Я зашел попрощаться с сэром М. Он был глубоко опечален, и я снова посоветовал избавиться от ребенка, пока это не стало известно в свете. Возможность привлечь к ответственности его отца, который находился столь далеко и не думал возвращаться, конечно же не было. Сэр М. выслушал меня, но ничего не ответил. Он поблагодарил за помощь в наших с ним делах и попрощался.

После него я решил зайти проститься с мисс В. Я постучался в ее комнату, попросив войти. Но она не отвечала. Я сказал, что уезжаю, но она все также молчала.

Внизу меня уже ждал присланный экипаж. Я взял свои скромные пожитки и спустился. Но лишь немного отъехав, я увидел, что мисс В. была не в комнате. Она сидела, как и недавно, возле озера. Я попросил кучера остановиться и пошел к ней.

— Мне жаль, но я должен проститься, В. Я уезжаю, меня ждет мой дядя, — сказал я, приблизившись к ней. — Но я вернусь скоро, и тогда мы вместе сможем что-нибудь придумать, чтобы суметь выйти из сложившегося положения. К тому же находясь в городе, я больше узнаю о том, где сейчас А. и попытаюсь с ним связаться и переговорить.

Она взглянула на меня и слегка кивнула. Я не знал, что еще сказать. Я стоял рядом с ней и тоже смотрел на спокойное течение воды. Это был наш последний вечер, а точнее уже даже ночь, которую мы проводили вместе с ней среди всей этой красоты окрестностей. На небе проступили первые звезды, и яркий блик полной блистающей луны отразился среди темных глубин. Царица ночи вступила в свои права. В. тоже взглянула на появившуюся знакомую и улыбнулась. Она стояла в легком накинутом халате поверх длинной, закрывающей ноги сорочки, слегка ежась от ночного холода. Волосы у нее были распущены, а лицо выражало спокойствие и внутреннюю наполненность от того, что предстало ее взору.

— Не хотите немного прогуляться вдоль берега? — спросил я, поняв, что хочу хоть немного продлить наше прощание. Мне было грустно покидать ее, хоть я и знал, что сделаю все, что вернуться сюда, как только станет возможным.

— Разве Вас не ожидают? — удивилась В.

— Не беспокойтесь об этом. Они будут ждать сколько угодно, да и мне все равно еще трястись еще целую ночь в дороге. Хочу немного размять ноги перед этим.

Я взял ее под руку, помогая ей идти по еле различимому в темноте берегу. Мне было тревожно за нее. Я хотел ей счастья. И хоть я и сейчас, несмотря на нашу дружбу, не во всем до конца мог понять и принять ее, но я желал ей только добра.

И чувствуя ее рядом с собой, я вновь заметил, что мне было приятно и легко находиться подле нее, будто что-то, что разделяло нас раньше куда-то ушло непонятным образом. Внутри меня разливалось тепло от того, когда я находился в ее обществе, и я наслаждался каждой проведенной минутой.

Луна касалась ее тела, обволакивая его своим холодным, но в тоже время, будто согревающим светом. И в нем она казалась маленьким и даже невесомым силуэтом. Между ней и этим светом не было границ, они были неразрывно связаны друг с другом.

Она повернулась ко мне, и наши взгляды встретились. Но в ее глазах все также отражалась лишь луна. И я смотрел на эту луну и больше не видел ничего другого. И тогда я понял, что больше не могу обманывать этого небесного свидетеля. Не могу быть безжалостным, не могу не верить, что в жизни все же есть место чему-то чудесному, чему-то доброму и искреннему. И не могу допустить, чтобы еще одного человека постигла эта холодная тьма внутри души, что так часто скрывает нас от любого света.

— Будьте моей женой, — прошептал я, до конца не понимая смысла произнесенных слов и не веря, что они слетели с моих губ. Но спустя мгновение я также понял, что это было самым правильным, самым настоящим в первый раз в моей жизни. Теперь не оставалось никаких преград между мной и этим светом луны.

========== IV ==========

Любое утро здесь отличалось от тех, что бывали у меня прежде. Здесь я был вынужден просыпаться с первыми лучами рассвета, а порой даже тогда, когда свет еще не успевал проникнуть в уголок этих земель. Иногда меня будил призыв к утренней молитве верующих здесь людей. Чаще же меня будили, а точнее даже терзали запахи, которые витали здесь в душном, замкнутом воздухе. Это были ароматы, столь чуждые моим родным местам. Странные запахи, которые я мог определять только одним словом — пустота. Да, именно отсутствие запаха травы, свежего воздуха, утренней росы, да чего угодно, ради чего многие так любят начинать новый день. Тут дни были похожи как близнецы, а что сложнее всего, так это было терпеть постоянную жару, удушающий воздух, а порой даже отсутствие и его. Это был пустынный климат, раньше здесь, наверно, могли хоть как-то выжить лишь бедуины. А сейчас, люди додумались до того, что решили построить город. И все только ради наживы, ради добычи полезного сырья из недр земли.

Но то, как они относились к женщинам. Все же за это к ним можно было испытывать хоть каплю уважения. Да, порой это была жестокость и бесправие, но они ценили их, они видели в них матерей и жен. И многие почитали любовь к ним, хоть последние и оставались для них еще большей загадкой, чем для западного человека.

Когда я выходил на улицу я не смотрел обычно по сторонам. Я лишь мельком успевал замечать скрытые под тканью лица. За все время я не смог увидеть ни одной женщины, кроме тех немногих, что, как и Кали, порой, приглашал к себе. И это меня успокаивало, ведь я совершенно не стремился иметь общение с кем-либо. А что на самом деле важнее, я боялся не только общения, но и того, что даже в самых отвратительных, самых неприглядных женских чертах я смогу разглядеть черты той, что жила в моей душе. И мои страхи не оказывались беспочвенны. Как бы я не стремился заглушить голос страха внутри, он без усилий вытаскивал на свет все то, что было скрыто в темноте. И тогда я видел ее. Замечал ее лицо среди случайно порой мелькавших передо мной, я видел ее прекрасные с рыжеватым отливом волосы, я их, вопреки своему желанию, умел различить даже скрытыми под самым темными платками. Порой мне мерещился ее голос среди множества уличных неприкаянных голосов. Я мог поклясться, что мог ощутить ее чуть заметные прикосновения к моей спине и к руке, когда устав от палящего солнца я на миг закрывал глаза. Как бы я ни пытался скрыться, она была со мной, не оставляла меня одного и не оставила бы, в чем я был уверен, даже окажись я уже не в этом мире.

Поэтому-то я и редко выходил на улицу. Старался скрываться в своих голых и уже ставших родными стенах южного дома — выбранного мной убежища. И в какие-то мгновения моей ставшей никчемной жизнью мне хотелось снова оказаться в прошлом, в наших с ней счастливых моментах, снова ощутить ее тепло рядом со мной, увидеть ее взгляд, смотрящий прямо в душу, услышать ее смех и поверить снова, что она только моя, и что мы обречены всегда быть вместе. Почему же реальность настолько жестоко обошлась с нами? Почему она предала меня после всего, что нас связывало, после всех слов и клятв, что мы давали друг другу?

Ради чего мне теперь оставалось жить? Что могло меня ждать в этом мире без нее, без моей единственной возлюбленной?

У меня было множество вопросов. Они метались по разбитым осколкам в моей голове и в моем сердце, круг за кругом снова и снова, но ответы так и не приходили. И мне пришлось жить в этой неизвестности, в этих сомнениях, а точнее, в тумане моих мыслей. Это меня убивало изнутри, сантиметр за сантиметром моей еще живой плоти. Но что я мог сделать с этим — ничего… Меня ждал конец, ждала расплата за все, что я совершил, за все мои ошибки. И я ждал этого, не пытаясь ни ускорить, ни замедлить то, что было предначертано мне судьбой.

На рассвете очередного нового дня я выбрался из своих скрытых темнотой и тоскливостью обезличенных стен. У меня оставалось только одно дело, которое заставляло меня выбираться иногда наружу.

Несколько лет назад, когда мы только познакомились с ней, она подарила мне особенную книгу. Тогда я не понимал, откуда она узнала о моем увлечении — книга была об искусстве изготовления кинжалов из слоновой кости. Я увлекался этим мастерством еще с юности, когда увидел у дяди в коллекции несколько прекрасных работ восточных мастеров. Но преимущественно, основу для своих работ я использовал сталь. Ведь добыть слоновую кость, которая считалась запрещенной, особенно на моей родине, было почти невозможно. Но мечту творить именно из этого сырья, вырезать образы и создавать белоснежный лаконичный образ рукоятки, плавно переходящий в сильный и холодный цвет металла острия, — эту мечту я не смог оставить. Но об этом знал только мой дядя, ни одному своему другу я не рассказывал о своей фантазии. Поэтому я был несказанно удивлен, получив такую книгу от того человека, который знал обо мне меньше, чем все остальные.