Потом ушла в душ, вернулась и начала сушить голову промышленным феном. Вернее, фен-то был самый обычный, но Лёхе после суматохи дня он казался оглушительно громким.

Политика у Вика, Виктор Степаныч к нему не липло, была странная. В квартире он поселил двух молодых людей и двух девушек. И считал, что это избавит его от проблем «траха в неположенном месте». Лёха долго пялился на нижнее белье Инки, даже сам захотел в душ, но там сидела Наташа, которой вечером надо было на свидание. И Лёхе не светил даже душ.

В конечном счете он свалил в соседнюю комнату, где, накрывшись томиком «Экономикс» валялся тощенький студентик. Студентика звали Ярославом, он приехал в Москву из Ярославля, и сообщил об этом сразу, как увидел Лёху.

— А ты Пятнашка, — радостно сказал он.

— Почему Пятнашка? — спросил Лёха. Без Инки и Наташи спросить это оказалось почти просто.

— На пятнадцать тысяч согласился, — Ярослав улыбнулся.

— Ну а ты на сколько? — спросил Лёха.

— На десять, — улыбка с лица Ярослава улетела, наверное, обратно в Ярославль. Лёха заставил себя не рассмеяться, так что Ярослав продолжил: — Виктор Степаныч сказал, что пошутил, и заплатил двадцатку за первый месяц.

— Двадцатку? — у Лёхи упала к полу челюсть.

— Да, он не такой козел, как говорят, — оживился Ярослав. Видно, разговор начал отвлекать его от сна и «Экономикс».

— И давно ты тут? — спросил Лёха, решив, что теперь-то услышит настоящую московскую историю.

Оказалось, что Ярослав уехал из Ярославля уже три года назад. С тех пор поступал каждый год на экономфак. За три года престижность экономфака, куда он поступал, сдала позиции, в отличие от самого Ярослава. Рассказывая, он напирал на то, что экономисты нужны будут всегда, хотя Лёха не спорил, и за этим угадывалась история длительных разговоров с родственниками из Ярославля. Лёха спросил, когда Ярослав устроился к Вику, и узнал, что произошло это годом позже, а до тех пор он перебивался случайными вписками и жил там с мешком вещей, питался через раз, а работал, заворачивая шаурму на вокзале.

— И что, поесть не давали? — удивился Лёха. Сам он решил, если не прокатит с хорошей работой, пойти в пищепром — хоть наедаться до отвала.

— Ты больной? — Ярослав даже по голове себя постучал. — Шаурму на вокзале есть…

Инка перестала шуметь феном, и Лёха решил, что пора отваливаться к себе в комнату, стелить там белье и ложиться спать, но это был фальстарт, потому что Инка с Наташей засели возле зеркала и стали там творить ворожбу. Ярослав сказал, что лучше бы не мешать им в процессе, иначе можно проснуться с измазанным зубной пастой лбом.

Лёха понял, что попал в золотой век матриархата, вернулся к Ярославу в комнату, прикрыл ее и деликатно спросил, не встречается ли Ярослав с кем-то из девушек.

— Ты больной? — Ярослав еще разок постучал себя по голове. — Мы тут коллеги, а не…

— Ну, они же прямо тут живут, — прошептал Лёха, который засыпал в своей жизни только с одной женщиной, и был это не то чтобы удачный опыт. Мать напилась, зашла к нему в комнату по ошибке, обняла и назвала Николаем, прежде чем отключиться. Николаем Лёха никогда не был.

— Мы тоже прямо тут живем, — возразил Ярослав. — Такие же люди, как мы — относись проще. Приходим домой — все, никаких отношений, никакого флирта. Ничего, ясно? — и покосился на Лёху так, будто Лёха только что кадрил самого Ярослава.

На всякий случай, Лёха отсел подальше и кивнул. Мол, понял я, понял, не гони, братишка.

— А кормят когда? — спросил он, чтобы разрядить обстановку.

— Виктор Степаныч два раза в неделю заезжает, завозит продукты. Готовим по очереди. Если не умеешь — возьми себе посуду, будешь мыть, вместо готовки. Этот, который до тебя был, чуть не потравил нас в первый день. Хорошо что потом свалил. Инка сказала, он какой-то укуренный был.

— Окей, — согласился Лёха. Готовить он умел. Мог сделать яичницу, сварить суп, макароны. Мог даже салат порезать, так что решил, что не пропадет. Выживал же как-то один.

— Вот еще что, — Ярослав перешел на шепот. — У нас уговор. Если кто хочет выходной, только по делу. Уяснил? Хочешь откосить — предупреди сразу, прикроем. Но чтоб без дураков. Будешь валяться целыми днями, я сам к Виктору Степанычу пойду. Нам тут нахлебники не нужны. Если ты смену не отработаешь, мне придется.

— Ладно, — Лёха готов был кивать до рассвета. — Ну а сама работа как? Потянет?

— Кому как, — Ярослав пожал плечами. — Я без фанатизма. Убираю, таскаю ящики — все, как просят. Девчонки на чаевых сидят. Говорят, можно на бар пробиться, если хорошо с Виктором Степанычем перетереть. Я на бар не хочу — ответственность. Я же временно, поступлю — свалю.

— Ясно. И что, только убираешь и таскаешь? — спросил Лёха. Поверить, что за такое заплатят двадцатку, было сложно.

— Тебе больше всех надо?! — неожиданно разозлился Ярослав. — Да, я просто убираю и таскаю ящики. Если еще что надо — не ко мне. Понял?

— Да ладно тебе, — удивился Лёха.

— Ты что, на мою кровать сел?! — в комнату вошла Наташа.

Окруженный со всех сторон, он подорвался и убежал к Инне. Та посмотрела на него с пониманием:

— Они там долбанутые немножко. Принципиальные, все дела. Этот на эконом поступает, а Натка хочет в театральное. Пять лет уже. Еще два года, и не возьмут по возрасту.

Лёха плюхнулся на свою кровать.

— Что, Пятнашка, столица-то не очень улыбается? — в отличие от столицы, Инка растянула губы.

— Тяжелый день, — ответил Лёха.

— Тяжелый не день, Пятнашка, — вздохнула Инка. — Тяжелая жизнь. Виктор Степаныч не козел, пятнадцать он тебе не заплатит. Даст двадцать пять, как положено, может еще от себя что в карман сунет. Если хочешь бабки срубить, слушай меня. Понял? Делай, что скажу, и через годик насобираешь себе на шмотки.

— Так у меня всё есть, — удивился Лёха.

— Это? — Инка окинула его презрительным взглядом. — Умоляю тебя, не шути так вслух. Решат, что ушибленный. Ты, Пятнашка, пока не понял, что к чему, ну так это и не надо. Неделька пройдет, разберешься. И заруби себе на носу, на эту хату никого не водить. Понял? Если у них нет денег снять тебе койку, то пусть валят из клуба.

— Ладно, — вяло согласился Лёха. Глаза у него слипались, и он плохо соображал, по какой причине разговаривает с незнакомой девушкой. — Давай завтра, окей?

— Окей, Пятнашка, — Инка подмигнула ему и даже накинула сверху одеяло. — Ты хороший. Жалко тебя.

***

Про ящики и уборку Ярослав не соврал. Виктор Степаныч провел инструктаж, объяснил, где что должно лежать, куда что убирать, как выносить мусор. Дал понтовый инвентарь для уборки, бейджик с именем Лёхи, угостил соком и дал на подпись бумаги.

На бумаге Лёха зацепился взглядом за оклад. Двадцать пять — Инка не соврала. Но Пятнашку теперь припоминать будут долго. Хорошо еще не «Очко», а то позора не оберешься.

— По рукам? — спросил Виктор Степаныч, заметив, что Лёха читает договор.

— Вы про пятнадцать говорили, — улыбнулся Лёха.

— Я же не полный козел, — улыбаться Виктор Степаныч не стал. — Кроме того, меня заметет пенсионный. Захочешь получать больше — гляди по сторонам. Нужны бывают проверенные люди на бар. Чтоб без дураков, но без ненужной щедрости. Можно водителем. Там нервы покрепче должны быть. В детстве что любил?

— Надежду Степановну, — ответил Лёха.

Виктор Степаныч одарил его непонимающим взглядом.

— Бабка моя, — Лёха замялся. — Вообще я историю любил. Байки там всякие, походы, крестоносцы. Пиу-пиу, ну, вы знаете.

— Понятия не имею, — отрезал Виктор Степаныч, разом потеряв к Лёхе всякий интерес. — Зарплата дважды в месяц: после второй недели и в конце. Авансы даю после испытательного срока. Вопросы остались?

Лёхе стало неловко и он больше ничего не спросил.

С тех пор он таскал ящики, передвигал столы и стулья, старался не лезть под ноги и вел себя так тихо, как никогда раньше. Его называли по бейджику Алексеем, просили сделать то или другое, всегда были вежливыми, и по причине невыносимой скуки Лёха начал курить.