Дѣвушка оставила руку, а у инспектора мелькнулъ новый планъ. Взявъ надзирателя подъ руку, онъ увелъ его въ таможенную контору, какъ бы желая дать ему приказаніе. Закрывъ за собой дверь, инспекторъ сказалъ коротко и рѣшительно, какъ будто принявъ новое рѣшеніе:
— Я самъ напишу донесеніе по начальству. Благодарю васъ за помощь.
И онъ поднялся къ себѣ наверхъ.
Оставшись одинъ и собравшись съ мыслями, онъ долженъ былъ сознаться, что послѣднія его дѣйствія были продиктованы мотивами низшаго порядка. Его половыя побужденія заставили его поступить противъ закона. О жалости не могло быть и рѣчи: вѣдь эти люди были сравнительно зажиточны: у нихъ былъ и домъ, и рыбная ловля, лодки и снасти составлявшія цѣнность въ многія сотни кронъ, тюленья охота и птичьи гнѣзда; кромѣ того, у нихъ былъ капиталъ и нѣсколько участковъ земли, которые они сдавали въ аренду. Ему не приходила въ голову ложная мысль о томъ, что его побѣдила женщина. Провѣривъ все до мелочей, онъ убѣждался въ томъ, что онъ сдѣлался жертвой собственныхъ инстинктовъ и желанія чего-нибудь добиться отъ этой женщины. У народа его престижъ погибъ навсегда; его достоинство было поколеблено; теперь всякая баба, всякій мальчишка будетъ считать себя выше его. Въ концѣ концовъ, его мало интересовало, будетъ ли онъ имѣть власть надъ этими жалкими людьми или нѣтъ. Худо было то, что эта женщина, съ которой, какъ онъ теперь чувствовалъ, онъ долженъ будетъ связать свою жизнь, чтобы быть счастливымъ, съ первой же минуты будетъ убѣждена, что одержала надъ нимъ побѣду, и, такимъ образомъ, равновѣсіе въ будущемъ союзѣ сразу будетъ нарушено.
У Борга было много романовъ и увлеченій, но онъ никогда не скрывалъ своего убѣжденія въ превосходствѣ мужчины надъ переходной формой отъ ребенка къ мужчинѣ, именуемой женщиной: поэтому всѣ его связи не были долговѣчны. Онъ хотѣлъ быть любимымъ женщиной, которая бы видѣла въ немъ болѣе сильнаго, онъ хотѣлъ быть предметомъ поклоненія, могучимъ стволомъ, обвитымъ слабымъ побѣгомъ. Но онъ родился въ эпоху умственной дряблости, когда женскимъ поломъ овладѣла манія величія. Его воспитали больные мужчины и политическія ничтожества, нуждавшіяся въ массахъ при подачахъ голосовъ. Поэтому онъ оставался одинокимъ. Правда, онъ зналъ, что въ любви мужчина долженъ подчиняться, долженъ быть одураченъ, что единственный способъ приблизиться къ женщинѣ — это ползкомъ. Иногда и ему приходилось ползать, и, дѣйствительно, пока онъ это дѣлалъ, все шло хорошо, когда же онъ выпрямлялся, наступалъ конецъ, повторялись вѣчныя обвиненія, что онъ лжетъ, притворяется преданнымъ, что онъ никогда не любилъ и такъ далѣе.
Имѣя возможность предаваться высшимъ духовнымъ наслажденіямъ, чувствуя себя незауряднымъ человѣкомъ, онъ никогда не ощущалъ потребности отдаваться низменнымъ влеченіямъ; онъ не имѣлъ желанія стать добычей паразита, никогда не стремился создавать себѣ конкурентовъ. Его сильное я возставало противъ мысли служить женщинѣ средствомъ для продленія ея потомства, играть роль, которая выпадала на долю почти всѣхъ мужчинъ его возраста.
Теперь онъ стоялъ передъ дилеммой: уподобить женщину себѣ, разъ онъ уподобился женщинѣ. Притворяться передъ ней и показывать внѣшне то, чего онъ не чувствовалъ, онъ не могъ, но онъ имѣлъ способность прекрасно приспособляться къ средѣ, онъ могъ заставить себя думать и страдать, какъ другіе. Другихъ вѣдь онъ могъ наблюдать только въ тѣхъ стадіяхъ, которыя имъ уже были пройдены, — поэтому ему надо было только черпать все необходимое изъ собственныхъ воспоминаній, задерживая свой ходъ и свое стремленіе впередъ.
Онъ всегда любилъ женское общество. Онъ въ немъ находилъ отдыхъ и развлеченіе, подобно тому, какъ старые люди въ общеніи съ дѣтьми молодѣютъ и возрождаются, если это только не продолжается слишкомъ долго и не переходитъ въ утомленіе.
Онъ чувствовалъ, что въ немъ крѣпнетъ рѣшеніе обладать этой женщиной. Однако, несмотря на то, что онъ былъ естествоиспытателемъ и не забывалъ, что человѣкъ принадлежитъ къ млекопитающимъ, для него все-таки было совершенно ясно, что человѣческая любовь развивается, какъ и все другое, и, заключая въ себѣ всѣ высшіе элементы духовной жизни, не теряетъ чувственной основы. Онъ хорошо зналъ, сколько нездороваго обоготворенія внесло христіанство въ любовь въ своей борьбѣ противъ чисто животнаго элемента, отъ котораго истинная любовь должна быть освобождена. Боргъ не вѣрилъ въ ложную стыдливость, прикрывающую то, что хотятъ скрыть, точно также онъ не признавалъ брачную постель единственной основой супружеской жизни. Онъ стремился къ полному сліянію тѣла и души, и въ этомъ сліяніи онъ, какъ сильная кислота, хотѣлъ нейтрализовать пассивное основаніе, чтобы результатомъ соединенія явилось не индифферентное тѣло, а, напротивъ, — съ избыткомъ свободной кислоты, которая придавала бы соединенію особый характеръ и всегда была готова нейтрализовать всякую попытку освободиться.
Правда, человѣческая любовь — не химическое соединеніе, а духовное органическое сліяніе, которое, быть можетъ, похоже на первое, но не тождественно съ нимъ. И онъ не ожидалъ какого-нибудь усиленія своего я или прироста своихъ силъ, а только стремился повысить пульсъ жизни; онъ не искалъ поддержки въ другихъ, но хотѣлъ самъ быть опорой, чтобы испытать, насладиться ощущеніемъ своей силы, чтобы имѣть возможность расточать пригоршнями дары своей души, не бѣднѣя и не выдыхаясь.
Думая такимъ образомъ, онъ снова выглянулъ въ окно и сразу увидѣлъ тѣхъ, кого онъ искалъ. Молодая дѣвушка стояла передъ крыльцомъ у своего дома и принимала благодарность отъ женщинъ и мужчинъ, гладила дѣтей по головамъ и, казалось, была совсѣмъ во власти чувствъ, вызванныхъ проявленіемъ сильной, открытой симпатіи.
— Какое странное участіе къ преступникамъ, — подумалъ инспекторъ. — Какая любовь къ этимъ нищимъ духомъ. Какъ хорошо понимаютъ онѣ это взаимное тяготѣніе, которое выдаютъ за чувство, чтобы имѣть возможность хвастаться имъ. Онѣ считаютъ его чѣмъ-то болѣе высокимъ, чѣмъ ясная чистая мысль.
Вся эта сцена казалась ему такимъ сложнымъ клубкомъ безсмыслицы, котораго, казалось, не распутать. Она обнаруживала тотъ хаосъ, который получался, какъ только эти мозги обнаруживали первыя попытки самостоятельнаго мышленія.
И вотъ она, заставившая его нарушить законъ, стояла здѣсь и, какъ ангелъ, принимала поклоненіе. Если, дѣйствительно, съ ея точки зрѣнія, нарушеніе закона было такимъ прекраснымъ, благороднымъ дѣяніемъ, то ему по справедливости принадлежала эта благодарность; вѣдь онъ допустилъ, чтобы законъ уступилъ мѣсто милости. Да, но вотъ толпа думаетъ иначе и знаетъ, что истиннымъ мотивомъ его поступка было не благожелательное отношеніе къ людямъ, а нѣжныя чувства къ дѣвушкѣ: либо учтивость, либо надежда овладѣть ею. Правильно, но вѣдь мотивомъ къ ея выступленію могло въ данномъ случаѣ быть желаніе завоевать симпатію толпы, стремленіе сдѣлаться популярной, отвѣчать на пожатіе множества рукъ. Здѣсь толпа играла роль публики въ бальномъ залѣ, прохожихъ на улицѣ и на рынкѣ. Своимъ прикосновеніемъ, быть можетъ, невиннымъ, можетъ быть, ранѣе разсчитаннымъ, а вѣрнѣе всего — и тѣмъ, и другимъ вмѣстѣ, она заставила его поступить дурно, а сама за этотъ же поступокъ принимаетъ ютъ всѣхъ благодарность.
Но онъ долженъ ею обладать, и потому всѣ эти разсужденія не должны имѣть мѣста. Онъ тотчасъ сообразилъ, что, пользуясь этимъ медіумомъ, онъ будетъ въ состояніи проводить въ массу свои идеи и планы, руководить толпой, навязывать людямъ свои благодѣянія и, въ концѣ концовъ, подчинить ихъ себѣ. Онъ хотѣлъ, какъ богъ, смѣяться надъ ихъ глупостью: пусть они думаютъ, что ихъ счастье создано ими самими, а между тѣмъ они будутъ исполнять лишь его мысли и планы. Они будутъ ѣсть барду отъ его пивоварни, по крѣпкаго напитка они не увидятъ. Бъ концѣ концовъ, не все ли ему равно, прокормятъ ли пустынныя шхеры эту полуголодную толпу или нѣтъ? Почему онъ долженъ имѣть состраданіе къ своимъ естественнымъ врагамъ, которые тяжкимъ гнетомъ легли на его жизнь, задерживая его ростъ. Вѣдь у нихъ то самихъ нѣтъ и слѣда состраданія; напротивъ того, своихъ благодѣтелей они преслѣдовали съ яростью дикихъ звѣрей, хотя тѣ мстили имъ только новыми благодѣяніями.
