Фогельштейна сожгли на следующий день, а прах развеяли. В свежем завещании, которое можно было также считать предсмертной запиской, он отразил этот момент особенно подробно, объясняя это тем, что не желает второго шанса для себя, а жизненный путь должен быть для всех един. Весть о самоубийстве Фогельштейна облетела мир. Миллиардеры и миллионеры, оплатившие заранее возможность возвращения, не доверявшие Фехнеру и ему подобным прожектерам, потребовали деньги назад. Во всех замешанных клиниках прошли обыски, даже, поговаривали, началось преследование врачей. По крайней мере по российскому телевидению эти слухи циркулировали целую неделю после события.
Ленин, хоть и не воспринявший смерть Фогельштейна как личную трагедию, был растроган. Но с тем к нему пришло и понимание своей избранности, ценности своей миссии. Всё - пути отрезаны. Он - первый и последний человек в истории, проживший две жизни.
На фоне неудачных операций и самоубийства Фогельштейна, шумно прошли международные конференции врачей, где книги Фогельштейна были подвергнуты жесточайшей критике. Досконально были разобраны все постулаты и объяснены причины и невыполнимости. Надо сказать, что большая часть этих книг, была написана скорее в жанре научно-популярной литературы, местами проглядывали откровенно фантастические и мистические моменты, поэтому критиковать их с глубоконаучной точки зрения было легко. На один вопрос не могли ответить: как же Фогельштейн, оперируя своими изысканиями, сумел провести этот чудовищный и необъяснимый эксперимент? Научное сообщество разводило руками и хваталось за головы: при жизни Фогельштейна с ним никто не желал общаться, его теорию никто не хотел признавать. Да, некоторые непризнанные ученые, порой сторонники альтернативной науки выходили с Исааком на контакт, они пытались уточнить у него что-то, плавно переходя к теме эксперимента, но профессор упорно ссылался на тайну, на подписанные им договора о неразглашении. Поэтому сейчас, на основании всех факторов, в голове абсолютно любого человека могла засесть всего одна мысль: подлог. Это все подразумевали, но никто на заседании не решался озвучить. Говорили о невероятности, доказывали вновь и вновь. И наконец, кто-то сказал шепотом: 'Да все это чушь!' - 'Мистификация', - вдруг воскликнул кто-то. Начался галдеж. Каждый из уважаемых ученых считал своим долгом уязвить мертвого Фогельштейна. Не было никакой операции, наняли актера, настоящего Ленина захоронили. Мир ученых в этом плане похож на людей - тоже любят поорать и подискутировать, особенно когда тема горячая, а решение проблемы кажется чем-то недостижимым. Но мир ученых отличается от мира обычных людей тем, что все-таки для любого утверждения ищутся соответствующие доказательства. А доказательство здесь было, в общем-то, одно. Доказательство это звалось Владимиром Ильичом Лениным.
В Правительство Российской Федерации поступил необычнейший запрос - о выдаче Ульянова для установления его личности и проверки его здоровья. Научное сообщество составило серьезный документ, закрепленный сотнями подписей известнейших ученых, в котором уверяло, что Ильич, как уникальный и единственный экспонат, нуждается в каждодневном наблюдении. Эти наблюдения оставались единственной возможностью интерпретировать основную книгу Фогельштейна. Предполагалось, что изучив детально процессы, происходившие в клетках Ильича, ученые могли вывести реальные средства, замедляющие старение или перезапускающие жизненные системы организма. Российская сторона, получив документ, сделала официальное заявление. Вот что сказал пресс-секретарь Президента Виктора Тупина Даниил Каменев: 'Сейчас мы получили запрос от мирового научного сообщества на тему Владимира Ильича Ленина, о том, что его хотят исследовать. Вы все знаете, насколько это уникальный эксперимент. Скажем честно, у огромного числа людей до сих пор есть серьезные подозрения относительно всего произошедшего. От лица Российской Федерации могу официально заявить, что это личное дело Владимира Ильича - хочет или нет он помочь мировой науке. Любые эксперименты, как известно, дело полностью добровольное, никто не может быть к этому принужден. Но мы со своей стороны, как демократическая страна, никогда не препятствовали, не препятствуем и не будем препятствовать выезду за границу как Ленина, так еще кого бы то ни было'.
Оппозиционные издания и политики, тот же Подвальный, сразу же едко заметили, что Ленин, привлеченный в страну исключительно ради выборов, чтобы поднять к ним интерес у народа, повысить явку на избирательных участках и в конечном итоге легитимизовать тупинскую власть, более не нужен, он отыграл свою роль и может ехать на все четыре стороны. Если он вдруг захочет организовать революцию - что ж, пусть и организовывает ее в Европе, в этом ему даже можно и подсобить. Проблемы в Европе - это всегда классно, это всегда повестка дня, это горячо. Народ должен знать, что там происходит. Тем же вечером Владимир Ильич получил звонок из Министерства иностранных дел с разрешением покинуть страну. Он ободрился - не зря наводил мосты. Вскоре он получил звонок из Швейцарии.
'Добрый день, Владимир Ильич! Это Георг Тун у аппарата. Мы наслышаны о Вашей готовности к эмиграции в Европу и поздравляем с тем, что Ваше Правительство отпустило Вас. Я звоню Вам не от своего имени - я звоню Вам от лица Всемирной организации здравоохранения. Точнее из отдела, отвечающего за увеличение срока продолжительности жизни. Мы желаем использовать Ваш опыт для будущих поколений, будущих проектов, направленных на исследование клеточной медицины и так далее. Мы были бы рады видеть Вас у себя'.
Хотя предложение было крайне ненавязчивым, Ленину категорически не хотелось участвовать в каких-либо медицинских опытах, пусть даже от них зависит здоровье человечества. Впрочем, и отказываться было глупо - у Ильича почти не было контактов за рубежом, здесь же начало его поездки приобретало смысл и позволяло надеяться на возможность начала агитации. 'Впрочем, перед кем агитировать?', - в который раз задал себе этот вопрос Ильич - 'Но не агитировать, тогда что? Что еще можно делать? Что еще можно предпринять? Я ведь толком не знаю настроений, не знаю ситуации. Я помню, что когда я был в больнице после операции, то меня вывела на свободу огромная толпа. Агитировать перед ними? Да, но нужно понять, чего они ждут. Скорее всего, им был просто интересен человек, вернувшийся с того света. Каковы эти марксисты? Я ведь видел у них красные флаги! И надо признать, то, что я увидел на заводе, показывает, как изменились взаимоотношения между пролетариатом и буржуазией. Сокращением рабочего дня уже никого не привлечешь. Но почему? Ведь мы ставили конечной целью при построении коммунизма еще большее его сокращение! Нужна новая программа, видимо так'.
С такими мыслями Ленин начал собирать вещи и готовиться к отъезду. Загранпаспорт был готов, билет на самолет заказан. Ленин радовался, потому что жизнь в России наскучила ему. Он прекрасно понимал, что его держат отшельником, разрешив ему поучаствовать в выборах в своих интересах, но более действующей власти он не нужен. Не нужен он и народу, который не видит связи между своим экономическим положением и эксплуататорами, который помнит об опыте строительства социализма - и помнит в негативном смысле и не хочет повторения кровавых событий. Революция, точнее, революции семнадцатого года, не были вещами в себе. Они назрели, как назревает огромный прыщ под ноздрёй. Волнения по России прокатывались и в прежние времена, причем весьма часто. Это были народные восстания, сдерживающиеся регулярной армией. Но в феврале семнадцатого армия была на фронте, да и отречение Николая Второго было формально добровольным. А вот Временное Правительство потеряло поддержку армии. Впоследствии, конечно, образовалось Белое движение, хочется сказать, что было уже поздно, но нет. Было не поздно, были все шансы убрать большевиков. Однако тем тоже удалось выстроить свою армию, и, как мы помним, в тех боях Рабоче-крестьянская Красная армия доказала свой боевой дух. Большевики устояли. Партия большевиков, к моменту захвата власти, имела длительный опыт подпольной борьбы, в том числе и из-за рубежа. Ничего подобного в реалиях России, в которой оказался Ленин в веке двадцать первом, не было. Конечно, в момент, когда он прибыл сюда, ему виделось, как он выйдет на площадь, и народ на руках внесет его в Кремль. Но нет, этим мечтам сбыться было не суждено. Создать организацию? Но как? Когда ты отрешен от мира, это крайне трудно. Как мы помним, все попытки Ленина навести контакты с кем бы то ни было прерывались. 'Завтра мой последний день в Москве', - подумал он, ложась в кровать. 'Надо пройтись... Город, конечно, не тот... Прогресс! Да, мы очистили тогда Москву от грязи, которая накопилась при царизме. Мы придали ей блеск, заложили опору. Что есть, то есть, вот они - остатки советского строя! Единственные! Это архитектура. И как пристально отличается советское и постсоветское! Советское не уступает лучшим традициям дореволюционной культуры: при царизме буржуазные деятели, что ни говори, разбирались в красоте. Но новодел? Нынешняя буржуазная власть начисто потеряла чувство вкуса. Увы'. С такими мыслями Ильич и заснул.
