– Дайте сюда ваш учебник.

В голове воцарилась звенящая гулкая пустота – как в склепе. Грейлиф приподнял брови – картинный, отточенный перед зеркалом жест, рассчитанный на невзыскательную публику. Принял книгу, прикинул на ладони. Учебник был тяжелее из-за большей плотности бумаги – в годы учебы Принца, предпочитали такую, – и, как догадывался Гарри, из-за расширяющих чар.

– Понимаете, Северус рассказал о вашем сомнительном таланте к зельям. И невероятный прорыв при отсутствии достаточной теоретической базы меня насторожил, – говорил он гладкими канцелярскими фразами – книга, обретшая голос, а не живой человек.

Гарри в бессознательном приступе паники сжимал и разжимал кулаки. Со скоростью Хогвартс-экспресса приближался конец надеждам на поступление в школу авроров. Грейлиф уберет учебник в ящик стола – и Гарри вынужден будет бросить зельеварение.

– Вы можете оставить учебник, если начнете думать головой, а не тупо следовать инструкциям – слепое исполнение чужих указаний еще никого до добра не доводило, – Грейлиф, не прекращая листать, прочитанное никак не комментировал – а там было на что взглянуть. Любой преподаватель заинтересовался бы пометкой «для врагов» – Грейлиф скользнул взглядом по странице, пошевелил губами, проговаривая «Сектумсемпра». Губы тронула слабая улыбка – коварная, как у кота, завидевшего мышей: казалось, он сейчас медленно, со вкусом облизнется. – К следующему уроку ожидаю сочинение, посвященное зелью ложных воспоминаний. Почему мешать на третьем этапе нужно по часовой стрелке и как толченые побеги рябины влияют на усвояемость. Этого вы не найдете в справочной литературе, мне нужны ваши предположения, подкрепленные фактами. – Грейлиф протянул учебник. – Свободны.

Предстоящий нудный вечер в обществе книг не способен был испортить Гарри настроение. В отличие от сговорчивости Грейлифа.

Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Поощрение безнаказанности не ведет ни к чему хорошему. Так зачем Грейлиф пытается втереться в доверие?

***

Гарри тронул раскрытой ладонью дверь кабинета ЗОТИ и невольно отступил на шаг – та распахнулась, и это походило на молчаливое приглашение. Приказал себе успокоиться – на предстоящий урок окклюменции идти не хотелось до тошноты. Поступок Снейпа, взвалившего на себя такое обязательство – продолжать занятия, разумного обьяснения не имел. Что до неразумных – Снейп не упускал случая пройтись по скудоумию гриффиндорцев, изрядно порывшись в воспоминаниях Гарри и с садистским удовольствием выудив на поверхность самые мерзкие.

Дадли, запирающий Гарри в девчачьем школьном туалете. Дядя Вернон, побагровевший как свекла, замахивающийся одежной щеткой. Поджавшая губы тетя Петуния, отправившая племянника в его десятый день рожденья спать без ужина. В воспоминаниях, касающихся жизни до Хогвартса, Снейп ковырялся особенно охотно – Гарри сопротивлялся, не позволяя увидеть ничего, кроме коротких вспышек-картин, не дающих представления о сути происходящего. После каждого урока окклюменции он чувствовал себя так, словно извалялся в нечистотах.

Были и положительные стороны в выматывающих занятиях. Легиллименция давалась немного легче – и он порой смотрел глазами Снейпа – украдкой, исподтишка; вылетал из его сознания как пробка из бутылки, стоило тому ощутить чужое присутствие. Гарри со странной тоской глядел на Снейпа-из-воспоминания – ребенка, подростка, взрослого. Нелюбимого, зажатого, сварливого. Воинственно сверкающего глазами-угольями, шинкующего извивающихся червей, изучающего метку перед зеркалом. Последнее воспоминание было ярко окрашено – Гарри чувствовал жжение, видел как темнеют серые линии извающейся под кожей змеи.

Кошмары о Волдеморте не повторялись – кого благодарить, было неясно. При этом с лихвой хватало снов о Гермионе. И Лестрейнджах – какими видел их в Отделе Тайн – выпитыми до дна Азкабаном, иссушенными северными ветрами и выстуженными дементорами. Уверенными в победе.

Снейп сказал на первом занятии после злополучного Хэллоуина, что ничего не слышал о Гермионе со дня, когда ее похитили. Осознание того, что солгали, пришло сразу, и Гарри возненавидел Грейлифа. И себя – за легковерие. И Снейпа – он говорил правду безжалостно. Потеря иллюзии жгла больнее, чем мысль о том, что Грейлиф пытался оградить от необдуманных поступков.

Гарри искал в памяти Снейпа информацию не об отце и крестном – ничего светлого Снейп о них не помнил, а о Грейлифе – и раз за разом натыкался на глухой тупик, словно все воспоминания намеренно заблокировали.

Гарри сунул голову в дверную щель, готовясь опустить зеркальную стену, выстроенную в голове. Снейп чиркнул по полям пергамента – радуется, что «тролль» ставит, не иначе, – поставил размашистую подпись, и отпихнул. Устало откинулся на спинку кресла. Гарри кашлянул. Снейп взвился так, словно вполне простительная человеческая слабость – худшее, что можно представить.

– Поттер! – рявкнул он.

– Да, сэр, – вежливое обращение давалось все проще. Снейп третировал, пытался вывести из себя, осыпал насмешками, а Гарри читал его – по напряженной линии подбородка, по мимическим морщинам. Снейп искал умысел в том, что Гарри вел себя не так, как прежде. И не находил. Ни издевок, ни фальшивого дружелюбия, ни неуважения – ни зацепиться, ни оттолкнуться, ни дать пищу непризни и подкормить обиду.

На очередном занятии Гарри решил, что ковер перед камином – пусть жесткий ворс свалялся до состояния нечесанной овечьей шерсти – привлекательней голого камня. И передвинул стул. Снейп сделал вид, что не заметил – эта маленькая победа радовала.

Гарри примостился на стуле, крепко вцепившись в сиденье, подумал о Запретном лесе, каким помнил его: древесные стволы, в слепяще-белом свете патронуса как нарисованные тушью; черные тени дементоров; жухлая серая трава, что кололась под пальцами. Снейп смотрел сверху вниз, возвышаясь с видом грозного судии, и понимание превосходства сквозило в каждом его движении.

– Легилименс!

Отбросил в сторону мысленный сор, вытряхнул обиды и печали как труху. Гарри подставил раскрашенную картинку – воскресный день в парке. Липкая сахарная вата, прилипшая к носу и ушам, воздушный шарик на веревочке. Веселая мама, щебечущая о чем-то с мороженщиком. Фантомные воспоминания. То, чего не случится.

Окклюменционные щиты Снейпа рассыпались пеплом, развеялись по небу весенним ветром. Черная фигура, неуместая среди зелени, возникла подле Лили. Мирный пейзаж обернулся скалистым берегом, неприветливыми каменными глыбами, разбросанными по песку как потерянные бильярные шары великана. Гарри сделал шаг вперед…

… Ивы полоскали в воде серебристые косы – плеск озера отсюда слышен был отчетливо. Над цветами жужжали пчелы, и неяркое пока солнце пробивалось сквозь густые кроны деревьев. Шестнадцатилетний Снейп горбился над разложенными под сенью дуба книгами, кусал нетерпеливо губы и хмурился, стараясь казаться серьезным и взрослым. Впалые щеки и длинные волосы, похожие на грязную занавесь, отгораживающую ото всех, придавали ему неухоженный и изможденный вид.

Облик мальчика, что, поджав ноги, сидел рядом на траве, дышал достатком и благополучием. Невысокий и по-птичьи тонкокостный, он был столь неподходящей компанией для угловатого, дурно одетого Снейпа, что Гарри невольно подумал о вальяжном породистом книззле и драчливом уличном коте.

Регулус Блэк негромко читал вслух, водя пальцем по листу пергамента – как убедился Гарри, подойдя ближе – с эссе по прорицаниям:

– «Старший – алмаз – твердый, острый, ранящий. Прозрачный, как чистейшая родниковая вода.

Младший – графит – мягкий и легкий. Вписавший свое имя на страницы истории…»

– Ну, первое точно не о твоем брате, – перебил Снейп. Регулус пожал плечами, а потом запрокинул голову, разглядывая перешептывающиеся на ветру листья, и спросил:

– Как думаешь, у меня получится?

– Вписать имя на страницы истории? – хмыкнул Снейп. Он притворялся, что увлечен книгой, взгляд его невидяще скользил по строчкам, то и дело обращаясь к фигуре Регулуса. Гарри раньше считал того прагматиком – так утверждал Сириус, но прочтя разлинованную историю короткой жизни, решил – Регулус был мечтателем. И стоимость мечты измерял, наверное, не в убитых маглах.