Юрий Григорьевич Журавлёв шёл домой. Он специально встал на одну остановку раньше, чтобы подумать о жизни своей тяжкой. С другой стороны, чем позже прийти домой, тем меньше смотреть в глаза жене и дочери. Сегодня ругался с зампотехом: тот не хотел выделять новый генератор. Почему не хотел? Не выдал тайну великую сию! Придётся чинить старый. И так: почти каждый божий день на протяжении…, да что там «на протяжении»! Как Союз распался, так всё и пошло наперекосяк. Перебои с запчастями, задержка зарплаты, отключение света. Жена ушла с завода в частную кондитерскую. Это была удача. Так казалось сначала. Зарплата — регулярно, мелкие радости, в виде продуктов, пирожные дочке. Только, вот, два момента выплыли позже. Во-первых, Журавлёва начали давить комплексы. Он, взрослый, состоявшийся, ну, почти состоявшийся мужик, фактически, находится на содержании жены. Света его даже не пилила. Сперва. Всё равно было обидно.

Во-вторых, у Светы появился любовник. Это неточно. Было с десяток разных маленьких непоняток, косвенных штришков… Неохота убеждаться. Или наоборот. Самому на себя в зеркало смотреть тошно. И, ведь, сам-то ни в чём не виноват! Государство не содержит нормально свой флот! Да и капитализм этот… Всё не то и всё не так. Я оказался не приспособлен к капитализму.

Вот и дом по проспекту Ломоносова. Вот, наконец, дверь квартиры. Звонок. Глубокий вдох-выдох, заходим. Света сегодня какая-то не такая, как всегда. Взгляд тяжёлый и печальный.

— А где Маша?

— У Костюковых. Пятница. На завтра уроки делать не надо, вот и пошла играть. Мой руки и иди на кухню есть.

— Что у нас сегодня?

— Макароны с сосисками.

— Мою, иду.

— Юра, не знаю, как сказать… Я от тебя ухожу. Не смотри так!

— К кому?

— К Фёдорову, начальнику смены.

— Сколько это у вас?

— Смотря что. Ухаживает он за мной уже с лета. Переспала я с ним только один раз, вчера. Я подумала так: вот если с ним будет в постели плохо, то я от тебя не уйду. Но, увы — с ним было хорошо, не хуже чем с тобой. Да, я бы сто раз осталась с тобой! С тобой! Но нет тебя! Ты прежний куда-то делся! Глаза не горят. Я уже забыла, когда ты рассказывал мне о своих придумках на работе. Как в 87-м, на твоей веревочке и клинышке корабль дошёл в порт. Ты мне рассказывал и весь сиял! Ну и что, что выговор дали! Или как ты с заводчанами поругался, не принял у них технику. Мне плевать, что тебя «заморозили» капитан-лейтенантом. Не всем же быть адмиральшами. У меня душа болела, когда замполит хотел тебя из партии выгнать, когда ты поднял вопрос очереди на квартиры. Как мы радовались этой однушке. Я была твоя, твоя половинка. А теперь… Тебя нет. Вы стоите в порту, у причальной стенки, учения по карте, денег нет; делаешь пулю из дерьма, сам не рад. Я тебе много раз предлагала уехать к моим, в Ростов. «Долг, присяга, всё наладится». Ничего не наладится!! А мне тридцать лет! Я ещё жить хочу!

— Светик, не плачь, маленькая. Я всё понимаю. Наверно, ты права, с Фёдоровым тебе будет лучше.

Горло перехватило, слов больше нет.

— Знаешь, я на работе рубильник забыл выключить.

Вот и всё. Все непонятки получили подтверждение. Ввязаться бы в бой, но не могу понять: с кем. Холодно, ч-чёрт! Зима в Северодвинске это не фунт изюма. Куда я иду? А куда вообще мне идти?!

Христенко Иван Мартынович был председателем «Русско-российского общества дружбы», консулом СССР в России в Северодвинском консульстве, но это только формальная часть айсберга. Реально приходилось быть специалистом широкого профиля. Сейчас он подклеивал полоски бумаги на окнах — а больше некому, весь штат — четыре человека. Был сильный ветер вчера, выдул через щели, бумага отклеилась. Заходит Игорёк. Этого парня не от мира сего все звали именно Игорёк, хотя, Христенко знал, сам оформлял его приём на работу, Игорьку было уже тридцать пять лет. Игорёк был незаменимым техническим специалистом.

— Иван Мартынович, там один из перспективных кажись дозрел.

— Кто?

— Журавлёв.

— Бегу, только руки помою.

— Показывай.

— Вот запись, а если коротко, то жена уходит к любовнику.

— Наружку — к подъезду, слышь, Петрович! Христенко освежил в памяти данные по Журавлёву. Для полноценной работы с объектом необходимо хорошо владеть темой. Родители, учёба, знакомство и отношения с женой, дети, точнее одна дочь, так-так. Психотип, прогнозы…

— Игорёк, он, скорее всего, сейчас сломается, я на выезд, остаёшься за старшего.

Христенко выскочил на улицу, завёл машину, ругался, пока она грелась, и помчал по ночным заснеженным улицам Северодвинска, чувствуя, что не успевает. К интуиции он прислушивался, это ему не раз помогало. По восьмикилометровой рации связался с Петровичем. (Ага, восьми, еле-еле на 2–3 км берёт, дерьмо китайское.)

— Петрович, как у тебя?

— Вышел, взъерошенный такой, я ему «жучка» на шинель приколол, под пьяного сработал.

— Куда он идёт?

— На набережную.

— Отбой связи, я уже близко.

Христенко повернул к реке.

Недалеко от старой пристани было хорошее место клева. Там рыбаки прорубали полыньи и коротали время с пользой для семейного бюджета. Вчера был сильный ветер, и никто не сидел, проруби замёрзли. Но Журавлёв об этом не подумал. «Вот: мёл снег, вот: небольшая ямка, ага, тут и была прорубь. Чёрт! Топора нет, а она замёрзла! Зачем сдал пистолет в части!? Зачем!? Было бы намного проще! Попробуем проломить лёд ногами. Раз, и-и-раз! Что-то треснуло. То ли лёд, то ли кость.»

— Эй, мужик, это моя ополонка! Отойди. Тут я рыбу ловлю.

«Что ему нужно!? Неудачно как! Обидно, ничего не получается!»

— Скоро полночь, какая рыба? Где ваш топор или ледоруб?

— Мне для тебя и рук хватит.

Неказистый мужичок подошёл совсем близко.

— А вы уже протрезвели, я смотрю?

— Хаа-аа.

Удар в солнечное сплетение Петрович провел безупречно. Присел, взял «брёвнышко» за ноги, взвалил на плечо и понёс к берегу. Тут как раз и подъехал Христенко.

— Клади в мою машину, и садись рядом для контроля. Потом за своей вернёшься. Через минуту Журавлёв вновь обрёл дар речи.

— Куда вы меня везёте?

— В пункт психологической реабилитации.

— Выпустите меня!

— Сиди, не дёргайся, а то реально в дурку сдадим. Будут из тебя овощ выращивать.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем вы мне помешали?

— Тебе правду или чтоб поверил?

— Куда мы едем?

— А куда тебе хочется?

— Не знаю, ещё недавно — на тот свет, а теперь — не знаю. Домой — не могу, на работу — не хочу.

— Пить будешь?

— А, давай!

Молчавший Петрович решил вставить свои три копейки: «Мартыныч, может в «Укулус»? Там работает администратором одна разведёнка…»

— О работе думать надо! А не о х-х… разведёнках! Ладно, «Укулус», так «Укулус».

Это ночное кафе на своём проспекте Ломоносова Журавлёв знал. Пару раз даже заходил. С дочкой ели мороженое.

— Эй, военный, шапку одень, вон на сиденье лежит!

— А? Да, спасибо.

Одна половина помещения кафе была выделена под видеозал, стояло четыре телевизора, и сейчас шёл какой-то американский боевик. Незнакомец повёл его в другую половину. Было сильно накурено, но сейчас это Журавлёва не занимало. Начался отходняк: чуть-чуть морозило, наверно нервное, появилась резкость движений, захотелось с кем-то подраться, ну хоть с тем вредным Петровичем, который его стукнул в живот. Второй ему ничего плохого не делал, неудобно как-то, а Петрович задержался на улице. Зачем?

— Официант!

— Дать меню?

— Нет, давай по-нормальному. Литр водки, только средней какой-нибудь. Сильно дорогую не надо, но и не «палёнку».

— У нас нет «палёнки».

— Ты меня услышал? — взгляд Мартыновича потяжелел.

— Да, я понял, ответил официант просевшим голосом.

— Смотри. Сразу же какую-нибудь быструю закусь. Готовых салатов два-три вида и побольше, колбасы какой-нибудь по-быстрячку нарежьте. А потом давай что-нибудь горячее: плов или картошку с мясом.