— Хватит! Я сказал, хватит! Или ночлег! Или…

Не успев выдвинуть ультиматум полностью, я в один миг получил от возницы две, а может быть даже три здоровенные затрещины.

— Вот что я тебе скажу, господин штудиоз! Ни за какие деньги и тому подобную шелуху, не собираюсь еще раз встречаться с душеприказчиком! Поэтому тебе придется встать и идти за мной следом, если не хочешь оказаться на этом кладбище не в качестве гостя!

Не знаю, отчего меня затрясло больше — от сказанных слов или полученных затрещин, но всю серьезность происходящего я понял с первого раза.

Дождь уже не казался мне таким ледяным и мерзким, а ноги сами собой находили верную дорогу, минуя изогнутые корни, торчащие из самой земли. Но сколько бы мы не шли: поднимаясь вверх, а затем, спускаясь в темные лощины — кладбище продолжало сковывать нас плотным кольцом.

Церковь мы заметили случайно. Она будто выросла среди покрытых мхом надгробных плит, и казалась для нас единственным спасением. И мне почему-то отчаянно хотелось верить, что за ее стенами безумный морок рассеется, и все угрозы исчезнут с первыми лучами солнца.

Прерывисто дыша, я привалился к тяжелой резной двери: ноги дрожали от усталости, руки сами собой кинули на землю тяжелые сумки. Вокруг мрачно возвышались обломки деревянных крестов и массивные пирамиды старых склепов.

Возница захлопнул за нами дверь и скрепя зубами задвинул проржавевший от времени засов.

— Кажется все, господин штудиоз! Спасены!

Я в ответ тяжело выдохнул. По лицу текли капли дождя, а тело наполнила усталость: ни страха, ни злости.

Привязав лошадей, Филджи, кажется, первый раз за эту бесконечную ночь улыбнулся:

— Переждем. Мученица Мария! Святые стены защитят нас! Все… Только не шумите, господин штудиоз!

Пустые, холодные камни украшенные выцветшими ликами святых отозвались звучным эхом, заставив меня невольно вздрогнуть. Лошади в один голос заржали, и в церкви воцарилась гробовая тишина: лишь деревянные фигуры украшенные ореолом звезд мрачно взирали на двух испуганных путешественников, и монотонный звук дождя пробивался сквозь тонкую крышу.

Церковь была слишком большой и холодной — перевернутые верх тормашками скамьи создавали ощущение жуткого бардака, будто здесь прошелся огромный великан, разрушив часть стен и крышу. Да и затхлый резкий запах видимо жил здесь не один год — а стало быть, люди уже давно покинули эту святую обитель.

Трудно сказать, что пугало людей больше — ожившие мертвецы или живые трупы. Первые были чем-то из области ночных страшилок, и редко, кто видел их на самом деле, а вот вторые — к ним то, как раз и относились душеприказчики. Люди, отмеченные клятвенной печатью, страшили окружающих не хуже треклятой чумы. Что придет в голову умирающему старцу на смертном одре? Чем он решит омрачить жизнь своего душеприказчика? Какие грехи придется отмолить несчастному?

Я часто слышал, как толстопузые преподаватели пугали студентов историями о хитрых душеприказчиках, которые передавали свои обязанности, первому встречному сваливая на голову незнакомца тридцать три несчастья. Но и эта теория держалась лишь за счет многочисленных слухов, переданных от одного любителя «почесать языком» его болтливым друзьям. Может быть поэтому, душеприказчики и были сродни ужасным болезням — никто не знал, откуда они берутся и как от них избавиться. Потому и сторонились этих мрачных людей как прокаженных, только завидев на их щеке огненную печать.

Вскоре меня перестало знобить, и я осторожно взял лист бумаги и попробовал рисовать. Тревожные мысли окончательно покинули мою голову, и лишь неровные линии складывались в образ маленького забавного зверька, который почему-то восседал на каменном изваянии какого-то мифического чудовища, толи горгульи, толи огромного гренделя. Я с трепетом следил за собственной рукой — какие еще фигуры, в обход моей воли, возникнут на девственно чистом листе.

Филджи, кажется, задремал: на его лице читались детская безмятежность.

Мой взгляд на миг остановился на дальнем остове стены, где сквозь непроницаемую пелену дождя и ночной мрак виднелось огромное надгробие, на котором властно словно король, восседал огромный черный ворон.

Я зажмурился, а когда открыл глаза, птица уже исчезла. Да и была ли она на самом деле? Или это мое измученное воображение сыграло со мной злую шутку?

Тем временем на листе бумаги появились несколько могил — одна большая и две поменьше. Что это означало: я не знал, но карандаш выпал из моих рук и я устало откинул голову назад. Сон обрушился на меня снежным комом, погрузив в мир ночных грез.

Проснулся я также внезапно, как и засыпал. Кто-то зажал мне рот рукой и я, вытаращив глаза, со страхом взирал на горящую адским огнем цифру три.

— Если жизнь важна для тебя, молчи! Понял?

Я бы и рад был кивнуть, но его рука слишком сильно прижала меня к стене.

Вокруг царила кромешная темнота, словно кто-то или что-то нарочно убрал из этого мира любой источник света: лишь щека душеприказчика продолжала ярко гореть огнем. Моей ладони коснулась мордочка зверька, и я почувствовал, как натянутые до предела нервы успокоились, заставив меня расслабиться.

Душеприказчик помог мне встать на ноги, и сразу же, не давая опомниться, потащил куда-то в сторону церковной кафедры. Я попытался дотянуться до Филджи чтобы смахнуть с него крепкий сон, но меня резко одернули, прошептав на ухо:

— Не время…

Я хотел что-то возразить, но незнакомец так сильно потянул меня куда-то вглубь спасительных стен, что ничего не оставалось делать, как подчиниться.

И еще один миф о душеприказчике был разрушен в одночасье: церковь не проклинала их, отгораживаясь спасительным кругом, иначе как он мог оказаться в святом месте?

Мы быстро бежали куда-то вниз по ступеням; я совершенно не ориентировался в темноте, стараясь идти осторожнее, и сильнее прижимал к себе походную суму.

Где-то рядом, прямо за нами, едва поспевал зверек.

В какой-то момент мы ускорились: вернее будет сказать, душеприказчик перешел на бег, а я лишь покорно последовал за ним, засеменив в два раза быстрее.

Наконец мы остановились, и я смог отдышаться. Меня колотила мелкая дрожь.

— За…Зачем? Что…что происходит?

Душеприказчик лишь поиграл скулами.

— Та…там…остался мой воз…возница… — я едва ловил ртом воздух, сердце билось с бешеной скоростью.

— Заткнись! — незнакомец зло сверкнул глазами.

Вокруг воцарилась неприятная тишина, как на уроке строгого преподавателя, когда, не зная ответа, ждешь вызова к доске, словно ужасного приговора.

Душеприказчик настороженно прислушался. Со стороны казалось, будто он впитывает в себя тишину. Глубоко вздохнув, его ноздри жадно втянули влажный, заплесневелый запах церкви, и только после этого лицо Проклятого озарило спокойствие.

И пускай я не различал в непроглядной темноте даже кончика собственного носа, но мой таинственный незнакомец продолжал всматриваться вглубь мрачных церковных коридоров. И взирал он во тьму отнюдь не глазами, а всем своим телом. Я мог поклясться, что ощущаю, насколько обострен слух и обоняние Проклятого.

— Мчи, сат, — внезапно пискнул зверек, нарушая привычную тишину, отчего мороз побежал по коже.

В кромешном мраке послышалось странное мерзкое шуршание, и я заметил, как у душеприказчика на щеке ярким пламенем вспыхнула огненная цифра.

— Ты прав, Ша. Это — Сат, — согласился Проклятый.

Я окончательно поддался паническому ужасу — и не потому, что меня похитил странный, источающий могильный запах незнакомец, а потому что были мы в этом святом месте отнюдь не одни.

Осторожно приблизившись к огромному арочному входу, я затаил дыхание, продолжая ощущать совсем близко чье-то незримое присутствие.

В один миг в дальней части коридора мелькнула высокая, слегка сгорбленная тень в длинном темном балахоне. Фигура показалась мне неестественно худой и вытянутой, словно под тканью имелись только голые кости.