— Как это связано с Мэнором? — упрямо перебивает Гермиона.

— Посмотрите вокруг, вам ничего не кажется странным? Таким, чего не встретишь в обычных домах?

— Только то, что он слишком огромен, даже для нескольких десят… — с вызовом начала девушка и тут же осеклась, поняв, за что так упорно цеплялся ее взгляд. Перила, назначение которых она так и не поняла, оказались даже в кабинете Люциуса. Но самым странным открытием стали валики на углах стола, на дверных косяках и углах шкафов, будто какой-то нерадивый эльф рассыпал по дому десятки подушек. И Гермиона, конечно догадалась: все это было предназначено для самостоятельного передвижения Драко по дому.

— Все так плохо? — невольно сорвалось с губ.

Мужчина не ответил вслух, склонив, однако, голову в знак справедливости ее вывода.

В тот же момент за дверью кабинета раздался тихий шорох, и до тонкого слуха Гермионы донесся женский голос, звучавший, однако неразборчиво и слишком тихо. А еще через мгновение, дверь распахнулась, и на пороге появился сам Драко Малфой, поддерживаемый под локоть матерью.

Вдруг стало совершенно нечем дышать. Происходящее казалось слишком уж абсурдным. Она в доме Малфоев и готова подписать бумагу, принимая заботу об их сыне на себя. Но ведь ничего не изменилось: перед ней стоял тот самый человек, из-за которого ее жизнь порой становилась невыносимой. Тот, кто унижал, обзывал и предавал, теперь нуждался в ее помощи.

— Здравствуй, — поздоровался Драко, и осекся. Гермиона понимала, что он должен был назвать ее по имени, но не смог или не захотел.

— Здравствуй, — ответила она не в тон, чувствуя, как дрогнул голос, не от воспоминаний, а от увиденного.

Не только поместье, но и все Малфои будто лишились красок жизни с тех самых пор, как она в последний раз их видела. И если бледность женщины маскировалась макияжем, то Драко предстал изумленному взгляду совершенно бесцветным. Глаза юноши были открыты, но то, что он не видит ничего, становилось понятно сразу.

Раньше она в шутку сравнивала Малфоя с хорьком-альбиносом. Теперь же лицо Драко казалось вытканным лунным лучом: ярким, холодным, стирающим острые фамильные черты, впитавшим весь цвет, подаренный природой. Юноша стоял, опираясь на костыли, стараясь держать спину прямо. Но, несмотря на все усилия выглядеть достойно, легкая дрожь в напряженных руках выдавала, сколь тяжело ему это дается.

«Тяжело», «больно» — эти слова всегда были для Гермионы волшебными. Побуждающими к действию. Она не знала, что может сделать, но уже была готова помочь.

— Может вам лучше присесть? — молвила она, обращаясь к Нарциссе и Драко, — мы с мистером Малфоем только планируем заняться составлением бумаг. Это займет какое-то время.

Солнечные зайчики беспорядочно бродили по полу и стенам кабинета, где четверо волшебников застыли в напряженной тишине. Подвижные световые пятна забрались даже на стол Люциуса Малфоя и играли в салки на пергаменте, заполняемом размашистым почерком. Они пробегали по рукам и белой рубашке мужчины, шаловливо взбирались по пиджаку за ворот, а затем на аккуратно собранную традиционную прическу, обращая внимание Гермионы, что в золотистом свете солнца волосы старшего Малфоя серы, как потемневшее серебро. Только теперь Гермиона поняла, что на голове Люциуса не осталось ни одного светлого волоса. Соль с перцем — одна седина.

Странным показалось узнавать ее голос. Он изменился, чуть надломившись, провалился куда-то в грудную клетку. По манере ее разговора стало понятно: за два года, что Драко не видел ее, девушка повзрослела, но оттого не стала менее узнаваемой.

Еще более удивительным было то, что теперь Гермиона Грейнджер находилась в отцовском кабинете и просила составить бумагу, согласно которой они будут вынуждены прожить под одной крышей несколько дней, а может, недель. Драко совсем не нравилась эта мысль, но он отгонял ее прочь, ведь больше всего на свете он не хотел расстраивать свою мать, что теперь стояла рядом и держала его за руку, как всегда в моменты, когда происходило что-то важное. Раньше ему частенько хотелось выдернуть ладонь из этого плена и закричать, что он уже не маленький. Давным-давно. А теперь он чувствовал ледяную влагу между их пальцами и понимал, как сильно волнуется мать, как переживает, если что-то вдруг пойдет не так. И Драко не мог ее подвести, а потому просто молчал, понимая, что как только мать и отец отбудут в Россию, он придет к Грейнджер и скажет ей, чтобы та убиралась восвояси. Что он и сам со всем справится. И ей придется уйти, а ему справиться со всем самостоятельно. А по возвращении мать и отец, наконец, поймут — он, Драко Малфой, не нуждается ни в чьей помощи. Особенно в грейнджеровской.

Она удивилась, но не высказала вслух, когда Нарцисса показала ей спальню, где Гермионе предстояло жить. Смежная с опочивальней Драко, комната, когда-то, видимо, выполняла функцию спальни для гостей, о чем свидетельствовала удобная кровать, застланная пушистым покрывалом. Упреждая вопрос девушки, Нарцисса произнесла.

— Я и сама сплю напротив, так, чтобы услышать, если ночью Драко понадобится помощь. Я — мать, и слух у меня прекрасный, а вы, боюсь, можете не услышать, находясь далеко. Так будет проще, удобнее, если ваши комнаты будут рядом.

— А сам мистер Малфой знает, что я буду за стеной?

— Да. Он попросил установить для вас здесь несколько шкафов, а потом, при помощи домовиков, заполнил их некоторыми книгами из семейной библиотеки. Драко говорит, что более всего на свете вы любите читать. Я тоже люблю, — на изможденном лице женщины вдруг расцвело подобие улыбки. — Книги — лучшее лекарство от всех бед.

Гермиона потрясенно промолчала, издали оценивая стоящие бок о бок громоздкие шкафы, уставленные книгами. Судя по всему, издания были старыми и редкими.

— Спасибо. Передайте от меня благодарность.

Нарцисса рассказала немного. Показав девушке ванную комнату, шкафчик с необходимыми Драко зельями, она простилась с Гермионой.

— Мы отбываем на рассвете. Провожать нас не нужно. Надеюсь, что вам будет удобно, а Драко не доставит много хлопот.

Оставшись одна, Гермиона села на угол кровати. В голове странным образом воцарилось безмыслие. Пустота. Комната казалась слишком большой, но удобной и, несмотря на то, что ремонт здесь еще не сделали, было заметно, что Малфои подготовились к ее приезду: стены украшали картины с видами на французские улочки. В том, что это сделано для нее, Гермиона не сомневалась — кое-где по краям новых полотен проступали пятна невыгоревшего гобелена, говорившие о том, что совсем недавно эти стены украшали совершенно другие картины.

====== Пробовать ======

I was your fear

And you were my fate.

I wanted you near,

But I bred you hate…

Я был твоим страхом,

А ты — моей судьбой,

Я хотел, чтобы ты была рядом,

Но лишь растил твою злость…

J. Edlund

Несмотря на то, что за ужином Малфои соблюдали все церемонии, уютнее от этого в их обществе не стало, и время текло медленно, в полном молчании, нарушаемом разве что, когда Нарцисса, вспомнив очередную не оговоренную деталь, обращалась к Гермионе. Так девушка узнала, что над кроватью Драко подвешен колокольчик, и в случае крайней необходимости он сможет позвать ее. Нарцисса рассказала, что Малфои не афишируют состояние сына, а посему прогулки в Косой переулок или куда-либо еще она считает излишними.

Гермиона же весь вечер исподволь разглядывала Драко. Юноша не принимал участия в разговорах и, казалось, мыслями витал где-то далеко-далеко. И Гермиона невольно думала: было бы интересно узнать, что там творится в голове Драко Малфоя.

Она дождалась момента, когда ее уход не будет сочтен невежливым и, простившись, удалилась к себе. «Чем скорее я лягу спать, тем быстрее придет завтрашний день, а потом он закончится, приближая мое освобождение», — уговаривала себя девушка, раздеваясь и укладываясь в постель. Сон, однако, не торопился прийти к ней. Растревоженным муравейником суетились минуты, незаметно складываясь в часы, а она все так же ворочалась с боку на бок. Одеяло казалось слишком тяжелым, постель чересчур жесткой, дом непривычно безмолвным, ведь сквозь окно ее лондонской квартиры всегда проникало достаточно много звуков. Малфой-Мэнор играл в молчанку. Сам с собой.