— Откуда вы и кто такие?

— Дети христовы, со скита. Но где скит — не скажу, хошь всего изрежь на куски, сатана.

— Это старообрядцы, раскольники? Перекрестись, а, да, руки. Ладно, ты двумя пальцами крестишься?

— Двумя перстами мы крест творим.

— А староверов тут рядом нигде нет? Тех, что Перуну, Хорсу, Макоши поклоняются? Юра, заставь его рассказать.

— Как не быть? Есть.

— И как вы живёте рядом, с таким подходом?

Журавлёв обвел рукой мёртвые тела.

— Дык, ты, мил человек, не похож на поганца, ты — чужак. А с ними просто живём: они ушли от власти — и мы. Друг дружку не трогаем — и всево делов.

— Как их найти?

— А если расскажу — отпустишь?

— Дурак, что ли? Нет, конечно. Просто убью. Мучить не буду. Впрочем, я могу по вашим следам поискать ваш скит. Зайду в гости. «Щит» подобрался, взгляд приобрёл некую обречённость.

— Вы почти дошли до притока Амура. По нему вёрст через десяток и стоит их город.

Нож завершил работу дроби. Наташа запоздало охнула.

— Наташа, так надо. Нельзя его было отпускать.

— Я знаю, просто не могу привыкнуть. Параллельный мир. Алиса в зазеркалье. Я собаку за всю жизнь не задавила. За эту неделю десяток трупов перевидала. Чуть по кругу не пустили два раза. А-а-а! Я не могу! Это слишком! А-а-а!

— Наташа, ну ты чё? Успокойся, мы выберемся, тихо, медведь услышит.

О, медведь помог. Я не психолог. Может, это и неправильный способ. Дома разберёмся. Перебрали шмотки охотников. Интересно, чёй-то они попёрлись вшестером? И куда? Переоделись в тёплую одежду, разжились нормальными сидорами. Выбрал себе двустволку, патронов разных под неё. Нож нацепил. Теперь живём! С обувью для Наташи пока слабо. Будет пока идти в китайских кроссовках. Раскольники были рослыми ребятами.

Через час Наташа подвернула ногу. Ничто не предвещало беды. Перепрыгивала маленький ручеек, а под листьями были ветки. Мы уже шли вверх по притоку. Вот засада!

— Чёрт! Ну, чё за невезуха!?

Затравлено-виноватый взгляд Наташи остановил поток моих эмоций. Нельзя так. Нужно держать себя в руках. Снял кроссовок. Лодыжка сильно опухла. Попробовали — идти не может. Чё делать-то!? Поели.

— Наташа, давай я оставлю тебе ружье, а сам быстренько сбегаю к староверам? Город тут у них. Помощь приведу, а?

— Юрочка, не бросай меня! А-а-а-а!

— Тихо, ладно, никуда не пойду. Тут уже близко, я попробую дотащить тебя. Ладно? сейчас палку найду, опираться будешь.

Топор теперь у меня был, и нож. Нормально. Нашёл ветку с развилкой нужных длины и толщины, сделал подобие костыля. Похромали. За три часа прошли… Не знаю — сколько. Отдохнули, пошли дальше. Натолкнулись на молодой лес. До того относительно нормально шли под высокими хвойными деревьями. А тут: лёгкая балочка, заросшая лиственными деревцами с мою руку толщиной. Растут густо — не пройти. Ну, рубил сколько-то. Ну, продвинулись на пару-тройку сотен метров. Руки уже болят: будут мозоли, точно говорю.

Устроил ночлег: ветки, лапник, два костра. Дров-то я поневоле нарубил изрядно. Они, конечно, сырые, шипят больше, чем горят, но нам спешить некуда.

— Наташа, расскажите что-нибудь. Вы так тягостно молчите, прям как рыбка Баскервилей.

— Мне право, тяжело осознавать, что я для вас обуза. Слабое звено нашей маленькой цепи. Благодарю, что пытаетесь развеселить.

— А ну! Перестаньте «выкать», мы уже давно на «ты».

— А сам?

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха!

— И всё же, я настаиваю: рассказывайте, не молчите.

— О чем?

— Ну, хотя бы: как вы докатились до жизни такой, что такая красавица — и одна? В самом крайнем случае, существует система государственных мужей.

— Ты меня обидеть хочешь, Юра? Государственные мужи: вдовцы, холостяки. Это нормально. Формально: это скорее мужские умелые руки: забить гвоздь, почистить канализацию, прочие бытовые вопросы одинокой женщине решить. А как кандидатов в мужья, их пусть рассматривают другие. Мне по статусу не положено. Ты удивишься, но Корибут меня предупредил: «Даже не думай». Никаких бытовых проблем у меня с 91-го года не было.

— Почему ты спросила у охотника про староверов?

— Перед этой командировкой Саня дал мне напутствие: если будет очень трудно, заблудимся где — искать староверов, спрашивать волхвов. Они могут помочь. Как знал…

— Всё же не могу успокоиться. Пускай, государственные мужья вам заказаны. С 91-го сколько лет прошло. Непонятно.

— Это долгая история. Впрочем, спешить нам некуда… Начну издалека. Мы всей группой поехали в колхоз от университета. Собирали яблоки, виноград. Там было весело: все молоды и беззаботны. Танька, лучшая подружка, меня взяла на слабо: я потихоньку начала курить. Элементы взрослой жизни. Папа увидел бы тогда — отлупил. Диктатор — убил бы кого-нибудь. Или Таньку, или меня. Потом помню размеренный басок на ушко. Как кот мурчит. Этот голос Толика уносил меня в небеса. Высокий, симпатичный, отслужил в армии, оказывает мне внимание. Это сейчас я — опытная женщина. А много ли надо домашней девочке, вырвавшейся от родительской опеки? Толик своим натиском сломал меня в первый же день. Точнее, ночь. Вроде бы, было ещё вино. Уже не помню. Потом отношения стремительно развивались. Вышла замуж, родила сына. Пока была беременная, как выяснилось позднее, Толик подгуливал на стороне. Последние годы старого СССР он фарцевал, были шальные деньги, опять изменял. Знаете, всякие мелочи: светлые волосы на одежде, помада на воротнике, взгляд блудливый — жене это видно. Эгоист был абсолютный. Ухаживал красиво, рисовал золотые горы, а реально в супружестве видел только удобства для себя, грубил, один раз побил. Дико извинялся потом. Но важно то, что побил практически на ровном месте: причина той вспышки осталась мне неизвестна. Угар любви прошёл очень быстро. Ну, а будни вытравили остатки уважения. Брак изжил сам себя. Потом, в 91-м, Корибут, уже Диктатор, приехал в Днепропетровск, в наш университет, половину группы забрал в Киев. Меня тоже. При этом развёл с Толиком. Почти не спрашивая моего согласия. Сначала думала: на меня глаз положил. Но… Но я ни о чём не жалею. После развода вздохнула свободнее. Парадокс. Свободнее, но при этом работы выше головы.

— Не жалеешь? Даже о том, что Корибут тебя замуж не взял?

— Он странный, холодный, отстранённый, жёсткий. Не жалею. Я его слегка боюсь. Когда Корибут забрал к себе, заставил бросить курить, даже пиво, надел рабский ошейник — и всё, стало не до личной жизни. Вот так я и докатилась до жизни такой — это ответ на твой вопрос, Юра.

— А какие у вас отношения с Диктатором? Что он за человек?

— Рабочие. Выжимает все соки. Сначала дулась, заигрывала, пыталась «спрыгнуть». Но с ним никакие фокусы не проходят. Попытку дезертировать с трудового фронта он пресёк шантажом: сказал, что ребёнка отдаст на усыновление в Штаты. На заигрывания я тебе рассказывала, что он ответил. Порченой себя почувствовала.

— Ну что ты, Наташенька, какая же ты порченая? Ты — красавица.

Так жалко стало русскую женщину — хоть плачь. Я нежно прижал её к плечу. Ничего такого и в мыслях не было. А она повернула ко мне лицо и… Теперь уже не помню: кто к кому потянулся. После упоительных поцелуев была ночь любви. Потом крепкий сон. Вот так и выслушивай бабские исповеди. Сам нарвался. Я ни капельки не жалею, таких женщин у меня не было, да и видел только пару раз в жизни. Но я же честный муж, у меня дети, я не собирался. Да и, не до этого сейчас. Жизнь бы спасти.

Наутро я собрался потихоньку, уговорил Наташу побыть одной, оставил ей ружье, и бегом-бегом — вперёд, искать этот город. Часа через три бега увидел на крутом берегу реки частокол из бревен. Ворота открыты, снуёт детвора: один гусей на реку лозиной гонит, второй с лукошком из лесу идёт, в лукошке лежат грибы. Видно, они встают рано. Меня увидели, всполошились. Перешёл на шаг, выровнял дыхание, нормально зашёл за частокол, а там меня уже встречают: два мужика с топорами и баба с вилами. Руки поднял: