В курилке собирались раз в два-три часа другие ребята, обсуждали смены, и Лёхе захотелось влиться в коллектив. Его называли Пятнашкой — слухи расползлись быстро, но относились нормально. Давали сигареты, девчонки несколько раз принесли горячий чай на его долю.

К концу первой недели Инка поймала его в ванной, когда он брился и стала крутить перед зеркалом. С Инкой у него были напряженные отношения, потому что она вечно говорила, что знает, как лучше, а потом начинала сушить волосы промышленным феном.

— Губы ничего, нос великоват, глаза надо бы подвести. Чуть-чуть карандашиком, пойдет? Давай попробуем, — руки ее потянулись к лицу Лёхи, тот оттолкнул ее, убежал к себе в комнату, схватил куртку и выбежал на улицу.

Больше Инка не приставала к нему и относиться стала как к остальным в квартире. Зато Ярослав похлопал по плечу и сказал, что Лёха молодец.

Сложностей в работе не намечалось никаких, и до первой зарплаты он отработал без происшествий. Виктор Степаныч дал ему конверт и даже пожал руку. Остальные деньги получали на карты, но Лёхе такая пока не полагалась, так что по случаю его получки остальные сгрудились вокруг кабинета. Спорили, сколько даст шеф денег Пятнашке.

Лёха вышел и под всеобщие аплодисменты пересчитал. Пятнадцать ровно. Вот только не за месяц, а за две недели. Они хохотали, потом Наташа принесла дешевую водку, разлила всем, они выпили и поздравили Лёху.

Тот глядел, как люди хлопнули стопку и разошлись, не веря своим глазам. Так бывает? Он думал, так показывают в фильмах по телику. Жалкие сто грамм — так, курам на смех.

Растерянный, он топтался возле входа в кабинет Виктора Степаныча, а потом зачем-то постучал. В голове его родилась мысль, и он поспешил поделиться ей с человеком, у которого в голове еще не было водки.

Виктор Степаныч курил, включив кондиционер на полную мощность, и в его позе был налет театральности, из-за которой назвать его Виктором Степанычем стало очень сложно.

— Слушайте, я тут подумал.

— Мало, что ли? — Вик вроде бы удивился, но отстраненно. Лёха принюхался к табачному дыму и понял, что табака там не было совсем.

— Нет, я не про это. Как договаривались, пятнашка Пятнашке — это забавно.

— Хорошо, что ты уловил юмор, — заметил Вик, притушил сигарету и отодвинул подальше пепельницу. — Ладно, заходи, садись. Что там у тебя, выкладывай.

Лёха зашел, сел и выложил. У него «там» была идея. Заключалась она в том, что Лёха профессионально пил. И в распитии напитков у него был интерес другого уровня, не такой, как у «обычных людей». Ему, например, никогда не пришло бы в голову разбавлять нормальную водку зеленой дрянью.

— Триста пятьдесят рублей, — ответил Вик, закинув ногу на ногу. — Зеленая дрянь, если добавить ее в водку, начинает столько стоить.

— Ну и зачем дурить людей? — удивился Лёха.

— Считать умеешь? — Вик подпер кулаком подбородок.

— Умею.

— Двадцать три рубля плюс шесть, минус триста пятьдесят, умножить на десять. Вот тебе маржа с одной бутылки водки и литра зеленой дряни. Сколько получилось?

— Три тыщи двести десять рублей, — ответил Лёха.

Вик кашлянул и помолчал.

— Двенадцать умножить на три, плюс пятьдесят, умножить на шесть, минус десять, разделить на пять, — сказал он скороговоркой.

— Сто один и два, — ответил Лёха.

— Ты считал? — спросил Вик и кашлянул еще раз.

— Нет, просто представил.

— Ладно, усложним, — Вик достал из сейфа, который стоял рядом со столом, бутылку. Буквы на бутылке были необычными — не то мусульманскими, не то китайскими. Лёха плохо разбирался в культуре.

Они выпили по сто грамм, Лёха посчитал еще немного, потом выпили еще сто. Потом двести, и когда Лёха насчитал в себе поллитра незнакомой жидкости, Вик сказал совершенно непонятную фразу:

— Корень из пятьсот двадцати девяти умножь на сорок, возведи в третью степень и…

— Виктор Степаныч, — доверительно сказал Лёха, — я вас очень уважаю, но пить с вами больше не буду.

— Почему? — удивился Виктор Степаныч, достал из портсигара две свежих сигареты и одну протянул Лёха.

— Мне считать очень скучно, и я не знаю, что такое «корень», — ответил Лёха. Перед глазами у него плыли рисунки из учебника по ботанике.

— Эту проблему легко решить, — объявил Виктор Степаныч, достал из кармана телефон, подержал возле уха пару минут и начал кричать: — Маша? Маша, слышишь меня? У тебя найдется пара часов для моего мальчика? Что? Нет, не экзамены. На кассу поставить. Да-да, пары часов хватит. Спасибо, Маша, буду должен. Пока.

Виктор Степаныч убрал телефон, допил жидкость из бокала, докурил и сказал Лёхе:

— Поставлю помогать у бара. Маша тебе расскажет основы, даст книжку и адреса сайтов. Понял?

Лёха видел мир плывущим вдаль и не мог понять, как Виктор Степаныч в таком состоянии может решать вопросы.

— Подтянешь математику, выучишь пропорции, и вперед. Посиди тут до конца смены, и не ешь слишком много.

Есть Лёхе захотелось тут же, но еще больше — спать. Он улегся на диване и задремал «всего на полчасика», а разбудила его Наташа, сунула в руку сумку и повела к машине.

— Он тебя про что спрашивал? — шепотом спросила она.

— Кто?

— Виктор Степаныч.

— Вик-то?

— Да-да, твой начальник. Про что спрашивал?

— Про корни.

— Про какие корни…

— Которые на деревьях растут.

— Ясно все с тобой, Пятнашка. Ладно, утром расскажешь. Ты же завтра выйдешь в смену?

— Я-то? Конечно! Конечно, Наташ, ты что, я обязательно!

Утром он правда явился на смену, но работал вполсилы, потому что Наташка то и дело таскала его по углам и выясняла, что сказать шефу, чтоб допустил до кассы. Лёха пытался, как мог, воспроизвести разговор, но кроме забугорного напитка и цифр ничего не помнил, а это Наташку не убеждало.

— Ладно, Пятнашка, ты как вверх поползешь, про меня не забудь, ладно?

— Обижаешь, Наташ, как можно! — ответил Лёха, хотя не чувствовал, что ползет хоть куда-то. Топтался на месте и мечтал не рухнуть за борт.

Маша, которой Виктор Степаныч кричал в трубку, оказалась прелестной дамой за тридцать. У нее на кухне Лёха узнал, что Виктор Степаныч гей, еще что у него самая клевая трава в мире, а заодно как именно попал Виктор Степаныч в клубный бизнес. Про математику он не узнал почти ничего, но не унывал, потому что Маша объяснила ему, где что почитать, дала книжек и накормила макаронами с сыром.

Он так отвык от нормальной еды, что слопал две порции.

— Вы очень вкусно готовите, — признался он и хотел назвать Машу по имени-отчеству, но не знал их, так что вышло неловко: — Маша.

— Это еще что! Я раньше на кухне работала. У Вика, ага. Потом надоело. Заказы похожие, меню сто лет не меняется. Ушла, теперь сама кручусь. С Виком-то здорово, он все решит, сиди, режь, подавай. Одной тяжело. Но ничего, я пока на плаву.

— Он ничего, да? — спросил Лёха.

— Да сука он, — ответила Маша, и хотя это было очень неожиданно, получилось у нее душевно.

***

За первый месяц у Лёхи произошел только один серьезный инцидент, и связан он был неожиданно со Станиславом Валерьевичем.

Вечером четверга, пока Лёха убирал как обычно зал, пришел посетитель. Днем они приходили порой, но их всегда было мало, и они забегали ненадолго — по делам. Лёха даже внимания не обратил на вошедшего — не его это дело.

Он тащил коробку с колой в стекляшках, которую часто заказывали дамам. С соломинками — их Лёха ненавидел, потому что приходилось потом ползать по полу и выковыривать из-под ножек.

Станислав Валерьевич, наверное, хотел к нему подойти и поздороваться, но Лёха услышал неожиданное:

— Тебе нельзя тяжести таскать!

Лёха испугался, отошел на шаг, уронил коробку — та упала прямо рядом с его ногой. Лёха испугался еще сильнее, отошел еще на пару шагов, наткнулся на стол и рухнул на пол. Его охватила злость, он вскочил и вытаращился гневно на Станислава Валерьевича, а тот замер в нерешительности.