Она носит под сердцем мое дитя, плод нашей любви. Любви… мистическое слово из нескольких букв.

Любовь ли это?

Я люблю её, но и зверь внутри, что-то испытывает к ней, и это что-то меня пугает и настораживает.

Я не знаю, что мне делать, я не знаю, где Китнисс, что с ней. Слезы застилают глаза, я резким движением утираю их и встаю с кровати.

Беспомощность — довольно гадкое чувство. Ты осознаешь, что что-то происходит не так, как ты задумал, не так, как планировал, но ничего не можешь предпринять и изменить!

Распахиваю дверь в мастерскую.

Полотна. Везде эти чертовы полотна.

Меня одолевает дикая ярость. Рушу все что создал, все летит на пол, краски, кисти, мои картины. Одна за другой, на них только Китнисс. Трибут, победитель, Символ восстания, переродок, все мои мысли, переживания и страхи летят к чертям. Ей никогда не нравились мои картины, слишком тяжело ей было смотреть на них. Я воскрешал то, что она пыталась забыть.

Мой взгляд падает на полотно, укрытое тканью, от посторонних глаз, хоть сюда никто и не заходит, я прячу его, скорее от самого себя.

Осторожно подхожу и аккуратно тяну ткань вниз, на глаза вновь наворачиваются слезы, протягиваю руку, провожу рукой по шершавой поверхности картины и, кажется, ощущаю тепло под пальцами, исходящее от полотна.

На ней моя заветная мечта, моя семья. Я старался не тешить себя надеждами, не мечтать, но теперь, когда она так близко, я могу ее потерять. Беру картину в руки и прижимаю к груди, оседая на пол. Мне страшно за Китнисс, за ребенка.

Сноу. Безумный старик, он все знал.

«Не хотите ли вы сказать ему то, о чем знаем лишь мы с вами?»

Прижимаю картину крепче и поглаживаю края.

Китнисс никогда не родит ребенка, не станет моей женой, мы не будем счастливы. Мы для него игрушки. Забавно тыкать в жука веточкой, и смотреть, как он пытается отползти, спастись бегством, но ты сильнее. Так и с нами.

Сноу не даст нам спокойной жизни. Эти мысли вертятся в моей голове, образуя безумный вихрь. Поворачиваю голову, в паре метров от меня на полу образовалось большая лужа красной краски, как кровь. Эта мысли приводит меня в чувство, теперь в опасности мы трое, я ответственный за жизнь двух человек.

***

Белый цвет символизирует чистоту, незапятнанность, невинность, добродетель, радость. Он ассоциируется с дневным светом, а также с производящей силой, которая воплощена в молоке и яйце. С белизной связано представление о явном, общепринятом, законным, истинном. Но только не в случае с нашим президентом, даже не знаю, что его так привлекает в нем. По мне так лучше красный. Кровь, вражда, месть. Отлично отражает всю суть управления государством.

Он сидит напротив, спокоен, как всегда. Мне стоит больших усилий не перегрызть ему глотку, но если я сейчас сорвусь, весь план разрушится. Все, что я так усердно готовил последний месяц, последний удар. И, если все удастся, нас оставят в покое. Может, мы построим новую жизнь на руинах прошлого, такого болезненного для нас с Китнисс.

— Я доволен тобой, мальчик, - нарушает он тишину, внутри все начинает клокотать.

Нет, нужно держаться. Это лишь слова. Слова, режущие по живому. Сжимаю кулаки с такой силой, что костяшки пальцев белеют. Мне кажется, его взгляд прожигает меня насквозь. От него ничего не скрыть, и он знает обо всем, что творится у меня внутри. Отгоняю прочь эти мысли.

«Не подавай вида» твержу я себе.

— Я уже стал сомневаться в тебе, но ты доказал, что эта девчонка ничего для тебя не значит, - он смотрит в упор, а я продолжаю молчать. — И за твою преданность мне и государству, я сделал тебе маленький презент, избавил от одной грязной работы.

Вихрь мыслей проноситься в голове. Что это еще значит? Внутри меня мгновенно зарождается паника, переходящая в животный страх. Он не мог причинить вреда Китнисс и ребенку в её чреве.

— В каком смысле? — пытаюсь придать голосу стальные нотки, но у меня плохо получается скрыть тревогу.

Старик игнорирует мой вопрос, продолжая сверлить взглядом и, когда я уже не надеюсь услышать ответа, говорит.

— Она в медицинском блоке, — мне кажется, или я уловил в его голосе сочувствие? Нет, этот человек не испытывал этого никогда.

Я резко встаю и направляюсь к двери.

— Будьте аккуратнее, — произносит он мне вслед, — в следующий раз.

Коридоры сменяются один за другим, я мчусь, не разбирая дороги к ней. Я знаю, что сделал этот старый ублюдок, он отплатит сполна. Он отнял у меня самое дорогое.

— Где Китнисс Эвердин? — перепуганная медсестра указывает на самую дальнюю дверь, и я бегу к ней.

К Огненной Китнисс, чей огонь давно затушили.

Я тихо открываю дверь и захожу внутрь, сердце пропускает несколько ударов. Когда я вижу ее, сердце болезненно сжимается в груди.

Она знает, что я здесь, даже не поворачивает головы в мою сторону. Секунда, ещё одна. Молчание давит на меня, я стою на месте, не зная, как быть.

— Это ты убил его,- шепчет она бесцветным голосом. Голос ее настолько хриплый, что едва можно разобрать, что она говорит.

Но я разобрал.

Делаю шаг вперед, к ней, но она тут же останавливает меня.

— Нет! Не подходи ко мне! – кричит она. Жутко, надрывно, выставив руку вперед и отползая на кровати дальше, дальше от меня.

Ужасно больно видеть это, зная, что причина ее мучений — я.

Я пытаюсь быть спокойным, но мне тоже плохо, черт возьми, это и мой ребенок, и мы оба его лишились, мы должны пережить это вместе. Хочется сказать ей все это, даже прокричать, встряхнув при этом за плечи, но я лишь произношу.

— Послушай меня, — шепчу я сквозь слезы, подступившие к лицу, ее слова ранят не хуже ножа. Я просто хотел спасти ее, я не мог поступить иначе. Я тоже хотел детей, наших с ней, общих, но её обвинения сводят меня с ума.

— Я знаю все, что ты сейчас скажешь, что ты притворялся, играл, — кричит она. — Чтобы Сноу не догадался, но это слишком тяжело для меня, и последствия игры обернулись смертью нашего, - она тяжело сглатывает, - нашего неродившегося ребенка, Пит, в тебе яд, который отравляет окружающих тебя людей. Он отравляет меня, - шепчет она, утирая одинокую слезу тыльной стороной ладони.

— Лучше сразу прикончи меня, потому что я устала играть, - такие родные серые глаза на миг стали чужими.

Нет, она все та же заплаканная девочка со сломанной, покалеченной судьбой, как и я, но что-то в ней меня отталкивает. Может быть ее слова, только то, что она говорит — правда.

Шарахаюсь, как от удара, пячусь назад.

Я выхожу из её палаты и, хватаясь за голову, сползаю по стене. Она права, черт возьми, права. Я чудовище, убийца.

Я плачу.

Посреди коридора, сидя на полу у палаты Сойки, которую я должен ненавидеть. Но я её люблю и я отомщу за неё и наше неродившееся дитя. В глазах на мгновенье темнеет, и, готов поспорить, из-за расширенных зрачков не видно радужки глаз.

Приступ.

Я, шатаясь, встаю и иду прочь от неё. От них всех. Зверь недовольно рычит, он хочет крови, он хочет смерти, и именно это я сейчас и собираюсь ему предоставить. Ноги сами несут меня к Нему. У дверей стоят миротворцы, но для меня это давно уже не проблема, нужно отдышаться, привести себя в порядок, или они могут догадаться. Минута, две, три, и вот я иду прямо к ним уверенным шагом и с безразличным выражением лица. Завидев меня, они расступаются, я ухмыляюсь. Им и в голову не может прийти, что съехавший с катушек преемник может убить президента, заявившись к нему посреди ночи.

Тупицы.

Я бесшумно закрываю за собой дверь, которая не выдаст его, а может и моих криков сегодня. На кровати передо мной лежит беспомощный старик, в руку которого воткнуты игры от капельниц. Он умирает, медленно гниет изнутри, и эти трубочки не спасут его, они лишь продлят его ужасное существование. Ему осталось от силы месяца три, но я решил сократить его срок. Иду к нему, нарочно громко стуча ботинками по полу, он должен проснуться, он должен посмотреть в глаза смерти. Морщины на лице, седые волосы — это только оболочка, под которой скрывается черная душа.