— А у меня был свой скромный опыт, но о нём рассказывать неудобно, слишком интимно. Скажу только про ощущения: взрыв эмоций, а потом сила богатырская и ловкость. Как в былине об Илье Муромце, когда ему калики перехожие воду давали пить. А потом на нас напали, весь кайф сломали, гады. Но я им отомстила. Правда-правда.

— Это полтора года назад?

— Нет, то было другое нападение. Тогда без меня справились. Их было много.

— Не страшно?

— Уже привыкла. Саня — лучший воин. Никто его не убьёт. А в тот раз, это было во время войны с Польшей, мне пришлось защищать детей. Тогда их было только двое, животика ещё не было, мне пришлось самой стрелять. Но дело не в том, важно то, что я попадала. Даже не так. Я знала, что попадаю, целилась головой, не глазами. Выставляла пистолет из-за угла и стреляла. Мне Саня дал пистолет и два запасных магазина. Все пули, я уверена, попадали в цель. Я видела пространство не глазами, а в объеме, голова работала не так, отдалённо похоже на невесомость.

— О, а у меня было ощущение полёта, когда Саня таскал меня по кромке.

Женщины говорили долго. У Лены был некоторый дефицит общения. Не то чтоб вокруг было мало людей, других жён элиты. Но все соблюдали некоторую дистанцию к жене Диктатора, даже свои. Дальний круг боялся Диктатора, как власти. А ближний, команда, знали о его магических способностях реально, признавали лидерство, слегка опасались. По крайней мере, лишний раз с женой, Леной, не заговаривали. Лене было интересно обсудить магию, с любопытством расспрашивала о лагере. Потом разговор как-то перешёл на спорт. Лена жаловалась, что не может полноценно заниматься ни карате, с которого начинала, ни ушу, ни русским стилем, которые рекомендовал ей муж.

— Сама суди: то беременная, то кормящая — когда заниматься? Беременной — и так ясно, почему нельзя. А кормящей — нарушается гормональный баланс, тестостерона больше идёт в кровь, молоко убывает. По крайней мере, у меня. Да и банально некогда. Того — покорми, этой попу — помой, сиську дай… Вся работа: год до родов, и сейчас Саня указы мне первой даёт читать. Говорит, что я — второй проверяющий. Если я чего не пойму, или не согласна — он переделывает.

— Нет в жизни справедливости, — поддакнула Тоня.

— Я так не думаю. Нет равенства, а справедливость… Я — почти счастлива. Может, детей через шесть-семь…

— Что?!

— Прости Тоня, давай о другом. Я и так сболтнула лишнего. Это тайна. Так ты говоришь, поборола своего Ваню?

Через три часа женщины вернулись домой почти подругами. Покормили, уложили спать детей. А потом Лена показала спорт-комнату. На зал она не тянула. Но маты там были.

— Я тут гимнастику делаю. Грушу бить Саня запретил: вибрации, мол. Подтягиваться и отжиматься — тоже. На матах покачаюсь - поваляюсь — вот и вся зарядка. Скучаю по карате, по боевым искусствам.

— Хочешь, приёмы самбо покажу? Я аккуратно, только схему, не бойся?

— Ну, если аккуратно.

Женщины развлекались на матах. Тоня показывала удушения, заломы, болевые. Конечно, никаких бросков и прочего, что могло повредить беременной, не было.

— Нормально, как сказал бы Емец. Чё вы дурью маетесь? две беременные бабы бороться решили. По задницам сейчас обоим дам.

— Саня, мы осторожно. Тоня только показывает. Знаешь, как интересно! У нас на каратэ ничего похожего не было.

— А я не беременна.

— Что так? Души аж рвались. Чем вы там с Иваном занимаетесь? Халтурщики. Дай-ка гляну.

Корибут отставил руку, посмотрел на Тоню сквозь пальцы.

— А голова у тебя не болит? Месячные регулярны?

— Болит, нерегулярны.

— Тебе на твоём самбо шею не откручивали?

— У нас есть приёмы на шею. Пару раз было так, что потом болела. Но проходила.

— У тебя, дорогуша, ущемление в шейном отделе, оттуда растут гормональные проблемы и головные боли. Не будем откладывать в долгий ящик. Злоупотреблю слегка властью. У нас в Большом Гнезде есть свой мануальщик. Сам я такие вещи делать не умею. А вот потом… Леночка, я заберу у тебя гостью?

— Конечно. Вылечи её, Саня.

Съездили, потрещали позвонками Тони, врач сказал, что было смещения позвонка, закрепилось неправильно. Нужно полгода раз в неделю делать подобную постановку, и тогда, может быть, ущемление уйдёт. А Саня сказал, что не нужно.

— Сам всё сделаю. Мне было нужно физически выставить правильно позвонки, а дальше — вполне справлюсь волошбой.

Саня привёл в свой дом, заставил обнять дерево, поводил руками, сказал постоять неподвижно один час. От дерева, мол, чи перетечёт. Потом забрал в дом. Тоня чувствовала некие покалывания, тепло, токи, исходящие из дерева и вливающиеся в неё. Но смутно, неуверенно, на грани ощущений. Затем Корибут повёз Тоню на вокзал. Лена возражала, просила, чтоб гостью оставили ещё на воскресенье, но Диктатор был неумолим: «Ей завтра на работу». У поезда Тоня не выдержала, призналась.

— Я тебя люблю, Саня. Понимаю, неправильно, когда женщина за мужчиной бегает. Ничего не могу с собой поделать. Я и к Сладову приехала, имея призрачную надежду увидеть тебя.

— Я догадывался. Это моя вина. Мы с Иваном тебя по очереди расчёсывали. Это было неправильно. Но я не знал — кому это нужно делать. Прости. Сильно больно?

— Что ты, не больно — сладко и томно. Только совестно. Ваню, выходит, обманываю. Ты не подумай, его я тоже люблю, как человека, как мужа. А ты кажешься таким… А ты? Я тебе нравлюсь?

— Такая красотка могла бы очаровать любого. Но не меня. Ты мне вполне симпатична, но у меня есть изъян души. Это тайна, но тебе расскажу, не говори только больше никому. Я не испытываю чувств. Я прекрасно вижу нити Прави, которые соединили нас после того ритуала, понимаю их значение, сочувствую и завидую тебе одновременно. Но сам — равнодушен.

— Какого ритуала?

— Разве Иван тебе не рассказал? Мы тебе волосы, по-старому: космы, антенны для связи с Правью, расчесали. В данном случае, после похода на кромку, они сохранили настройку на Навь. Эта настройка иссушила бы душу за пару месяцев. А с учётом потери сил, то ты могла бы вовсе не выйти из комы. Кстати, вот тебе ещё след в языке. Пословица: «Первый блин — комом», но раньше звучала чуть иначе: «комАм». Комами называли весенних медведей, потому что они после зимней спячки шатались, где ни попадя, полусонные. Первый блин в масленицу, мазали мёдом и вешали на ветки на околице села. Считалось, что это откуп от медведя, кома, чтоб не трогал людей.

— Откуда ты столько старого знаешь?

— Очень мало знаю. Где найду, там и беру. Семихлебов, к примеру, говорит, что космы покрывали платком, потому что бабы тогда поголовно умели подколдовывать. Ведьма — ведающая мать. А платок означал, что баба живёт обычной жизнью. Как если бы человек шёл с мечом в руках, а не в ножнах, или сейчас, с пистолетом в руке, а не в кобуре. Платок — ножны для косм, для магии. Но за точность не поручусь, старой книги рода Семихлебова я не видел.

— А про расчесывание, откуда узнал? Про то, как вытащить душу Вани из Нави?

— Это совсем другое дело. Всей правды не скажу, ибо не имею права. Скажу, про то, что не тайна. Есть у меня знакомый волхв, Светозар, он и показал некоторые способы управления Правью. Я тренируюсь, иногда экспериментирую. Мы с Иваном тебе расчёсывали волосы в больнице по очереди. У обоих было мало сил. Эту процедуру я слышал от волхва Светозара. Но или там не прозвучало, или я забыл: кто должен расчёсывать берегиню после возврата души. Теперь мы знаем: только суженый. Но назад отыграть не выйдет. Придётся тебе с этим жить. Иван ведь тоже расчёсывал. А к нему как?

— Замечательно, его тоже люблю. Но и… Я смогу тебя видеть?

— Конечно. Я часто бываю в телевизоре. Ха-ха. Извини. Пора, запрыгивай в вагон. Ваньке — привет.

— Итак, товарищи высокие начальники, позвольте вам представить новое оружие: «Космического слона». Не пугайтесь его размеров. Конструкция не слишком сложная.