- Измена! - громогласно закричал он, подняв сулицу к небу. - Измена! Вот вам цена слов белых хорватов!
Богухвал опешил, не находя слов. Кто мог среди его воинов нарушить древнейший уклад чародейского поединка?
Рванувшись к нему, Драгослав одним взмахом Инея снес ему голову. Кровавая лента, потянувшаяся за отсеченной головой, впилась в колдовской клинок, и Драгослав прокрутил им, высасывая кровь волхва и вместе с ней - его силу.
Ленты крови, вырывавшиеся из рассеченной шеи и крепившиеся к Инею, превратились в исполинский огненный бич. Драгослав взмахнул им над головой, обрушил смертельную ленту на другой берег - и тысячи белых хорватов закричали в агонии, рассекаемые на части чародейским огнем. Плеть прошлась по стене, срубая башни и бревна палисада, ударила в защитный купол, который жалобно блеснул на прощание и померк, убив всех волхвов, поддерживавших его.
К Драгославу безо всякой команды бросился Кречет.
- Смерть изменникам! - закричал князь, пришпоривая крылатого коня.
- Смерть изменникам! - прокатилось вражеским берегом реки.
Хала черной молнией метнулся к обреченному городу. Черемисы, псоглавцы, уличи, сорвавшись с места подобно лавине, мигом пересекли мост и налетели на своих опешивших врагов, рубя и коля безо всякой пощады. Драгослав пикировал на своем Кречете то тут, то там, убивая своим Инеем, пока клинок из синего не стал черным. Хала раз за разом обрушивал свое дыхание на последние островки защиты, где под приказом предводителем воины пытались перегруппироваться и дать отпор.
У ворот возникла давка, усугубленная ударами Драгослава, налетевшего сзади конного авангарда черемисов и ударами халы. Беззащитные люди, потерявшие ориентацию, обезумевшие от страха, неспособные даже вытащить оружие в жуткой суматохе, становились легкой жертвой. Многих, сбитых с ног, затоптали свои же...
Завершив кровавую баню у ворот, тяжелая конница черемисов ворвалась в город и помчалась по улицам, поджигая, грабя и убивая.
Город пал.
Бранимир мог бы помочь снова собрать войска, но вестей от него не было с самого начала боя. Говорили, что его, как и многих на берегу, просто рассекала надвое смертоносная огненная плеть.
Солнце уже начинало клониться к закату, а Дубравка все стояла на берегу Колодницы, глядя на город. Сюда долетали звуки схватки, было видно, как постоянно из стороны в сторону метались Хала и Драгослав на Кречете, как подымаются над скальным городом новые и новые столбы дыма. Небольшие силы, может, ещё успеют укрыться в княжеском тереме, но Хала их живо оттуда выкурит. Сердце уличской княжны сладостно стучало: наконец-то десятки лет её мечтаний и интриг увенчались успехом! Она будет княгиней всех земель от волотских пределов до Днепра, а может и дальше - ведь только у неё есть воин на крылатом коне и неуязвимый для любого оружия змей.
- А ты способная ученица, быстро научилась мороки наводить, - раздался у неё в мозгу голос Халы.
Каждый раз, когда она слышала его, по ногам княгини разливалась сладостная истома. Змей любил её куда больше, чем Драгослава, выделял её среди прочих - только она могла слышать его голос на любом расстоянии, говорить с ним, получать уроки змеиной мудрости.
- У меня был достойный учитель, - с улыбкой ответила она. - Можно было, конечно, не мучиться и внушить этим несчастным мысль, например, поднять бунт в крепости, убить Бранимира или открыть нам ворота. Но такой приказ мог вызвать у них сопротивление: они поняли бы, что я не из друзей, и кто знает, что оказалось бы сильней, мое очарование или их верность. Не хотела проверять.
- Тебе нет нужды оправдываться. Знаешь, те, что были до тебя, жрицы давно погибших Пеласгии и Лелегии, часто совершали именно такую ошибку: переоценивали свои женские чары. Это стоило им голов, моему отцу - тела, а мне - свободы. Но ты всетаки не такая.
- Спасибо, дорогой, - Дубравка аж зарделась вся от похвалы.
- За правду не благодарят. Скоро, на Красную горку, мы сочетаемся с тобой союзом, и ты увидишь меня в мужском теле.
- А как же Драгослав? Я обручена с ним...
- Это не будет изменой, дорогая моя. Мы будем все вместе - и одновременно ты и я. Великий Змей и Матерь Змеев новой Лелегии. Отныне и навсегда.
Хала умолк - видимо, нашел новый очаг сопротивления, который следовало немедленно подавить. Скоро приступ закончится, и на Дубравкины плечи рухнут обычные обязанности предводительницы, не все из которых сможет выполнить Драгослав - тяжбы за награбленное, дележ добычи, выявление наиболее отличившихся...
Да, это тяжело и до одури скучно.
Но это то что дожно быть. Как любовь проявляется в первую очередь в мелочах - нежный взгляд, поцелуй украдкой, повседневная забота - так и власть проявляется в том числе и в том, чтобы выяснять, принадлежит ли захваченное блюдо тому, кто первый его увидел или тому, кто пырнул ножом старого владельца, а может, тому, кто первый из отряда прорвал вражескую оборону у дома, где блюдо найдено.
Дубравка улыбалась. Поглаживала пояс, в котором хранила волосы всех "освобожденных" ею пленников и улыбалась. Владея этими волосами, она могла и дальше наводить на них мороки, но большая их часть, наверное, уже умерла.
"А ведь это неплохая обеспечить мир и безопасность во всей стране", - подумала Дубравка. "Собрать с каждого по чубу волос вместе с данью, и все, тишь да благодать, на любого управа найдется".
- "Точно так же мыслили и поступали те древние жрицы", - раздался в её голове голос Халы. "В тебе крепкий державный ум, дорогая. Ты станешь истинной Верховной Жрицей, каких эти земли не видали тысячи лет!"
Ей определенно не нравилось, что Хала может слышать её мысли. Отыскать бы какой способ закрывать свой разум. Ну да теперь в её руках Залы Памяти Стольского, наверняка среди пыльных таблиц найдется та, что будет содержать нужный ей оберег или заклинание.
45
Бранимир не погиб, как многим того хотелось. Князь успел пригнуться, когда в его сторону полетела всесокрушающая огненная плеть, и пострадали только не столь расторопные кметы, которым начисто снесло головы. А также трон и обе сторожевые башни надвратного укрепления.
Князя вытащили из-под завалов, наспех перевязали жестокие раны. Идти он не мог - были переломаны ноги. Пострадала и грудная клетка: каждый вдох давался Бранимиру огромных трудов, он то и дело сплевывал кровавую пену.
Варяги соорудили для него импровизированные носилки и так принесли в княжеский терем.
Молодой князь не узнал гридницы. Тела воинов, погибших в отчаянной схватке, уже успели убрать, но пятна крови, то тут то там пачкавшие полы, стены и дорогие ковры, все ещё говорили о многом. На престоле, где раньше сиживали Горан, Буривой и он, нынче восседал ненавистный Драгослав. На нем не было ничего роскошного - обычная кожаная курта с изящными заклепками, и штаны для верховой езды. Царственное достоинство в нем подчеркивали лишь осанка да простой рогатый венец на голове. И, конечно же, Иней. Из бархатистых ножен он, конечно, не горел своим холодным ледяным пламенем, но сила, исходящая от древнего клинка, была такой, что стоило Бранимиру оказаться в гриднице, как волосы его тут же стали дыбом.
Дубравка, разодетая не под стать мужу - в дорогомплатье хазарской работы, на голове тюрбан с огромным изумрудом, пальцы рук и босых ног унизаны перстнями - казалась не славянкой, а восточной княжной. Бранимир презрительно поглядел на тетю - настолько, насколько позволяла адская боль в переломанных ребрах.
Чудовищного змея в гриднице не было. Видимо, облюбовал ристалище на заднем дворе терема или другое какое пустынное место.
Варяги опустили Бранимировы насилки, на ходу почтительно кланяясь новым хозяевам Стольского.
