«Сын! начинаешь ты, мне кажется, мотать,

И хочешь своего отца ты разорять:

Сокровище мое, что для тебя копится,

Ты хочешь расточить – ты думаешь учиться;

Учителям платить за то ты хочешь, мот,

И книги покупать. Какой, скажи, в том плод,

Что будешь ты болтать со всеми по-французски?

Дед больше твой не знал, как только что по-русски,

И с нуждою слагал в часовнике он склад, —

А не по-нашему с тобою был богат».

Сия то речь была отца скупого к сыну,

Что, видим мы теперь, схож больше на скотину,

Чем на таких людей, что, в детстве изучась

Старанием отцов, богатство чтут за грязь,

Коль то везде нажить разумному нетрудно.

Бесспорно: хоть иной глупец живет не скудно

И гасами на нем укладен весь кафтан,

Но с блеском золота сугубо он болван.

Другой таким отцом воспитан из младенства,

Достиг до самого он глупых совершенства;

Богатством ослеплен, того всечасно ждет:

Когда достанется? когда отец умрет?

В его тогда руках отцовско будет злато;

Таким же дураком он будет жить богато;

В веселье он тогда свой век, и без наук,

С такими, как и сам, препроведет без скук,

Ученья ересь чтоб в дому его не пахла:

От старости его уж матушка одряхла;

Чтоб сын его, а ей чтоб внучек дорогой

Тем древности ее не тронул бы покой.

Когда ж над нею смерть свою покажет силу,

То придет он тогда на бабкину могилу,

Заплачет и ее там будет поминать,

Случалось вживе как при ней ему гулять.

Вот плод какой детей худого воспитанья!

О вы! которые толь подлого желанья,

Чтоб дети в глупости век ваши провели,

Такой ли плод должны иметь мы на земли,

Чтоб только собирать учились деньги дети?

Не то старанье мы об них должны имети,

Но чтоб открыть им то, чем Бог нас одарил.

Премудрость он свою чрез разум в нас явил;

Но разум сей снискать не можем без ученья;

Не ищет кто его, достоин сожаленья.

С любезной живучи в разлуке,

Мой томный дух теперь страдает;

И быть, по гроб в сей злейшей муке

Судьбина гнева предвещает.

О рок! за что, о рок жестокий!

Меня несносно так караешь?

Или в печали сей глубокой

Мученья большего желаешь?

Когда не сыт ты сей напастью,

Что самой смерти мне тяжеле,

Рази меня во гроб всей страстью

И успокой дух томный в теле.

Рви, мучь, терзай как можно зляе:

Коль жизнь свою я ненавижу,

Коль нет того, что мне миляе

Всего, что в свете я не вижу.

Я смерть себе приму в награду

За всё мое теперь терпенье.

Один мне будет гроб в отраду

С моей любезной в разлученье.

А ты, дражайшая! заочно

Почувствуй, как мой дух страдает;

И если быть тому не мочно,

Чего надежда нас лишает,

Приди на место, где могила,

И вспомни, как с тобой расстался;

Мне жизнь моя быда постыла,

И без тебя все дни терзался.

Те взоры, что меня пленяли,

Пусти во прах иссохши тела,

Чтоб купно кости ощущали

То, что меня ты пожалела.

Беда, коль денег нет; но что за сила тянет

К богатству всех людей? Без денег счастье вянет,

И жизнь без них скучна, живи хотя сто лет;

Пока твой век минет – беда! коль денег нет.

Беда, коль денег нет; везде сии законы,

Что деньгам воздают и ласки и поклоны.

О деньги, деньги! вас и чтит и любит свет,

И каждый вопиет: беда, коль денег нет.

Беда, коль денег нет; имея жизнь толь кратку,

Приписывать должны мы счастие к достатку;

Хоть деньги множество нам делают сует,

Однако без сует беда, коль денег нет.

Сокрылись солнечны лучи

От мрачной темноты в ночи.

Я, день прошедши вспоминая,

Что, в беззаконьи утопая,

Тебя, о Боже мой, гневил,

Когда на всякий час грешил.

Хотя числа нет согрешенью,

К Тебе, души ко облегченью,

Дерзаю мысль

К Тебе взнести,

Тебе моленье принести.

Воззри на сердце сокрушенно,

К Тебе любовью утвержденно,

И грешнику Твой суд отсрочь:

Не умертви в сию мя ночь,

И дай Твоим мне подкрепленьем

Тебя не гневать согрешеньем.

Храни в бесстрастии меня,

Да, утренний узрев свет дня,

С покойной мыслью одр оставлю

И милости Твои прославлю, —

Что чистым, Боже ты сердцам

Всегда готов покров быть сам;

Хранить деланья непорочны

Всегда, и в сне, в часы полночны.

Хотелось дьявольскому духу,

Поссорить мужа чтоб с женой.

Не могши сделать то собой,

Бес подкупил одну старуху,

Чтоб клеветою их смутить,

И обещал за то ей плату.

Она, обрадовавшись злату,

Не отреклась ему служить

И, следуя чертовской воле,

К жене на тот же день пошла,

За прялкою ее нашла;

А муж пахать поехал в поле.

«Здорова ль, кумушка, живешь? —

Старуха спрашивать так стала. —

Я с весточкою прибежала,

Что очень скоро ты умрешь».

Потом старуха напрямки

Жене сказала так об муже:

«Нельзя того быть, матка, хуже, —

Ты от его умрешь руки:

Он в кузницу ходил нарошно,

Чтоб нож себе большой сковать.

Я, право, не хочу солгать,

Мне то подслушать было можно,

Как он назад дорогой шел,

Тебя зарезать похвалялся,

И нож на поясе мотался.

Смотри, чтоб впрямь не заколол.

Я дам тебе траву такую:

Как будешь при себе держать,

То муж не станет нападать,

И отменит к тебе мысль злую.

Да только, свет мой, не забудь,

Побереги младого веку,

Или не сделал бы калеку.

Лишь он войдет, траву брось в грудь.

Когда б тебя я не любила,

То бы совету не дала:

Я не хочу тебе вить зла.

Прости, и помни, как учила».

Лукавая хрычовка та

Тотчас и к мужу побежала;

Его там на поле сыскала.

«Я бегала во все места, —

Старуха говорит с слезами. —

Еще ты, батюшка мой, жив!

Поди теперь домой ты с нив;

Поди, своими ты глазами

Увидишь женину любовь.

Она, увидевшись со мною,

Сказала мне, с надеждой тою,

Что злости буду я покров,

Как встретишься, вошед, ты с нею,

То бросит той травой в тебя,

Котору держит у себя,

Чтобы пошел ты в землю ею.

Тебя мне, ей-ей! батька, жаль!

И не жалеть о том не можно,

Когда б жена твоя безбожно

Намеренье свершила вдаль.

Вот нож тебе, возьми скорея,

Поди к жене теперь, поди,

И злость ее предупреди,

Зарежь злодейку, не жалея.

Увидишь правду ты мою,

Когда увидишься с женою.

А чтоб не умер ты травою,

То я тебе совет даю,

Чтоб нож вонзить ей прямо в груди.

А ежели не так воткнешь,

То от травы тотчас умрешь:

Так говорят все стары люди».

Мужик, сию услыша весть,

Упал тогда старухе в ноги.

В слезах не видит он дороги,

Спешит скоряй на лошадь сесть.

Дивится жениной он злобе,

За что б озлилась так она;

Смущеньем мысль его полна:

Не хочется быть рано в гробе.

Приехал только лишь домой,

Жена тотчас его встречает

И мниму злость предупреждает:

В грудь бросила ему травой.

Мужик взбесился, зря то ясно,

Что хочет уморить жена.

«Постой, – вскричал, – уж злость видна,

Узнав, как с мужем ты согласна.

Не думай, чтоб свершила зло:

Умри, коль смерти мне желаешь;

Сама себя теперь караешь,

Тебе злодейство то дало».

Сказав то, вынул нож ужасной,

Вонзил жене невинной в грудь.

«Что муж тебе я, ты забудь,

Коль мне не хочешь быть подвластной.

Умри, проклятая душа,

Коль мужа умертвить хотела,

Себя ты тем не пожалела».

Жена тогда, едва дыша,

Сказала мужу, умирая,

Что смерть приемлет без вины

И что старухой смущены:

«Она, безбожница, нас злая

С тобою разлучила ввек».

Узнал и муж тогда старуху,

Но уж жена лишилась духу.

Жалел, что жизнь ее пресек.

Но мужнее тогда жаленье,

Хотя и каялся в вине,

Уж поздно было о жене,

И невозвратно то лишенье.

А ту хрычовку сатана,

За женину ножом утрату,

Во аде наградил в заплату,

Чтоб вечно мучилась она.

Читатель! сказку ты читая,

Жалей о тех, жалей со мной,

Которы гибнут клеветой,

Безвинно жизнь оканчивая.

Найдем и много мы старух,

Которых злость развраты множит,

Чего и дьявол сам не может,

Чтобы поссорить в дружбе двух.

Клеветники – у чорта сети,

Которыми он ловит тех,

Что, кроме истины, утех

Неправдой не хотят имети.