***

Заходил Гарри не без опаски. Он бывал здесь неоднократно; при Люпине кабинет был полон причудливых зверей, что сидели в аквариумах и магически укрепленных клетках; при Амбридж уши резало мяуканье бесчисленных котят, выгравированных на фарфоровых тарелках, а в глазах рябило от розового и пурпурного. Сейчас кабинет отражал мрачную натуру нынешнего владельца – стены, затянутые серой тканью, занавешенное окно.

Снейп выскочил из тени как чертик из табакерки, Гарри инстинктивно отступил, опустил взгляд, притворяясь, будто рассматривает пустой – следы пребывания Грейлифа исчезли – стол.

– Вы опоздали.

Минутная стрелка на часах, висящих над столом, застыла на без пяти, но стоит раскрыть рот – и Снейп найдет к чему придраться. Снейп недобро сощурился, не дождавшись возражений.

– Поднимите голову, когда с вами разговаривают, – процедил он. Снейп злился – уж не из-за недавнего ли разговора? – а Гарри был, напротив, спокоен, хотя от дурного предчувствия потели руки.

Снейп запахнулся в мантию; дрогнуло пламя свечей, метнулись по стенам блики. Скрестил руки на груди – защищаясь, закрываясь, отрывисто бросил:

– Сядьте, Поттер.

Гарри опустился на табурет и как мог незаметно вытер ладони о мантию.

– Вы все видели, – это не было вопросом. Гарри вскинулся, чтобы возразить, наткнулся на бешеный взгляд, передумал и молча кивнул.

– Если вы расскажете об этом кому-нибудь, то весьма пожалеете.

– Что, оставите меня на отработку? – с вызовом спросил Гарри.

– Ваши друзья пострадают, – Снейп бил прицельно, умело, без колебаний.

– Вы не посмеете!

– Выбирайте выражения, Поттер. В вашей пустой голове не способна даже на секунду задержаться мысль, что есть двери, которые лучше не отворять, и разговоры, которые не следует разносить по всей школе во избежание последствий, о которых вы и помыслить не может.

– Это ведь проклятье, да? Поэтому раны не заживают, – Гарри брякнул бездумно, так и не решив как плавно подвести к этому разговор и решив спросить в лоб.

– Потрясающая наблюдательность. А ваши гениальные логические выводы достойны умственно отсталого шестилетки.

– Никто не заслуживает такого.

Тогда сердце вздрогнуло от той постыдной жалости, что являет собой дикую смесь сострадания и брезгливости. Теперь же думал, что Грейлиф, несмотря на боль, пытался шутить. Совсем как Сириус.

Слишком поздно сообразил, что Снейп читает мысли.

– Никто? – вкрадчиво осведомился он, нависая над Гарри как огромная хищная птица: – Даже Беллатриса Лестрейндж?

– Это другое! – ножки табурета громко скрипнули по полу, когда Гарри непроизвольно отодвинулся. От одного присутствия Снейпа чесались кулаки – вмазать бы, расквасить нос, разбить в кровь скулы. Как смел Снейп рассуждать о том, чего не понимал?

– То же самое. Вот оно, ваше хваленое гриффиндорское благородство, которым вы так кичитесь, и которое действует только пока беда не коснется вас.

– Беллатриса Лестрейндж – убийца.

– Откуда же вам известно, что Грейлиф чист, словно младенец? Выгораживать тех, кого совсем не знаешь, очень просто, Поттер, а ненависть порой мешает увидеть очевидное. Как и ваша удручающе предсказуемая слезливая сентиментальность.

– Не вам мне об этом говорить

Нахамит сейчас – Снейп его выгонит. Дамблдор останется недоволен, однако в эту минуту Гарри менее всего волновало неудовольствие директора.

– Вы специально делаете это, – Снейп приподнял бровь, и Гарри уверился в правильности догадки, и заговорил громче и уверенней: – Вам нужно, чтобы я разозлился – только так я смогу помешать вам проникнуть в мое сознание, – фрагменты из книги по легилименции, которую полгода назад принесла Гермиона, отпечатались в памяти какими-то кусками. Фразу про важность чувственной составляющей он запомнил. – Все упирается в эмоции, я прав?

– Сэр.

– Сэр, – машинально добавил Гарри.

Снейп провел костяшками пальцев по подбородку. Вид у него был задумчивый и, пожалуй, заинтересованный. Гарри внимательно следил, но пропустил момент, когда Снейп развернулся всем корпусом и сказал:

– Легилименс!

*

Мир качался и ходил ходуном, в ушах по-комариному пискляво звенело. Гарри оперся о табуретку – он не понял, когда успел упасть. Встать не дали.

– Плохо, Поттер, – скучающе сказал Снейп. – Легилименс!

Пол поднялся дыбом и бросился в лицо. Замелькали видения – торжествующее лицо Волдеморта, пронзительный смех Беллатрисы, ошеломленный Фадж, укрывшийся за спинами авроров. И падал в черное ничто Сириус; над верхней губой – испарина, глаза еще сияют восторгом и азартом.

– Отвратительно! – отрывисто, зло. – Легилименс!

Ментальный удар смял щит, как кулак пробивает лист бумаги. Снейп вытягивал личное, сокровенное и трогательное – и оно обесценивалось, начинало казаться неважным или постыдным. Когда надсадно, срывая голос, закричала женщина, и мелькнула зеленая зарница, Гарри заорал.

И пошел в атаку.

*

Комната плыла и вращалась, пол менялся местами со стенами, колыхалось от сквозняка пламя свечей – видных в окружающей мути ясно, как огни в гати. Собственное тело ощущалось наспех натянутой чужой одеждой.

Прикрыл глаза – так было проще ориентироваться в пространстве, обретшем пару дополнительных измерений, – и подошел к лежащему ничком Снейпу. Склонился так телом.

Под носом у того было красно, и красное же текло из ушей – Гарри вляпался в это липкое и яркое, нащупывая у Снейпа пульс. Поднес ладонь к его рту – кожи коснулось теплое дыхание.

Гарри размазал кровь по полу, когда вставал, и тут же согнулся вдвое. Его вырвало.

*

Гарри собрал в горсть летучий порох – преувеличенно тщательно подбирая крошки, и высыпал на тлеющие угли. Полыхнуло изумрудным, в лицо дохнуло жаром.

– Больничное крыло, – сказал Гарри, клонясь вперед.

Интересно, какой срок дают за убийство учителя во время незаконного урока окклюменции?..

3

Час был холодный – это чувствовалось даже под одеялом, и ранний – пол расчертили косые полосы света, перемежающиеся густыми серыми тенями. Гарри чувствовал себя перекрученной простыней, которую выжали и забыли расправить; накрахмаленная подушка упиралась острым краем в затекшую шею.

Потянулся за очками, лежащими на тумбе; все обрело четкость и стало куда менее приятным. Асбестовый свет ламп придавал больничному крылу стерильный нежилой вид, а тишина свидетельствовала – время не приемное и друзья не шепчутся под дверью, дожидаясь разрешения войти. Кровати, кроме той, на которой лежал Гарри, и еще одной, отгороженной ширмой, где, наверное, находился Снейп, были аккуратно застелены.

Приподнялся на локте, и, подгоняемый жаждой, выпил кружку отвара, стоящего на тумбе. Сразу одолела сонливость – знакомый вяжущий привкус на языке говорил, что в отвар примешано зелье Сна-без-сновидений. Заснул Гарри мгновенно.

*

Второй раз проснулся, когда октябрьское неяркое солнце уже высоко поднялось над горизонтом. За ширмой гремели склянками, звенели стаканами, и Гарри накрылся одеялом с головой, притворяясь спящим. Он прекрасно знал как Снейп относится к людям, ставших свидетелями его унижения, и не намерен был добавлять очередную обиду в переполненную копилку. Звякнули нанизанные на штору кольца, заскрипела кровать, пахнуло горьким травяным ароматом – полынью, и ромашкой, и ясенцом.

– Поттер.

Гарри крепче зажмурился и постарался дышать пореже.

– Поттер! – сказал Снейп уже громче, сорвал голос и раскашлялся. Гарри открыл глаза. Снейп был бледен до зелени, кожа на висках натянулась как на барабане, зато подбородок он задрал так высоко, словно этим жестом мог сделать убедительней свое демонстративное презрение к миру. В мантию, накинутую поверх ночной рубашки, он кутался как патриций в тогу.

– Добрый день, сэр.

Полукружья синяков, залегшие под глазами, делали Снейпа похожим на ожившего мертвеца. Костлявого, недокормленного инфери.