– Знаешь, Рон послал тебе письмо.
Она повернула голову, встречаясь взглядом с Гарри.
– Письмо? – переспросила она. – Зачем?
Вопрос выбил из колеи. И правда – зачем? Понимали ведь – шансы, что Гермиона получит его, ничтожны.
– Он волновался за тебя. Грозился отправиться вслед за Лестрейнджем.
– Это убило бы его, – заявила Гермиона знакомым непреклонным тоном. – Рон не прошел бы даже первый уровень испытаний, – он замолчала и ковырнула носком ботинка наст. На лице ее мелькнуло мучительное выражение человека, осознающего, что он сболтнул лишнего.
– Не говори об этом, если не хочешь – сказал Гарри, глядя на пасмурное небо, пронизанное бледными солнечными лучами. Узнать, отчего Гермиона так уверена в своих словах, хотелось до одури, но мучить ее, заставляя вспомнить пережитое, было совсем нехорошо. Гермиона стиснула кулаки, разглядывая нитяную вязь растительного орнамента на перчатках. Так заведено, что друзьям позволено интересоваться и получать ответы даже на неудобные вопросы, и Гермиона с обреченной решимостью вскинула подбородок.
– Нет, я расскажу. Только не перебивай, ладно? – она дождалась кивка и продолжила: – Рабастан Лестрейндж исследовал старый шотландский замок, оценивая его на пригодность в качестве резиденции Лорда, и пропал. Лестрейндж обещал сохранить мне жизнь, если я найду Рабастана, – она затеребила кисточку на вязанной шапке. Гарри не торопил. Он по пальцам мог пересчитать случаи, когда Гермиона шла на сделку с совестью, а тут нутром чуял: примешано что-то серьезнее душевного непокоя. Натянутым выглядело обоснование поступка Лестрейнджа, непонятным – закрытость подруги.
– Случилось так, что мы с Рабастаном…
– Ты его по имени называешь?!
– … оба попали в ловушку. Я осталась жива благодаря ему – это не Долг жизни, нет, однако я не способна причинить ему вред ни прямо, ни косвенно. Мы были вместе… – она приложила указательный палец к губам, словно стремясь запереть неосторожно вырвавшиеся слова. Видимо выражение лица Гарри стало совсем уж изумленным, Гермиона зарделась: – Поодиночке мы бы погибли, не добравшись до третьего круга… – придвинулась к нему ближе, ища в человеческом тепле успокоения и сил для продолжения разговора.
– Так на чьей он стороне?
Гермиона пожала плечами – видимо тоже задавалась этим вопросом, и не единожды. По всему выходило, что Лестрейнджу о крестражах сообщил Регулус – без всякого на то права, но знала ли об этом Гермиона? И если да, то почему не упомянула о чудесным образом воскресшем брате Сириуса теперь?
– Еще не определился. И вряд ли сделает это в ближайшее время – он отличается редкостным здравомыслием, но слишком много думает о семейной чести, забывая о собственной.
– Ты неплохо его знаешь, – завуалированным намекам Гарри предпочел простые слова и фразы. Гермиона и не думала отпираться.
– Мы провели наедине четыре месяца – было время пообщаться, – и вновь прозвучало так двусмысленно, что Гарри растерялся – не в ее правилах было находить такие расплывчатые формулировки случившемуся. Волей-неволей на ум шло, что не так уж и хочется думать о том, какие отношения связывают Гермиону и Лестрейнджа. Ни к чему хорошему такие размышления не приведут – лишь заставят сомневаться и подозревать худшее.
– А что конкретно случилось в замке, ты тоже не скажешь?
– Извини, – сказала Гермиона, пряча взгляд. – Я бы очень хотела, правда, однако это касается и других людей, которым огласка навредит, – она подняла голову, точно найдя спасительное решение, позволяющее избежать дальнейших уточнений, опровержений и догадок. – Так обьяснишь мне, что это за чаша и отчего она так важна?
Она улыбнулась, стараясь казаться беззаботной – вышло не вполне натурально. Снейп утверждал, что Гермиона здорова физически и психически, но ни словом не обмолвился о ее верности; Гарри крепче сжал ладонь Гермионы, смягчая резкость следующих слов, почти дословно повторяющих ее фразу.
– Это не только моя тайна. Прости.
– Ничего, – она вздохнула. – Мы столько не виделись, а теперь оправдываемся как дети, которым очень хочется поделиться секретами, но мама запретила.
– Не говори, что ты настолько сблизилась с этим убийцей! Вы случайно не провели милую церемонию в кругу родных – ты, он, и магл-священник, которого после окончания запытали до полусмерти, на счастье?
Шутка вышла несмешная. Да и на шутку была мало похожа – Гарри желал уколоть Гермиону, открыть ей глаза на то, кем является Лестрейндж, и сделал лишь хуже. Гермиона выдернула ладонь и вскочила со скамьи – только снег взвился стеной, и куртка мелькнула за деревьями. Даже кудряшки у нее возмущенно топорщились. Обиделась. И серьезно – контраргументы не стала подыскивать, значит искренне задета.
Перчатка с левой руки, соскользнувшая с колен Гермионы, осталась лежать в снегу – полная праведного негодования Гермиона на такие мелочи внимания не обращала.
Беллатриса в детстве зачитывалась явно не «Сказками дядюшки Римуса», а «Темнейшими искуствами». Иначе с чего она выросла такой пхипотаткой? И почему Рабастан должен от нее отличаться – никто ведь не тащил его силком на службу к Волдеморту, не заставлял оставлять Невилла сиротой при живых родителях. Рабастану на тот момент было двадцать – возраст, достаточный для принятия самостоятельных решений, пусть и идущих вразрез с привитыми родственниками убеждениями – своей головой надо думать, не чужую заимствовать.
Гарри досадливо стукнул кулаком по деревянной спинке скамьи. Не стоило отзываться так о том, кто помог Гермионе, но ее неприятие очевидного раздражало. Называя Пожирателя своим спасителем необходимо не забывать о том, как легко он способен предать. Умница и рационалистка Гермиона на сей раз поступила неразумно, поддавшись чувствам. Вела себя так, точно Рабастан Лестрейндж был обычным человеком, а не рехнувшимся на почве геноцида неугодных чудовищем. Не нужна ему ни защита, ни жалость, ни доброта – от этого Пожиратели только звереют, Кэрроу тому примером. Почуяв слабину в ученике они изводили его, пока тот не срывался, и не отвязывались после – так рвут ослабевшей добыче горло шакалы. Нельзя сотрудничать с Пожирателями и остаться прежним – их идеология точит душу как ржа, их методы ведения дел – ужасают, но и заставляют поступать все более жестко, чтобы не отстать в этом забеге даже на полкорпуса: противопоставить неумолимой жестокости страх перед наказанием. Осталось донести до Гермионы эту истину. И уцелеть.
*
– За вами забавно наблюдать. У вас такое выразительное лицо становится, когда пытаетесь думать, – Снейп, не дожидаясь позволения, снял плащ-невидимку и уселся на место Гермионы. На крыше гостиницы уже никого не было, а из окон разглядеть скамью было невозможно.
– Давно вы здесь? – Гарри подавил инстинктивное желание отодинуться подальше от потенциального источника нравоучений. Будто мало было заботящегося, и порой навязчивого в своем стремлении сделать как лучше, Римуса.
– Достаточно, чтобы заметить безуспешные попытки обьяснить феномен мнимого предательства Грейнджер.
Гарри достаточно накрутил себя, но уверенности в правоте все равно не было. Неизвестно, что Гермионе пришлось пережить, и отчего она стала такой необьективной, разом растеряв логику и выдержку. Лестрейндж не заслуживает пощады из-за единственного доброго дела. Гермиона печется о его судьбе – так пусть увидит однажды справедливый суд над ним, обездвиженным и связанным, – огражденная от видимой и незримой опасности.
– Я пытался выяснить мотивы Лестрейнджа.
– И для этого набросились на Грейнджер с обвинениями, усомнились в правдивости ее рассказа и вдобавок взялись ее поучать, приправив это скверным юмором.
Гарри напомнил себе не поддаваться на провокации и сохранять присутствие духа. В диалоге со Снейпом от этого зависело не окончится ли разговор взаимными оскорблениями. Снейпу доставляло удовольствие препираться с каждым, кто готов спорить, и чем труднее доставалась победа, тем слаще она выглядела. И какой смысл в том, чтобы выглядеть невыносимым в глазах окружающих? Потешить уязвленное самолюбие можно тысячей других способов.
