Человек не должен был даже увидеть их - но он видел, и повелевал, угрожая страшным мечом, что древнее мира. Коснись они смертноносной стали - и тело рассыпалось бы на мельчайшие частички. Заглянув в сердце Драгослава, они поняли и другое: его угрозы не были пустой похвальбой.

Один миг они были в замешательстве. Драгослав очертил Инеем ещё несколько символов, которые разум человека не может охватить - от одного взгляда на них он сойдёт с ума. Но княжич не был обычным человеком - его берегла та часть души, что принадлежала когда-то Змею.

Духи воздуха бросились врассыпную. Путь был свободен.

Драгослав замкнул круг из тринадцати знаков, вложил Иней в ножны. Врата вспыхнули так ярко, что воины зажмурились, а княжич на миг ослеп. Воздух внутри круга подёрнулся раз, другой, заходил волнами, выгнулся дугой, лопнул. Сквозь клубившийся туман стали видны синие небеса, яркое солнце, золотые нивы, стены городища...

Когда туман рассеялся, Драгослав увидел жуткую картину. Он словно глядел с невысокого холма; впереди лежала выжженная земля. Кое-где к небесам ещё поднимались столбы дыма, на полях виднелись нетронутые снопы, но основная часть была вытоптана сотнями сапог.

Городище на берегу широкой реки было окружено огромным воинством. Княжич видел алые стяги и червлёные щиты, потемневшие от копоти панцыри, нетерпеливо рывших землю копытами коней. Воины перекрыли все пути, полностью отрезав городище от внешнего мира; земля вокруг подверглась жестокому разорению. На деревьях гроздьями висели повешенные - мужчины, женщины, дети, ветки тяжко гнулись под ужасной ношей. Множество голов видел Драгослав и на кольях, тут и там натыканных вокруг осаждённого града.

Несколько кметей суетилось вокруг камнемётов. Из мешков они доставали человеческие головы, бросая их в ложки. Обслуга привычными движениями натягивала спусковые канаты.

Щёлкнул первый камнемёт, голова ударилась о ворота городища, лопнула, по брёвнам потекли кровь и мозг. Затем в воздух взвились ещё с полтора десятка голов.

Кажется, врата привлекли внимание: в лагере осаждающих возникла суматоха, люди стремглав бросались к коням. Первые вершники уже мчались к холмам во весь опор.

- Это Пересечень в земле уличей, - выдохнула Айнегара. - Кажется, твои вороны не лгут, Драгослав. Это действительно очень несчастная земля, и там действительно нуждаются в том, кто защитит их от такого зверя.

Княжич немного помолчал, огорошенный увиденной жестокостью, как и его воины. Затем продолжил.

- Мы окажемся на вершине холма, примерно в четырёх-пяти верстах от них. Если успеем ударить быстро, они не перестроятся.

- Ты можешь ещё ворожить? - спросила Айнегара.

- Могу, любимая. Но не хочу. Постараемся... своими силами.

- Вы, мужчины, слишком тщеславны.

- Возможно. Но на то воля Рода. Он сотворил нас такими.

Айнегара улыбнулась. Сквозь силу - слишком тяжело было увиданное ею.

- Итак, воины! - произнёс Драгослав. - Вы видели, на что способны те, кто станет нашим врагом. Вы видели это, и теперь знаете, до чего скатываются люди, если дать им возможность самим властвовать над собой. Так вперёд же, и пусть наши стрелы разят без промаха, а копья не знают жалости, пока мы сторицей не вернём им их злодеяния!

И вновь воинство Драгослава зашлось кличем - теперь уже не приветствия, а ярости. Высоко подняв Иней, Драгослав шагнул в портал стремя в стремя с Айнегарой.

А за ними уже шло войско чудинов, вооруженных луками и копьями, и вил верхом на своих ездовых оленях. Верхом на олене, по-вильи, мчалась и Айнегара.

Так началась битва у стен Пересечня.

Отворявшиеся врата выглядели как туман, затянувший вершины холмов возле осаждающего войска. Разумеется, он привлёк внимание Буривоя; хорватский князь выслал полусотню тяжёлых всадников, чтобы посмотреть, что же там происходит.

Начальник отряда, сотник Власт, пребывал в смешанных чувствах. С одной стороны, безделие утомляло его: пока не падут ворота Пересечня, его вершникам делать нечего, кроме как гонять голозадых смердов по всей околице. А здесь, вполне возможно, настоящая опасность. С другой, дело здесь было явно нечисто: с чего бы взяться туману средь бела дня летом? А от колдовства сотник всегда старался держаться подальше.

Всадники Власта двинулись к холмам, вытянувшись широкой цепью. Сотник посмотрел на подчинённых: кажется, им было так же не по себе, как и ему.

- Галопом вперёд! - бросил он. - Давайте скорей разберёмся и вернёмся к тавлеям и браге!

Всадники ответили неровным гомоном. Дали шпоры скакунам, выжженная земля задрожала под коваными копытами.

Когда им оставалось не больше полутора полётов стрелы, из тумана, что сделался таким густым, словно штормовая туча, вырвался ослепительный луч синего света. На миг тени стали длиннее, будто на закате.

Бормоча ругательства, Власт пригнул голову за щитом. У половины отряда кони встали как вкопанные.

Луч поднялся вверх, очертил в воздухе круг. Вспыхнули знаки, от которых повеяло ужасом: сотник почувствовал, как слабеют ноги в стременах.

Он вспомнил, как маленьким ребёнком боязливо вслушивался в скрип половиц, лёжа в своей постели. "Это крысы", - говорили взрослые. Но Власт знал, что это не так, что взрослые глупые и ничегошеньки не понимают. Он же видел правду. Видел... её. Она пряталась под полом, водя своими когтями по старым доскам, или же ждала за окном, глядя на него что твой волк на ягнёнка. И он до боли в маленьких пальцах сжимал оберег, шептал по сотому кругу молитвы Мокоши, Яриле и Перуну, которым научила его мать, пока наконец не погружался в сон.

В ту ночь Власт проснулся от жуткого чувства, что окаменел - не мог даже моргнуть, даже дрожать от страха. Он хотел закричать - но как гортань издаёт звуки? Мог только смотреть, как в окно вплывает она - чёрная, чернее окрестного мрака, женщина с вороньими когтями, с которых капает кровь. У неё были алые глаза, горящие как раскалённое железо; повернув голову к Власту, она открыла рот - огромный, совершенно круглый, усеянный мелкими красными зубами...

Власт закричал, забился в постели. Открылась дверь, в неё заглянула холопка Пленка с зажжённой лучиной. Она растворилась в воздухе и больше не приходила...

Теперь Власт знал, что она никуда не девалась. Просто затаилась, ждала на пороге сознания всю его жизнь, как охотник выжидает добычу, чтобы однажды наброситься на неё...

Она была здесь, ближе древка сулицы, тянула ко Власту свои когти...

Сотник закричал, разворачивая коня, сорвался в бешеный галоп, но она отставала. Всё так же - перед ним, всё так же тянет руки, а вокруг - ничего, голая пустошь, затянутая серым туманом, и остаётся лишь гнать коня в надежде спастись...

Когда Драгослав, Айнегара и передние ряды чудинов оказались на вершине холма и туман рассеялся, все пятьдесят всадников уже впали в безумие. Они мчались врассыпную, несколько человек, выехав на берег, бросились в Славуту. Другие пронзали себе сердца мечами; какой-то юный вершник вырвал себе глаза и кричал, захлёбываясь кровью; другой, спешившись, бился головой о дерево, всерьёз намереваясь раскроить собственный череп.

Больше заклятых знаков в войске Буривоя никто не видел - всё же было не так-то близко, да и погасли Врата сразу же, как только последние чудины оказались в мире людей. Но зрелище боевых соратников, обезумевших враз, подействовало на хорватов не лучшим образом.

К холмам двинулись наспех построенные пешцы - четыре сотни под водительством Актеву. Всего Буривой распоряжался полутора тысячами да ещё двумястами конных - остальные войска рассеялись по всей земле уличей. Этого с головой хватило бы, чтобы попалить Пересечень, но сейчас князь хорватов не был уверен в своей победе.

Воины Актеву шли сомкнутым строем, выставив вперёд жала рогатин. Сам варяг, нервно поигрывая секирой, шёл с пешцами в самом сердце строя: он верил, что ничто так не вдохновляет ратников, как собственный пример воеводы.