— Так разве же не оправдалось в тот раз все, что я предска­зал? — спросил Гришка.

— Оправдалось, святой отец, полностью оправдалось! Потому и молимся на тебя и решили при жизни воздвигнуть храм святого Григория. Но дело в том, что Ники так и не избавился от мысли от­речься от престола.

— Что?! Как?! — в один голос вскричали Гришка и Квачи.

— Он и сейчас все время думает об этом. Твердит одно и то же: в России мы не будем счастливы, мы все здесь погибнем... Одна я бессильна, мне не удается переубедить его. Помогите, святой отец! И вы, князь! Посоветуйте, укажите нам волю Божию!.. Отче! Спаси­тель наш, наш святой, помогите! — и царица разрыдалась.

Николай сидел, обхватив голову руками.

Гришка тоже глубоко задумался.

Все долго молчали, ждали, что скажет святой.

Наконец скорбно насупленный Григорий встал и возгласил с волнением и надеждой:

— Помолимся Богу!

Все опустились на колени пред иконой. Молились долго, истово. Потом поднялись и опять уставились на Григория.

Гришка шагнул к Николаю и въедливо спросил:

— Ну! Что внушил тебе Господь во время молитвы? Какой дал ответ?

Царь молчал, безвольно понурясь. Затем покачал головой и про­шептал:

— Господь не удостоил меня ответа...

— Потому не удостоил, что ты есть грешник и недостоин его! Покайся в грехах, очисть свое сердце от нечистых помыслов и тог­да Всевышний Господь отверзнет пред тобой врата мудрости!

Долго наставляли и вразумляли поникшего и отчаявшегося го­сударя. Внушали, пугали, предостерегали, что в случае отречения страну ждут смута, анархия, распад империи, война, глад и мор; что за все это Господь спросит только с него.

Квачи тоже напряг все свои умственные способности и красно­речие. Но хмурый царь по-прежнему сидел понурясь, только в знак несогласия не переставал устало мотать головой.

Тогда вдруг Гришка преобразился: странная дрожь пробежала по его телу, руки и губы затряслись, нос заострился, а неистовая синь глаз вспыхнула глубоким пугающим пламенем. Он вплотную под­скочил к царю и стал кричать на него, топать ногами и размахивать руками перед его лицом.

— Что?! Ни народу, значит, больше не веришь, ни Боху?! Видать, забыл ты, что не слушающий голоса Божьего будет изгнан из церкви и проклят! Анафема! Анафема! Анафема тому царю, который забыл и Господа, и вверенный ему народ, и церковь, и свой царский долг!!

При слове "анафема" царь привстал, затрепетал, заробел.

Гришка же продолжал метать громы и молнии:

— Кто дал тебе право разрушать царство? Как смеешь ты гу­бить свой народ?! Понимаешь ли ты, что уступаешь престол бесам и жидам?! Значит, и в твоей душе, угнездились бесы! Значит, ты и сам посланник ада! Ты не Царь, а антихрист! Антихрист!

— Господи, помилуй! — простонал царь и широко перекрестил­ся дрожащей рукой.

— Я тибе говорю, цыть! Я, Григорий, тебе говорю, цыть! — вопил в неистовстве Григорий.— На колени! На колени! И моли у Господа отпущения грехов! Молись Господу! Молись, дабы изгнал из души твоей, бесов и нечистую силу!

И опять они долго стояли коленопреклоненные пред иконою и молились громко, страстно, со слезами и стенаниями.

Наконец Гришка поднялся и сказал:

— Встань, государь! Встань и скажи, что внушил, что посовето­вал тебе Всевышний?

Обессиленный царь вдруг бросился в ноги Распутину. Рядом с ним рухнула на колени царица и ее фрейлина госпожа Вырубова; все трое истово припали к ногам и рукам святого старца, щедро орошали слезами и, воздев руки, кричали срывающимися голосами:

— Святой отец!.. Ты наш Господь-избавитель!.. Ты наш Спаси­тель!., Спаси и помилуй, святой отец!

Побледневший Распутин стоял над ними, словно окаменев. Го­лова у него закинулась. Сверкающие ледяным холодом глаза впери­лись в икону. Он положил левую руку на голову царю, правой же широко крестился и прыгающими губами шептал:

— Благодарю тя, Господи, что спас святую Русь, и царя ее, и семью его, и церковь православную от ада и порушения... Помилуй нас, Господи!.. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аминь!

Потрясенная государыня на иконе поклялась Гришке:

— Клянусь Всевышним Господом нашим Иисусом Христом, свя­тым Серафимом Саровским, моими детьми и мужем, что никогда те­бя не оставлю! Никогда, даже если весь мир восстанет на тебя! До смерти и даже на том свете я буду с тобой!

Наконец Гришка поднял с колен полуобморочного царя:

— Встань, государь! Встань и царствуй во славу России, на ра­дость православной церкви! Даруй народу своему надежду и сокру­шай наших врагов.., Изыди, враг человеческий! Изыди, сатана!

И прижал к груди прослезившегося Николая.

Награждение Квачи, извинения одной дамы и еще несколько историй

— Видал? Убедился? — спрашивал Гришка в царском вагоне изумленного Квачи.

— Неисповедимы дела твои, учитель и чудотворец! Видел, слы­шал и убедился.

— Еще раз сподобил Бох избавить от агрома-адной опасности Расею, церковь и царя-батюшку.

— Учитель, вы заслуживаете величайшею памятника как спа­ситель отечества! Немедля, завтра же приступим к возведению храма святого Григория.

— Устроил же я тебе и это дело. В благодарность за сегодняш­нее царица-матушка к четырем миллионам еще миллиончик подбро­сила. Теперь дело за тобой. Поглядим, что за храмину возведешь... За пять-то миллионов можно изрядный возвести, верно?

— Я построю такой храм, что и Айя-Софию за пояс заткнет и собор Святого Петра, что в Риме. С божьей помощью управлюсь.

— А с княжеством-то я тебе уладил, титул-то твой!.. И "концицию" на каналы в этом "Туркатане"! И заказ на исподнее да на пор­тянки для солдат получил, Аполончик! И мундир флигель-адъютан­та отхватил!..

— Бессмертны дела твои, святой отец!

— За тобой десять тысяч.

— Завтра же вручу, святой отец.

— А Елену в придворные дамы! Фрейлина, статс-дама и кавалер царских орденов... А ты думал!.. Пусть только не важничает и доб­ра не забывает, не то я...

— Нет, нет, святой отец! Елена не такая.

Тут Григорий заметил в вагоне красивую женщину. Сорвался с места, пристал к ней.

Минут через пять Квачи пошел его разыскивать и услыхал:

— Ты чаво кобенишъся-то, стерва? Мине государь с государыней руку целуют, а ты ломаешься?! Что? Не знаешь, хто я? Гришку Рас­путина не знаешь? Так я те покажу, кто я такой! У-у, бесстыжая ша­лава!..— и наговорил таких слов, что даже вагон покраснел.

Просьбами и увещеваниями Квачи кое-как вернул в свое купе великого учителя, который никак не мог угомониться и грозился ка­торгой.

Минут через десять щепетильная дама и ее супруг — высоко­поставленный чиновник и друг министра юстиции Щегловитова — осторожно постучались в купе и почтительнейше попросили про­щения.

Гришка не желал с ними разговаривать. Огорченный и напуган­ный супруг ушел. Квачи последовал за ним.

— Аполончик! Стой у двери и никого не впускай! — бросил вслед Гришка.

На подступах к Петербургскому вокзалу раскрасневшаяся и встрепанная дама весело выпорхнула из Гришкиного купе.

Квачи спросил Гришку:

— Вы простили ее, святой отец?

— Простил. И грехи отпустил. Христианин я, аль нет? Вот ее адрес, запиши!

— Ну и слава Богу!..

— Аполончик! Сегодня я твой гость — приглашай в "Аркадию".

— Вы слишком щедры, святой отец! Столько счастья в один день!..

— Подготовь все хорошенько. Ложу закажи с занавесочкой, чтоб закрывалась... Привези Елену... А теперь ехай домой и отдохни. Ну и денек выдался! Страсть! Господи, прости и помилуй, и отпусти нам прегрешения наши!..

Квачи было не до отдыха! До вечера надо было много успеть.

Первым делом он погнал свой "Берлье" к Ганусу.

— Поздравляю!.. Мы победили! Проект утвержден! — бросил он пораженному банкиру. — Завтра к двенадцати оплатите наш до­говор. Я весь день во дворце... Едва удалось уйти... Оставили на обед, ни за что не отпустили... Масса новостей... Уйма перемен... Перед ва­ми флигель-адъютант...