Литмир - Электронная Библиотека

Сказ о крупнейшем военном "деле"

Шло время. Квачи стал частым гостем военного министра Сухом­линова, поскольку "Добрый самаритянин" был тесно связан с воен­ным ведомством, а великолепно изданная благотворительным обще­ством биография министра и общий друг Распутин окончательно побратали генерала с Квачи.

Квачи, как и прежде, держал в руках поводья нескольких газет, по пустяшному поводу и даже без повода превозносивших его и во­енного министра.

В знак признательности и особого доверия Сухомлинов наградил Квачи двумя крестами и сказал:

— Наполеон Аполлоныч! Хочу поручить вам дело государствен­ной важности — отправить в Америку с заказами на вооружение и боеприпасы... Согласны?

— Не ко времени, генерал, очень не ко времени. Но от служения родине не отказываюсь. Приказывайте!

— Помните: дело величайшей важности. И секретности!..

— Мотри у мине, Аполончик! — прибавил Распутин и погрозил пальцем перед носом Квачи.

Через несколько дней оснащенный директивами, деньгами и тол­стыми запечатанными пакетами Квачи отбыл в Америку.

На Стокгольмском вокзале его встретил знакомый генерал:

— Вы направляетесь с секретным заданием в Америку...

Они зашушукались. Спорили долго — торговались. Затем за сек­ретные пакеты взялись немецкие каллиграфы и так переписали, что никакой эксперт не отличил бы от подлинника; в переписанное внес­ли лишь незначительные поправки — изменили цифры. На следующий день вручили Квачи запечатанный, как прежде, пакет, а также чек, пожелали счастливого пути, а сами поспешили в Берлин.

Через неделю английский крейсер доставил Квачи в Нью-Йорк.

Военный атташе России немедленно собрал промышленников. По­торговались, договорились.

Подписав договора и получив еще один чек, Квачи облегченно вздохнул и занялся своими делами.

По дешевке скупил с десяток судов, набил их дешевым продо­вольствием и военным имуществом и отправил в Архангельск — за счет военного ведомства. А сам поехал по крупнейшим городам, всю­ду "провернул" по паре комбинаций, огорошил тамошних холоднова­тых дам грузинской горячностью; затем пересек всю Америку, загля­нул в Японию, поякшался с гейшами, отведал этот экзотический плод и бесконечными сибирскими дорогами воротился в Петербург.

Гришке, Елене, друзьям и тузам из военного ведомства привез до­рогие подарки.

Генералу Сухомлинову доложил:

— Орудий и снарядов нужного калибра оказалось в избытке. Пришлось переплатить, но зато половина на подходе, а остальные прибудут через три месяца...

Отправленное из Америки гнилье, не проверяя, оплатило военное ведомство.

Через две недели Квачи вызвали в Царское Село.

Государь и государыня в присутствии Сухомлинова, Распутина, Фредерикса и многих министров поблагодарили его за службу, наз­начили камер-юнкером и навесили на грудь еще три креста.

За обедом государь посадил Квачи рядом с собой и милостиво расспросил о поездке. Квачи слегка понизил голос:

— Я знал, что вашему величеству будет интересно узнать мне­ние выдающихся американцев об этой страшной войне...

— Да, да... И что же?

— Как лицо официальное ни один из них не стал бы высказывать своего истинного отношения, поэтому я виделся приватно — с Рузвельтом, Вильсоном, Юзом, Эдисоном, Морганом, Рокфеллером и другими. Скажу кратко: все желают нам победы, но...

— Но?

— Но... Не смею ничего скрывать от моего государя, считаю свя­тым долгом сказать правду, даже если она неприятна. Почти все ут­верждают, что война продлится еще года два...

— О, Боже...

— Победа непременно останется за нашим союзом... Но если Россия... Россия не продержится до конца...

Все за столом примолкли и нахмурились, Гришка же ободряюще подмигнул Квачи.

Царь глубоко задумался. Поник головой и не ел и не пил. Насту­пило тягостное молчание.

Затем все без слов поднялись. Царица с благодарностью взглянула на Квачи и протянула ему свою изящную руку, к которой жадно при­пал слегка оробевший Квачи.

— Молодца, Аполончик, молодца! — похвалил Гришка.— Теперь тебе в самую пору Георгиевский крест получить... Жаль расставать­ся, но что поделаешь! Прогуляйся на недельку на фронт и воротись георгиевским кавалером. Что скажешь?

Что мог сказать Квачи? Он понимал, что если Гришка с Сухомли­новым пожелают, для получения Георгия ему достаточно разок паль­нуть из винтовки, причем, хоть за сто верст от фронта.

— Не боись, Аполончик!—успокаивал его Распутин.— Генерал Сухомлинов напишет главнокомандующему, чтоб берег тебя пуще собственного ока. Да и ты не суйся, держись поодаль, пальни разок из ружья и вертайся...

Пожалуй, на таких условиях Квачи рискнет съездить за георгиев­ским крестом...

И единственный сын, надежда и гордость Силибистро из Самтредии двинулся на юг, по направлению к Грузии.

Сказ о фантастическом превращении Квачи и победе в проигранном сражении

Через десять дней Квачи прибыл в Турцию и явился в штаб.

Опытные штабисты сразу раскусили, что за птица к ним залетела, и о цели двухнедельного вояжа догадались.

Первая неделя прошла в кутежах: начальник штаба и Квачи быстро нашли общий язык.

Затем столичную штучку вручили одному из командиров диви­зии — пьянице генералу и отправили на фронт. Квачи повез три те­леги с вином, водкой, коньяком и разными деликатесами. Телеги со­провождали надежные люди — Габо Чхубишвили, Лади Чикинджиладзе и пятеро русских солдат.

Два дня двигались верхом на лошадях.

Дорога запружена фургонами, телегами, кавалерией и пехотой, пушками и ящиками со снарядами, ранеными и больными. Тащатся вяло, устало, то и дело останавливаются.

К вечеру вступили в сожженный и разрушенный городок.

В штабе работали до ночи — выслушивали донесения, составляли дислокацию.

Затем сошлись у накрытого стола. Понемножку разогрелись, за­тянули "Мравалжамиэр", "Аллаверды, Господь с тобою", "Послед­ний нонешний денечек". Распаляясь, грозили кулаками невидимым туркам, без особого, впрочем, азарта выкрикивая угрозы в их адрес.

Когда перевалило за полночь, генерал неожиданно объявил:

— Теперь, друзья, спать! Спать! Невыспавшемуся вояке — цена копейка. Пью последних! тост — за завтрашнюю победу! Ура-а-а!

— Ура-а-а! — не слишком дружно подхватили господа офицеры, переколотили стаканы и рюмки и разошлись.

Квачи лег не раздеваясь. Закрыл глаза, вообразил себе завтраш­ний бой. И словно какой-то бес закрался ему в душу.

"Завтра будет бой... прольется кровь... перекалечат друг друга... Может случиться, что раскаленный осколок разворотит мне внутрен­ности... или проткнут штыком...— он и впрямь почувствовал боль от штыка в боку, и раскаленный осколок в животе.— Ох, бедовая моя го­ловушка! Тебя бы на месте привязать. Пригвоздить к Питеру. Чего тебе не доставало? Денег выше головы, женщин без счета, мундир камер-юнкерский, титул — княжеский. Чего еще?.. Сытая коза волка бодает — это обо мне сказано! А еще говорят — Квачи не дурак. Как же не дурак, если бросил сладкую жизнь и головой рискую ради какого-то креста, которому рубль — красная цена! Гришка с Сухомли­новым божились, что даже выстрела не услышу, а тут в пекло броси­ли, как пушечное мясо". Боль в развороченном осколком животе не проходила. Голова пылала. Квачи, как в смоле, ворочался в жаркой постели, потом вскочил и выбежал на балкон.

В развалинах и на пожарищах сожженного городка жутко выли собаки. Из-под горы доносились лошадиное ржание, скрип телег и арб, лязг оружия. Лагерь пробуждался.

Вдруг где-то щелкнул ружейный выстрел. За ним другой.

— Что такое? — бросился Квачи к сопровождавшим его русским солдатам.— Что случилось?!

— Ничего-о,— успокоил один из них.— Тута в развалинах полно бездомных собак. Днем они прячутся, а по ночам вылезают и трево­жат нашего брата, трупы неубранные пожирают. А солдаты в них и постреливают. Ничего.

45
{"b":"592045","o":1}