачёт я сдать был должен. Теперь ещё и со взводом разбираться дополнительно.

— И как ты собираешься сдать мне зачёт? Ты ж нифига не учился?

— Я занимался рукопашным боем в других местах. Надеюсь, это зачтётся.

— Мало ли чему ты там учился, в других местах. Что ты умеешь?

— Осмелюсь сказать, что почти всё.

Это было наглостью и почти правдой. В первой жизни сначала было ушу. Потом, во второй половине жизни, когда настали смутные времена, пришлось возглавить оборону района. В этот период очень плотно сотрудничал с разными борцами, преимущественно самбистами. А уж науку Рогдая сложно переоценить.

— Да? Ню-ню. — В голосе препода сквозило сомнение.

Минут пять пришлось убеждать его в том, что я могу вступить в учебный бой с его подопечными, которых он обучает уже целых два года. И кувыркаться заставлял, отжаться заставил, мышцы скептически осмотрел… Махнул рукой: «Ладно, раз сам настаиваешь…»

— Можно вот с ним, — показываю на Свистунова.

— Да ты чё?! Сергей в этом классе — лучший рукопашник!

— Ефим Анатольевич, разрешите, я не больно этого новичка, так, для науки, чтоб не зазнавался? — А смотрел Свистунов зло, зло.