– Пошли кого-нибудь на левое крыло, – обернулся он назад, к Саахар-мэргэну. – Пусть передадут, чтобы мимо этих двух озер не проехали и камыши как следует осмотрели.

Саахар, не сбавляя хода, своей непомерно толстой плеткой указал на крайних слева, негромко прохрипел:

– Вы двое поезжайте и хорошенько присмотрите за всем, там одни щенки малые.

Двое всадников молча отделились и порысили на восток, скрывшись скоро за увалом.

«Надо было отпроситься и поехать с ними, а оттуда к своим!» – запоздало встрепенулся Тэмуджин. Он уже собирался было обратиться к дяде, но в последний миг удержался: люди рядом, скажут еще, что у Есугея сын вырос, а порядков не знает, просится туда, куда захотелось.

– Кто-то едет сюда, – негромко сказал один из нукеров.

– Где? – вздрогнул в седле Даритай. Он повел головой по сторонам и, не увидев ничего, быстро обернулся назад.

– С той стороны, – молодой нукер показал рукой направо.

– Я их вижу, – нукер рядом с ним высоко приподнялся в седле и, наклоняясь вперед, всматривался туда. – Двое их… Сюда едут. Наши, должно быть, только почему-то они отстали. Цепь-то далеко вперед ушла.

Даритай натянул поводья и за ним все остановили коней. Лошади замерли без звука, и в наступившей тишине глухо доносился приближающийся стук копыт.

Подъехали двое. Один передал поводья другому и сошел с коня.

– Даритай-нойон, – пожилой мужчина держал на вытянутой ладони темный комок размером с гусиное яйцо. – Мы нашли свежий аргал.

– Где нашли? – Даритай наклонился вперед, придерживая поводьями мелко перебиравшего ногами коня.

– На середине нашего крыла, – мужчина указал плеткой через плечо. – Отсюда почти прямо на запад, около перестрела будет.

– Дай-ка сюда.

Даритай взял в руки темный комок.

– Теплый еще, – обрадованно сказал он и оглянулся на Саахара. – Они близко!

– Скоро будут в наших руках, – угрюмо отозвался тот, подъезжая. – Если вы мне позволите, я прямо здесь им правые руки по плечи отсеку.

– Отсечешь, если суд старейшин решит, – назидательно сказал ему Даритай. – Чужих хоть на месте убивай, а если это свои, наказание им должны дать старейшины.

– Тогда хоть посмотреть на них, – проворчал Саахар. – Узнать не терпится, кто это у нас по-лисьи воровать научился.

– Да уж и так видно, кто эти воры, – сказал пожилой мужчина, привезший аргал.

– По чему же это видно? – голос Даритая недоверчиво прозвучал в темноте.

– А вы чуете, чем пахнет аргал? – мужчина почтительно склонился. – Понюхайте, от него отдает солончаковой травой. От наших коней так не пахнет.

– Солончаковой, говоришь? – Даритай поднес к лицу темный комок. – Верно, это от нее так отдает.

– Теперь ясно, откуда эти воры! – хлопнул себя по бедрам Саахар. – С озера Цэгээн, туда они и направляются.

– Тайчиуты! – возмущенно заговорили нукеры.

– Ну и родственники…

– А может, не они это?

– А кто, если не они? Поблизости других солончаков нет.

– Разве что на Керулене…

– Не-ет, керуленские прямо в гнездо к нам соваться не станут.

– Зачем им это? Они где-нибудь с краю отхватили бы.

– Так глубоко только свои могли залезть.

– На тайчиутов это похоже.

– Жадные, дерзкие как голодные собаки.

Даритай внимательно слушал разговор нукеров. Думал.

«Если это тайчиуты, то дело становится опасным, – в третий раз поднося конский аргал прямо к носу, он делал вид, что нюхает. – А если это сам Таргудай их отправил? Коварный и мстительный, даже на малое дело норовит кровью ответить. И на ханство нацеливается. Есугей-то еще станет или нет, а этот просто так не отступится. И Алтан с братьями, кажется, за него будут… Сейчас нельзя ошибиться. Что делать?»

Далеко на западе прогрохотал гром. Нукеры смолкли и вопросительно смотрели на Даритая.

– Возвращаемся в курень, – не глядя ни на кого, сказал тот.

– Почему?! – даже в темноте стали видны округлившиеся глаза Саахара.

– О соплеменниках не мы решаем, – неуверенный голос Даритая выдавал его неловкость перед нукерами. – Старейшины решат.

– Да хоть поймать их, коней вернуть… Потом ведь ничего не докажешь.

– Я тебе что, второй раз повторять буду? – голос Даритая, изменившись, уже затаил злую угрозу.

Саахар пробурчал что-то невнятное под нос и бросил застывшим на месте нукерам:

– Возвращайте людей, чего замерли!

Переглядываясь между собой, те безмолвно разъехались по разным сторонам.

Есугей возвращался домой на следующий день после разговора со своими тысячниками. С неба низко свисали тяжелые темные тучи. Моросил мелкий, но частый дождь. Дальние холмы сливались с серым промозглым туманом. Сотник Мэнлиг на этот раз приотстал от него и ехал вместе с охраной.

За Есугеем в полусотне шагов следовали ближайшие нукеры, отборные воины, каждый миг готовые броситься к нему на помощь, прикрыть от опасности, но он чувствовал себя одиноким. Не замечая стекавшие с железного шлема на лицо холодные струи дождя, он тяжело размышлял о вчерашнем. Не ослабевала горечь досады, не отпускавшей его все это время. Временами обжигающим огнем опаляла ярость в груди, заставляя до хруста в пальцах сжимать рукоять плетки. Войско, которое он создал из сброда рабов и разбойников, которое он холил, растил и считал отточенным оружием в своих руках, оказалось не таким уж надежным, как он думал раньше. Оказывается, он забыл, что человек больше всего другого думает о своей шкуре, что его мало заботят мысли об улусе и общем благе. А воины его такие же люди, которые хотят побольше съесть и поменьше сделать.

Тысячники говорили ему о недовольстве людей, о том, что даже молодые неохотно выходят на учения и десятникам приходится чуть ли не с плетьми ходить по айлам и загонять людей в седла. Говорили все о той же тесноте на пастбищах, о свободных землях на севере, между Ингодой и Хилком, уверяли, что там хорошие травы, и упорно намекали, что хорошо бы подобраться к ним, пока туда не пришли меркиты.

О тайчиутах вожди помалкивали, но, видно, догадывались, что он обо всем знает и при прямом его взгляде на них отводили глаза. Лишь когда Есугей приказал им распустить свои тысячи по сотням и разведать земли на севере, лица у них будто немного посветлели.

И тем же вечером, после короткого пира, они разъехались по своим куреням, довольные, что добились своего, заставив его пойти на уступки. А Есугей невесело думал о том, что ему досталась новая забота: войско, разбросанное по разным долинам, не скоро соберешь при надобности. И старого порядка, которого он добивался все эти годы, уже не будет. На новых местах всегда много неразберихи, споров из-за лучших трав, стычек с чужаками, да и между своими. Сотники, оставшись одни, почувствуют власть, будут своевольничать, могут и беды натворить. А сейчас, перед выборами на ханство, разброд и смуты в его войске вредны как никогда раньше.

Сидя на пиру, выпив архи и немного успокоившись, Есугей вдруг подумал:

«А что, не укочевать ли и мне вместе со своим войском, отделившись от братьев? Всего народа у меня тысяч сорок наберется, а свободных земель вниз по Онону и Шэлгэ много».

Но тут же, трезвея, он оборвал негодные мысли: скоро выборы, а будущий хан не может жить на отшибе.

«Придется подождать, – усмиряясь, окончательно решил он. – Нужно уметь поступиться малым, чтобы сохранить главное. Самое большее до следующего лета продержаться, а там, если будут благосклонны боги, сяду на ханский войлок…»

Сзади приблизилась знакомая поступь рысака Мэнлига. Тот, догнав его, пристроился рядом. По выжидательному его молчанию было видно, что хочет что-то сказать.

– Что случилось? – не дождавшись, спросил Есугей.

– Здесь рядом стоит мой айл, – просительным тоном начал он. – С дойными кобылами…

– Знаю…

– Может быть, заедем, попьем кумыс.

Есугей почувствовал, как у него пересохло горло, и раздумывал, уступить жажде или дотянуть до дома.