— Скажи мне? — раздался в темноте тонкий девичий голос, — почему ты никогда не называешь меня по имени?

— Я пока не могу сделать этого…

— Почему?

— Иногда ты задаешь слишком много вопросов.

— Я не думаю об этом. Не любопытничаю. Просто в этих диалогах есть необходимость. Понимаешь? Я чувствую!

— Не понимаю, но верю. А еще знаю, что слишком сильно разболтался и открылся в последнее время. Но я готов показать тебе еще одну вещь. Дашь на дашь.

— И что ты хочешь взамен?

— Я хочу знать о твоем самом большом страхе… ведь ты… Ты же не расскажешь о нем просто так.

…

У Гермионы, как и у любого другого человека, будь он волшебником или магглом, были свои страхи. И даже сильные страхи. Она старалась не думать о них, а рассказывать уж тем более не хотела. Но в интонации, с которой говорил Драко, слышался не вопрос, а надежда. Ему самому нужно было показать ей что-то взамен ее признанию. Она кивнула в темноте, понимая, сколь бессмысленно это было.

— Я согласна, — ответила она чуть слышно.

Драко ничего не ответил. Он дышал глубоко и ровно, а его ладонь все еще покоилась на животе у Гермионы. В скудном свете, что дарила луна, выглянувшая из-за туч, лицо юноши казалось удивительно умиротворенным. И Гермиона поняла. Драко уснул. В ее постели.

Она ушла еще засветло, оставив его среди айсбергов белоснежных простыней и подушек. За чашкой утреннего чая, она вполуха слушала болтовню домовицы и задумчиво крошила булочку в тарелку. Драко появился лишь немного погодя, но на нем уже красовался ежедневный костюм, а волосы, как всегда, были убраны в гладкую прическу.

— Позавтракаем в городе чуть позже? — предложил он. — То, о чем я говорил сегодня. Хочу показать тебе это прямо сейчас.

…

И снова бесконечные лестнично-комнатные лабиринты Малфой-Мэнора. Опять подол платья цеплялся за выступы, когда они следовали очередной анфиладой. «Нет, — подумала она, — Малфой-Мэнор не просто огромен, он завернутый в символ бесконечности лабиринт, где трудно дышать, где я все же не гостья, а пленница».

Наконец, их дорога уперлась в украшенную вычурной резьбой двустворчатую дверь. И хотя Гермиона понимала, что Драко не мог ошибиться, от внимания ее все же не ускользнула деталь: пальцы юноши, ощупавшие орнамент, украшавший дверные филенки. Гермиона сама на миг задержала взгляд на затейливом рельефе.

— Что это за место? — в голосе прозвучало чуть больше волнения и удивления, чем ей хотелось бы обнаружить.

— Ты сейчас сама все увидишь, — спокойно ответил Драко. — Не бойся. Я уверен, что это тебя заинтересует. Хотя бы поверхностно.

Когда протяжно застонавшая на петлях дверь распахнулась, взгляду путников предстало тесное, гораздо более узкое, чем библиотека Драко, помещение. Гермиона, еще не шагнувшая внутрь, тут же удивилась, как можно было в таком огромном доме, изобилующем просторными и светлыми комнатами, выбрать такую келью… в которой на проверку даже и окон не оказалось. Впрочем, они теперь были не нужны Драко.

Юноша, тем временем, заклинанием зажег свет и затворил дверь с коротким комментарием: «Тайна должна остаться тайной».

Сначала ей стало не по себе. Почти все плохо освещенное помещение занимали… механизмы. Разные по размеру и назначению, они стояли на полках, в многочисленных шкафах, занимали изрядную долю пространства на полу и в стенных нишах. Устройства были необычными, приковывающими к себе внимание даже не из-за количества. Словно дух чего-то живого притаился в комнате, усмирив на миг свой эндоскелет.

Драко молчал, когда она сделала несколько шагов в сторону механизмов. То были животные, птицы, паровозы и корабли, сделанные с поразительным мастерством, вот только не из обыкновенных материалов. Они сплошь состояли из металлических пластин и различного вида шестеренок, какие бывают в механических часах. Гермиона видела подобное, когда будучи еще совсем маленьким ребенком, она поднималась со своим дядюшкой Густавом на чердак городской администрации, где были установлены гигантские, то и дело барахлящие городские часы. И пока дядюшка с проклятьями, не должными долетать до уха юной леди, чинил или смазывал механизм, Гермиона любовалась тонкостью работы старинных мастеров. Причудливой эстетикой времени, облаченного в физическую форму.

— Можно мне поближе посмотреть? — попросила она Драко.

— Для этого я и привел тебя в свою мастерскую.

— ТЫ хочешь сказать, что это сделано твоими руками?

— Это увлечение пошло от отца. Мистер Малфой отличный часовщик, чего, конечно, никто кроме нас не мог знать. Ты, наверное, заметила, что в Мэноре полным-полно голосящих на все лады часов. Это коллекция Люциуса, собираемая им всю сознательную жизнь. Но в этой комнате начинается жизнь, созданная моими руками. Дело в том, что в нашей семье традиция: мужчина воспитывает мужчину. И я, пятилетним малышом был вынужден просиживать в кабинете отца часами, не имея права мешать или капризничать, пока отец занимался делами. Когда он собирал или ремонтировал очередной механизм, в мои руки попадало несколько шестеренок, которые я начал приспосабливать друг к другу. Получались забавные поделки, которые как-то раз увидел приятель отца и отметил, что у меня способности. Так, отец стал покупать детали и для меня, а позже брать в лавку часовщика и кузнеца. Так появились эти автоматоны.

— Они двигаются? — потрясенно воскликнула девушка. Ей было достаточно и тонкости работы.

— Вот посмотри, — с этими словами Драко нащупал одну из фигур и улыбнулся. — Если осязание меня не подводит, это кошка. Я увековечил Макгонагалл, когда мне было четырнадцать.

Несколько секунд он держал стальное тело в руках, с выражением ностальгии на лице, а затем несколько раз повернул ключ.

Неожиданно фигурка ожила. Вздрогнув в тонких юношеских пальцах, она металлическим голосом мяукнула и распахнула глаза, сделанные из двух крупных изумрудов. Покрутив головой, она снова мяукнула, и Драко опустил ее на пол.

Шагала кошка комично, переваливаясь с боку на бок, можно сказать неуклюже, но ловко и быстро. И тут Гермиона поняла, что профессор-анимаг, послужившая прототипом этой фигурке, ходила точно так же, когда бывала в образе.

— Драко, это потрясающе! Но! Как же? Зачем ты скрывал это? Почему никто не знал?

— Знали мать и отец. А еще Пэнси. Большего мне не нужно. Автоматоны делались не для продажи или еще чего-либо. В маггловских книгах я прочитал, что такое хобби называется «для души».

Неожиданно вспорхнувшая из груди птица затрепетала крыльями где-то в области горла Гермионы. Дышать стало невозможно. Тот, кого она искренне презирала еще так недавно, стоял напротив нее и дрогнувшим голосом говорил о… душе. Что могло произойти в нем, познавшем грех пытающего? Что переломило его?

— Все, что находится в этой комнате, сделал ты?

— Есть еще немного. Лучшие работы стоят в кабинете отца и в спальне матери. Я сделал несколько безделушек для Вииво. Она счастлива держать их у себя.

— Для Вииво… — почти беззвучно повторила потрясенная Гермиона.

— Да. Когда я еще видел, часто замечал, как она рассматривает садовые скульптуры и понял, что домовица не лишена тяги к прекрасному. К искусству.

— То есть сейчас ты не можешь делать такое?

— Почему ты так думаешь? — с этими словами он ловко ухватил ее за запястье и потянул в центр комнаты, за огромный верстак, на белой поверхности которого были разложены детали.

— На ощупь. Вот. Получается неуклюже. Но отец помогает.

Перед Гермионой выстроилась новая шеренга: кособоких ящериц, кривокрылых птиц. Совсем простые по конструкции, они все равно поражали какой-то внутренней энергией. Будто сам создатель передал их металлическим телам частичку своей души.

— Драко, они прекрасны!

— Отец тоже так говорит. Но им далеко до сложных автоматонов, которых я мог делать раньше.

Чтобы увести сразу помрачневшего Драко от скользкой темы, Гермиона обвела взглядом комнату в поисках подсказки. Ничего в ней не было. Только в самом углу возвышалось нечто, почти в человеческий рост, накрытое белым пологом.