Надолго встала тишина.

– Ну, – встрепенувшись, будто стряхивая с себя задумчивость, первым заговорил Есугей. – Что теперь нам об этом горевать. Будем делать так, как решили. Алтан, наверно, сам одумается, когда поймет, к чему все это ведет. Давайте лучше выпьем перед расставанием.

– Давай, брат! – обрадованно подхватил Даритай, берясь за туесок.

Разъехались после полудня. Бури Бухэ, встав понурый с похмелья и вновь приободрившийся после стременной чаши арзы, шумно напутствовал Тэмуджина:

– Ну, мой племянник, ты там не поддавайся чужим! Надейся на нас и никого не бойся. Потом мы приедем и всем там покажем, что за звери – борджигины.

Расстались без долгих прощаний и до первого харана ехали без оглядки.

С двумя навьюченными лошадьми в поводу они направлялись на юго-восток, держа путь на среднее течение Керулена. Есугей тщательно выбирал дорогу по пустынным местам, стороной объезжая курени и айлы борджигинских родов, расположенных на пути. Ему не хотелось сейчас разглашать людям то, что собирается женить сына, но и ложью отвечать на неизбежные расспросы он тоже не хотел.

За свои годы он хорошо убедился в том, что во время важных дел лучше не совершать поступков, которые могут вызвать гнев небожителей. Неспроста, считал он, люди говорят: украсть – один грех, сказать ложь – одиннадцать грехов. Боги строги и придирчивы к людям, поэтому лучше не злить их, когда ждешь от них удачу и благословение. Потому он еще до выезда из дома, обдумывая, какой следовать дорогой, твердо решил не заезжать в ближние стойбища. Только за рекой Эг, перед вечером, они заехали в небольшой айл с дойными кобылами, выпили кумыса и, отказавшись от предложения ночевать, двинулись дальше.

На ночь встали уже за Бархом. В темнеющих сумерках перешли реку и, отъехав подальше от брода, остановились у небольшого родника. Чуть засинело на востоке, они были уже в седлах, днем перешли Хурх, а на закате солнца подошли к маленькой, наполовину пересохшей речке Хуйтэн.

Места здесь были низменные, привычные взгляду горные хребты, покрытые темной тайгой, остались далеко позади, и Тэмуджин, неся чистую воду из протоки, с любопытством оглядывался по сторонам.

– Ниже этого места по Онону мы кочевали, когда тебе было четыре года, – говорил Есугей, сидя перед огнем и наливая кумыс из кожаного бурдюка. – Помнишь, в то лето на тебя напали волки, а ты ускакал от них, отстреливаясь из своего детского лука?

– А разве это здесь было? – удивленно спросил Тэмуджин.

– Вон за теми двумя одинаковыми сопками, – Есугей, оглянувшись назад, показал на далекие бугры с крутыми склонами. – От них такое же расстояние дальше будет.

Тэмуджин хорошо помнил, как однажды он в одиночку ехал по степи и вдруг, оглянувшись назад, увидел двух больших серых волков, несущихся ему вдогонку. Звери бежали, жадно глядя на него желтыми раскосыми глазами и разинув красные, как свежее кровавое мясо, пасти. С огромных их белых клыков стекали пенистые слюни, и с каждым прыжком они становились ближе. Умный старый конь Тэмуджина коротко всхрапнул, предупреждая его об опасности, и понес не сразу, будто опасаясь уронить его с седла. Понемногу убыстряя бег, он, наконец, поскакал во весь опор в сторону маленького айла, двумя или тремя юртами видневшегося вдали. Тэмуджин расстрелял все стрелы; некоторые из них были хорошие йори и острым свистом вспугивали волков, ненадолго останавливая их погоню.

Спасли его табунщики из айла. Издали увидев его, они сели на неоседланных лошадей и поскакали навстречу. Тэмуджин в очередной раз потянулся к саадаку и, не найдя в нем стрел, с дрожащим сердцем оглянулся назад и не увидел волков. Над краем недалекого оврага будто промелькнул прямой серый хвост.

С той поры в нем надолго поселился страх перед большими серыми собаками и особенно он беспокоился, когда видел ровный ряд их оскаленных зубов.

В последнее время этот случай редко всплывал в его памяти, да и воспоминание это уже не вызывало такого острого чувства, как прежде. А сейчас, оказавшись поблизости от того места, он снова почувствовал холодную пустоту в груди и волчий оскал встал перед его глазами так же отчетливо, как когда-то. Ему вдруг захотелось увидеть то место, где он с ужасом шарил рукой в пустом колчане и тут же с обессиливающим облегчением увидел волчий хвост, исчезающий за склоном оврага.

– Отец, – сказал Тэмуджин, отставив свою чашу и глядя в сторону, старательно скрывая волнение. – Может быть, завернем в ту степь, посмотрим наши старые места?

– Нет, – Есугей тут же похолодел лицом, нахмурил брови и недовольно двинул головой. – Идущий за добычей не должен оглядываться по сторонам.

Спать легли с темнотой, положив под головы седла. Тэмуджину не спалось. Глядя на звезды, пощипывая жесткий ковыль под руками, он вспоминал далекие годы на летниках и зимниках из полузабытого детства.

Провожавшие возвратились в курень задолго до заката. По дороге Бури Бухэ дважды просил остановиться: его растрясло на рысистом коне и рвало желтыми сгустками, а потом он подолгу отлеживался в тени от наброшенного на кустик халата. Остальные терпеливо ждали, когда он наберется сил, посиживали в сторонке.

Перед самым куренем вдруг прямо в седлах разодрались приотставшие Хасар и Бэктэр. Начали злобно и резво, оскалив зубы и рыча как собаки. Крупный Бэктэр успел два раза стукнуть Хасара кулаком по голове, притянув одной рукой его к себе за рубаху, а тот, вырвавшись, ответил двумя же ударами увесистым кнутовищем. Драка могла разгореться нешуточная, если бы не взрослые. Бури Бухэ, оглянувшись на шум, вернулся к ним и, подъехав к Бэктэру сзади, взял его левой рукой за ворот, легко, словно ягненка, приподнял над седлом и опустил на землю.

– Не успел брат отъехать, а вы уже грызетесь? – тяжело дыша от натуги, просипел он и, не дожидаясь ответа, повернул коня обратно.

– Дети как собаки, – засмеялся Даритай. – Без драки жить не могут.

Въехав в курень, дед Тодоен сразу повернул к своему айлу, на восточную сторону. Подозрительно оглядывая Даритая и Бури Бухэ, сказал им на прощание:

– Вы, смотрите, больше не пейте, хватит уже.

– Нет-нет, дядюшка, – широко раскрывая глаза и прижимая руки к груди, уверял Бури Бухэ. – Мы насытились теперь надолго.

– А вы не деритесь, – отъезжая, дед Тодоен бросил недовольный взгляд на Бэктэра. – Отец узнает, не похвалит.

Бэктэр и Хасар с хмурыми лицами поклонились ему вслед.

Отпустив племянников, Даритай и Бури Бухэ заехали в один из небольших айлов тут же на окраине.

– Здесь нас никто не найдет, – заверил Даритай, подъезжая к коновязи. – Ни дядя, ни дуры наши, ни подземные черти. Захожу я сюда редко, и кто может подумать, что мы сейчас здесь, верно?

– Найдется чем-нибудь поправить голову? – хмуро расспрашивал Бури Бухэ. – А то она у меня сейчас прямо по темени треснет.

На голоса вышел хозяин, молодой мужчина в добротной одежде из легкой замши – нукер Даритая. Увидев нойонов, он взволнованно поправил на голове шапку, принял коней и пригласил гостей в юрту. Движением бровей выпроводив домочадцев, сам постелил на мужской стороне кусок нового войлока.

– Ну, мы пока посидим у тебя, – говорил Даритай, усаживаясь. – У тебя, наверно, найдется что-нибудь выпить?

– Можно поставить котел, – с готовностью посмотрел на него хозяин.

Бури Бухэ опустился на войлок, тяжело выдохнул:

– Котел поставишь потом, а пока найди у соседей старого вина, только поскорее.

– Старое у меня есть.

– Ну, наливай побыстрее, если есть.

Через некоторое время они, довольные и благодушные, сидели за низеньким березовым столиком, на котором в корытце дымилась свежая баранина, рядом, на залитой кровью бересте, лежали куски сырой печени и почек. Хозяин, прислуживавший им, время от времени выходил куда-то и подолгу задерживался.

– Неправильно делает брат Есугей, – сыто отрыгивая, размазывая ладонью бараний жир по щекам, качал головой Бури Бухэ. – Ну, какая сейчас может быть женитьба? Сейчас надо было тайчиутов прижать.