- Все сусеки в Пересечне вымел, видать, - ответил тиверский князь. - Каковы те воины?
- Сложно сказать, княже. Но латников не так уж много. В основном ополчение, с копьями да цепами.
Это было не так уж скверно, как Звонимир подумал поначалу. Хоть тиверцы и уступали своим противникам вдвое, но в вооружении явно их превосходили: в Звонимировой рати не было никого, кто не имел хотя бы доброй сулицы и стёганого тулупа. К тому же у князя была конница, хоть и мало, а уличи на своих хилых коньках могли только добраться до поля боя: в схватке они всегда спешивались.
- Эх, сюда бы хорватских бояр, вмиг бы это мужичьё растоптали. Однако же чего нет, того нет. Буривою, видать, тоже под Острожицем не сладко сейчас. Шутка ли, вторая крепость в земле уличей, после Пересечня.
- Что делать будем, княже?
Звонимир задумался.
- Припасов, чтобы выдержать осаду, у нас не хватит. Нужно навстречу в поле выходить... но пока отдыхайте.
10
Утро принесло новые вести. Один из Изяславовых бояр с домочадцами решил поохотиться в лесу совсем рядом с опушкой, за которой он кончался. Высланные вперёд Звонимировы разведчики обстреляли их из добрых луков, а когда уличи встали кругом, заняв оборону, окружили их и забросали сулицами. Когда стена щитов развалилась, тиверцы накинулись на уличей, как волки на отбившееся стадо.
Сеча была кровавой и короткой. Все уличи полегли, тиверцы отделались тремя ранеными. Боярина оглушили обухом секиры по загривку, стянули с коня, скрутили и доставили князю.
- Не вели казнить, государь, - извивался он в ногах у Звонимира. Его окунули в бочку с дождевой водой, чтобы привести в чувства, и теперь он был похож на мокрую крысу. Тиверский князь глядел на боярина с презрением: плешивый, с дряблыми мышцами и одутловатым лицом, униженно целующий сапоги, тот был похож скорее на зарвавшегося ромейского торговца, чем на знатного славянина.
- Посмотрим, что с тобой делать. Что ты делал в том лесу?
- Оленя искал, или хотя бы птицу какую... Изяслав-то нас в чёрном теле держит.
- Охотился в двух верстах от вражеской рати? Чем ты Богов-то так прогневил?
- Прошу прощения, государь, но я не понял вопроса.
- Говорят, кого Боги хотят наказать, того они разума лишают. Ну да ладно. Знает ли твой князь о том, что мы здесь?
- То мне не ведомо, государь, я же всего лишь...
- Прости, я тебя перебью. Пойдём прогуляемся.
Превозмогая отвращение, Звонимир поднял с земли дрожащего, как осиновый лист, боярина.
- Сам идти сможешь?
- Н-не знаю, вы меня крепко приложили.
Улич неуверенно сделал пару шагов, запнулся на ровном месте, тяжело опёрся о стену избы. Согнулся в три погибели, его вырвало прямо на дощатый пол.
- Ану не блевать мне тут, мразь! - взорвался Звонимир.
- Помилуй, государь, - прошептал боярин, поднимая на тиверского князя измученный взгляд. В лице ни кровинки, изо рта свисает нитка слюны.
Подхватив боярина под мышки, Звонимир вывел его из избы. Накинув уличу на голову чёрный платок так, чтобы он полностью закрывал глаза, он провёл его лагерем - до того места, где Людота-коваль разжигал горн.
Оторвавшись на миг от мехов, кузнец поприветствовал князя.
- Смотри, - Звонимир сорвал платок с головы улича. - Это Людота. У него есть отличное калёное железо. Он умеет ковать мечи, секиры, сулицы и стрелы. Оружие Людоты поистине волшебное. Когда оно холодное, оно отнимает у людей дар речи вместе с жизнью. А когда оно только-только из печи - отлично развязывает язык. Ты же понимаешь, о чём я?
- А-а-а!!! - боярин снова бросился в ноги Звонимиру. Его рёв был таким, что несколько дружинников удивлённо обернулись.
Некоторое время боярин бился в грязи, осыпая поцелуями Звонимировы сапоги. Вокруг них начали собираться любопытные дружинники, заинтересованно шушукаясь, толкаясь локтями и вполголоса бранясь, когда подошедшие позже напирали им на пятки.
Звонимир пнул его сапогом в лицо. Улич распластался в грязи.
- И это боярин, Даждьбожий внук? Из-за таких как ты нас рабами и кличут. Я б тебе голову сапогом размозжил, жалко сталь добрую в твоей крови марать.Но всё же я пока этого не сделаю. Так ты будешь отвечать на вопросы иль позвать Людоту?
- Буду, государь! Не губи, государь!
- Вот так-то лучше. Так что там с Изяславом?
- Идёт он с войском, десять сотен взял. Весь Пересечень с околицами выгреб...
- Как я и думал. И что?
- План у него таков был: тебя, князь, даже близко до столицы пускать нельзя, ибо он поклялся Дубравке, что увидит она тебя лишь мёртвым.
"Он что, принял меня за Буривоя?"
- А я смотрю, Дубравка-то у вас за главную?
- Князь наш голова, а она шея, куда повернёт, так и будет. Совсем житья с ней не стало, раньше милостив был, а теперь три шкуры с людей дерёт. Всё княгине на украшения да своим ратникам... Дубравка в шелках ходит, а мы - в рубищах, даже бояре удельные! А кто слова против говорил - того Изяслав на голову короче сделал. Говорит, подождите следующего года, печенеги с аланами придут, вместе с ними на хорват пойдём, там и золото, и добыча...
- Куда вам на нас идти? Вы себя защитить неспособны, - Звонимир подавил желание от души пнуть улича. - Благодари Мокошь, что хазары на южных границах заняты, а поляне с северой да древлянами режутся, а то гореть бы вашему Пересечню.
- Всю-то истину говоришь, государь...
- В твои уши что правда, что кривда - всё едино. Так чего хочет Изяслав-то твой?
- Часть дружины своей он в Острожице оставил. Ещё за варягами послал, но не знаю я, был ли ответ...
Звонимир замахнулся мечом.
- Ай, не руби, князь! И вправду не знаю!
- Ладно. Продолжай.
- До вчерашнего дня мы и не знали, что вы тут. Расчёт Изяславов на то был, что ты, княже, под Острожицем застрянешь, там сотня кметей и пятьсот ополченцев, да стены крепкие, а он обойдёт с тыла, чтоб окружить тебя.
- Понятно. Что ж, спасибо за сведения, боярин. Отпускаю тебя по слову своему. Эй, дайте коня да провожатого! - крикнул он дружине.
Глядя, как двое всадников удаляются, Звонимир обдумывал план. Пленного улича провожали до кромки леса, затем волынянин повернул назад, напоследок ударив лошадь боярина по крупу долом меча. Ко времени его возвращения Звонимир уже знал, как ему дейстовать.
Две сотни пешцев и всю конницу тиверский князь вывел из селения в тополёвый лес через задние ворота. Сотню воинов с луками Звонимир расставил на палисаде, ещё полторы сотни во главе с воеводой Мунко должны были заманить уличей ближе к стенам.
Когда на опушке дальнего леса показались стяги Изяслава, Звонимир, по обычаю, метнул в их сторону сулицу. Свершив испокон веков устоявшийся обряд, он покинул селение, чтобы присоединиться к коннице. Забравшись на высокий тополь, с которого открывался вид на всё поле боя, он выжидал.
Из всей рати уличей более-менее достойно выглядел лишь центр. Ровный квадрат закованных в железо кметов наступал, ощетинившись рогатинами. Вокруг них же колыхалась нестройная толпа ополченцев, кое-как собравшаяся в неровные ряды.
Кметы Мунко вышли из-за ворот, сразу же сомкнув стену щитов. Остановившись в половине полёта стрелы от палисада, они ждали. Моросил дождь, от земли поднимался пар, но в целом обзору он не мешал.
Воеводы Изяслава выкрикнули приказ, кметы улицкого князя остановились почти в полуверсте от Мунко. Ополченцы вышли вперёд, сомкнули строй. Изяслав метнул сулицу, она плюхнулась в грязь перед улицкими рядами.
Ополченцы подняли вверх короткие луки. В небо ударило несколько сотен стрел.
Тиверцы низко пригнулись за щитами. Стрелы ударяли по шеломам, прибивали плащи к земле, втыкались в куртки, но пока не наносили особого ущерба - упало всего несколько человек, причём все, кроме одного, поднялись обратно.
Мунко ждал. Тетивы тиверских лучников дрожали от напряжения, но приказа стрелять всё ещё не было. Звонимир почувствовал гордость за своих воинов: такого чёткого повиновения приказам вряд ли может ждать даже Буривой. У него другой способ - ударить конницей, сметая вражеские ряды, самому мчаться в первых рядах, сея смерть своей чудовищной секирой, внушая ужас одним своим именем, знаменитым по всему славянскому миру. Пока что Буривою везло, но Звонимир не любил полагаться на удачу. Да, ему, как и любому знатному воину, нравилось врываться во вражеский строй, ища достойных противников, вдохновлять кметей своим примером, лично обращать в бегство вражьи полки - но едва ли не большее удовольствие доставляло ему глядеть на отчаяние врага, когда, несмотря на численное превосходство и храбрость его воинов, удача отворачивается от него.
