В тот же период столкнулся с тенденциями и Михаил, встретившись на одном бизнес-семинаре с одетым по новой моде старинным знакомым. На возмущение Михаила, что, дескать, Ленин символизирует ужасную советскую эпоху, тот рассмеялся.
- Не бери все это всерьез. В Европе сейчас так многие ходят. И начали даже до того, как он из клиники вышел. Еще когда только слухи ходили. Я вот вчера из Лондона прилетел, так там сейчас чуть ли не повально так ходят. Представляешь, за неделю взорвалось! Впрочем, ты сам знаешь. Пройдет скоро.
- Сколько все кругом орут, что вейпы - временная забава. Так нет, мать вашу, все парят. И чем больше над этим смеются, чем больше это кажется выпендрежно-зашкварным, тем больше они парят, собаки.
- А я, кстати, там себе купил, ха-ха! У нас-то жидкости продаются, фигня все. Вот право слово, что ни попробуй, все не то. А вот там... годнота! И вкусно, главное!
Михаил поднял брови и повернул голову влево, а потом покачал ею, разводя руками в стороны, имитируя недоумение. Они распрощались. Общение со старым приятелем, хоть и о пустом, оставило толику неприятного осадка. Да и вообще, честно сказать, в последнее время в его жизни как-то перестали происходить яркие моменты. Знакомство с Мариной оказалось каким-то будничным. Все развивалось предсказуемо и естественно. Нет, она по-прежнему ему нравилась и казалась перспективной, но все шло именно так, как бывает, без подводных камней, и это не то чтобы настораживало, но удивляло. Марина тоже оказалась в курсе новых трендов, попросив Михаила купить ей вещицу с серпом и молотом. Он был вне себя и прочитал ей лекцию об ужасах советского строя, но девушка восприняла это как попытку спрятать жадность. Она понимала, что проекты Михаила в последнее время немного провисли: в преддверии зимнего сезона спрос на краски предсказуемо упал. Михаил чувствовал себя утомленным, и привычные пересуды с Антоном, как бы ни были бессмысленны, в этот период вдруг обрели новый смысл, в них Михаил обогащался и восстанавливался.
А события вокруг развивались стремительно. Появилась и прокатилась по всей Европе своеобразная мода: ношение красного цвета, пионерских галстуков, даже резко набрали популярность прически в советском стиле. Во всех магазинах хитом продаж были туфли-лодочки, монотонные блузки. А уж кепки, кепки!!! Даже в Москве времен впавшего в недоверие мэра Шаца они не пользовались такой популярностью, как то было сейчас. Тут можно вспомнить небывалую популярность маек с изображением Че Гевары, которые носили далекие от коммунистических идей люди, и 'Капитала'-то в руках не державшие! Но есть образ, к которому хотелось быть причастным, и становилось не важно, за что боролся Че. И не важно, за что боролся в свое время Ленин, и даже неважно, какая была мода в его время! Советская тематика уже вышла на передний план в начале десятых, когда в обществе накопился и назрел необходимый и достаточный уровень ностальгии; но здесь и страна, и отношения между людьми, при всех экономических особенностях, не сильно отошли от советскости, особенно в своих стереотипах. Ленин как светлый образ совместил в себе и ностальгию о сильной стране (которую мы потеряли!), и европейскость, ведь изначально мода накрыла Европу. Европу мода накрыла, опять же, именно из-за чудесного воскресения, где все восприняли это событие, как прорыв науки, как первую ласточку. Никто не говорил: 'Коммунисты - слуги дьявола, восставшие против церкви, и их темный лидер, вожак, который стал их культом, восстал из мертвых под зовом их голосов!' О коммунизме применительно к Ленину в массах вообще никто не упоминал, но красное носили, ничуть не стесняясь. Впрочем, нельзя сказать, что его личность, как историческая фигура, осталась не затронутой ими, напротив, его образ виделся ими как образ смельчака, восставшего против отжившего старого. И опять же - в Европе среди обывателей никто не обсуждал пресловутый пломбированный вагон, деньги Парвуса и уж тем более не проводил аллюзии со зловредной бациллой. В России отношение было болезненное, и хоть часть следящих за модой впали в эту крайность, они дали возможность для критики осуждающим, тем, вечно осуждающим, кому только дай повод насмехнуться, показывая свое превосходство.
Именно к такой категории людей относился и Егор; случайно затронув этот вопрос в разговоре с ним, Антон натолкнулся на привычное сопротивление.
- Да я что, идиот, верить всему? Мало ли чего в этом вашем интернете напишут никому неизвестные люди. Захотел - написал. Ленин. И что теперь? Кто это вообще такой? Да ерунда все это. Похитили его тело, а теперь будут спекулировать на этом. Да, может, там давно уже и не Ленин лежал? Нам, помниться, вон один преподаватель рассказывал, что был взрыв в семидесятых годах, так что от тела настоящего Ленина уж точно ничего не осталось. Зачем засорять мозги подобным мусором - кому он нужен? Что он вообще из себя представляет?
Антон рассказал ему историю про журнал, надеясь уж хоть здесь встретить одобрение, но опять был принят в штыки. Да, говорил Егор все то же самое, о чем и думал Антон, но с упреком же Антону, словно обвиняя того в оппортунизме.
- Галстуки эти - все убогая ерунда. Что такое коммунизм? Тупая идеология, отнять все и поделить, так никогда не будет. Придумали в свое время и запудрили людям мозги. И сейчас эта тупая молодежь бегает со всей этой шушерой - кому оно надо? Это как мода на фоточки в туалете, лифтолуки - в одну степь. Запустили - и поехало! И как ведь интересно не отставать от других? И еще выставляют свою тупость на всеобщее обозрение - вот чего я натурально не понимаю! Ты встаешь посреди площади и начинаешь орать: 'Я тупая! Посмотрите на меня, какая я тупая! И я кайфую от осознания собственной тупости'. Да даже говорить об этом уродливо - идти на их же поводу. Не достойны они этого, никак нет.
- Как же ты любишь ныть, друг мой! - попытался свести взаимное непонимание в шутку Антон, но в итоге выглядел еще смешнее. Он хотел возмутиться, мол, а какое право есть у Егора так огульно всех осуждать, но вспомнил свою реакцию на девушку в галстуке и промолчал.
- Нытье - это смысл жизни! - торжественно возвестил Егор.
Он уважал Антона по-человечески, но больше потому, что свыкся с ним за все эти годы, и благодаря незлобливости Антона мог в открытую смеяться над его суждениями. Прощаясь, утомившись от его упертости, Егор вопрошал себя: 'К чему это думание? К чему оно приводит? Живешь и живи. Получай от жизни удовольствие, делай что тебе приятно. Нет, надо говорить, что все плохо, все во всем виноваты. Как это весело. Я бы этот ваш коммунизм в особую психическую болезнь занес'.
Однако находились в российском, равно как и мировом обществе люди, для которых новости о Ленине прошли мимо. И как раз такой была наша подруга Дарья. Воспользовавшись выходным днем, Даша отправилась гулять на природу, вооружившись небольшим блокнотиком для зарисовок. Осень всегда привлекала ее необычностью красок и их богатством, а также общим настроением легкой печали и меланхолии. А поздняя осень наполняла эти краски безнадежной тоской, такой близкой Дашиному сердцу. И сейчас она сидела и рисовала пейзаж, окружавший ее. Но мало-помалу картинка преображалась. Появлялись несуществующие детали, персонажи. Даша достала ластик и аккуратно подтерла нарисованное, вспомнив о том, что не желала видеть никаких живых существ на своем полотне в самом начале. Она захлопнула листы и побрела по дорожке. Мокрые опавшие листья шуршали, видимо, предчувствуя скорое выпадение первого снега. Даша именно брела, и не было ни одной конкретной мысли в ее голове. Редкие люди обгоняли ее, и им могло в тот момент показаться, что Даша идет уверенно и целенаправленно, но это было вызвано скорее особенностями ее походки; на окружающих она не обращала абсолютно никакого внимания, интуитивно не сталкиваясь с ними. Навстречу проехала молодая девушка с коляской и Даша вдруг встала как вкопанная, обретя внимание. Нет, конечно же, ей приходилось в детстве играть в семью и ухаживать за куклами. И сейчас она смотрела на малыша, который был совсем беспомощный, но тянулся, тянулся к матери. 'Странно, - думала Даша, - мы пытаемся понять природу смерти. Мы все спорим, что происходит с душой после, что человек чувствует при этом. Но мы совсем забываем момент рождения. Аналогично: что мы чувствовали до рождения? Чем занимались? И сколько там наверху душ лишних? Ведь эта мысль полностью убивает все идеи о реинкарнации душ! Да - я могу построить. Пожалуй, даже очень хочу'. И Даша окунулась в мир материнства. Она прекрасно понимала, что реальная возможность появится у нее не скоро, но ощущение, что возможно создать нечто свое, к чему ты будешь причастна, словно переоткрылась у нее. Нет, это уже не суп с камешками для кукол. В ее воображении начали рисоваться картины быта, о том, как она будет образцовой хозяйкой, и так далее. Подобные мечты она встретила смехом - уж больно абсурдными они казались. 'Кому я нужна', - добавила она, усмехаясь. И во фразе этой не было ни грамма заниженной самооценки. Напротив, в ней отражалось ощущение собственного превосходства над окружающими, превосходства скрытого для всех, но очевидного для нее, и служащего, по всей видимости, причиной непонимания со стороны окружающих, элементарно 'не доросших' до ее, Дарьиного, уровня развития.
