Въ одинъ изъ майскихъ вечеровъ вдоль Гостенсфіорда на парусахъ подъ боковымъ вѣтромъ шла рыбачья лодка. На горизонтѣ синѣли контуры всѣмъ извѣстныхъ шхеръ Рекарна съ тремя пирамидальными вершинами. Солнце заходило, и стали собираться тучи. У береговъ зашумѣли волны прибоя, а непріятный скрипъ большого паруса показывалъ, что береговой вѣтеръ скоро смѣнится безпорядочными порывами сверху, снизу, сзади.

У руля сидѣлъ таможенный надзиратель Восточной шхеры, великанъ съ длинной черной бородой; время отъ времени онъ обмѣнивался взглядомъ съ двумя сидѣвшими противъ него стражниками.

Одинъ изъ нихъ управлялъ большимъ парусомъ.

Надзиратель по временамъ съ любопытствомъ оглядывалъ маленькаго господина, который, съежившись, сидѣлъ у мачты и, видимо, дрожа отъ холода и страха, все время старался поплотнѣе закутаться въ пледъ.

Вѣроятно, этотъ господинъ казался очень смѣшнымъ, такъ какъ надзиратель часто отворачивался въ сторону моря и, сплевывая табакъ, едва скрывалъ душившій его смѣхъ.

Пассажиръ былъ одѣтъ въ коричневое весеннее пальто, изъ-подъ котораго видны были свѣтло-зеленыя брюки, штиблеты на шнуркахъ изъ крокодиловой кожи съ рядомъ черныхъ пуговицъ на коричневыхъ гетрахъ и свѣтло-желтый шарфъ. Руки были плотно обтянуты свѣтлыми лайковыми перчатками съ тремя пуговицами, а на правой перчаткѣ виднѣлся толстый золотой браслетъ въ видѣ змѣи, кусающей собственный хвостъ. Подъ перчатками, судя по возвышеніямъ на пальцахъ, были кольца. Лицо, поскольку можно было разглядѣть, было худое и очень блѣдное. Небольшіе, топкіе черные усы съ закрученными кверху концами, еще больше оттѣняли блѣдность лица и придавали ему слегка экзотическое выраженіе. Шляпа сдвинулась назадъ, открывая лобъ и часть темени съ ровно подстриженнымъ хохолкомъ черныхъ волосъ.

Вниманіе рулевого больше всего привлекали браслетъ, усы и черный хохолокъ.

Въ продолженіе всего долгаго переѣзда отъ Даларе, рулевой, большой балагуръ, пытался завязать разговоръ съ этимъ пассажиромъ, инспекторомъ рыболовства, котораго онъ долженъ былъ доставить на станцію въ Восточную шхеру. Однако, молодой ученый выказывалъ пренебрежительное равнодушіе ко всѣмъ его назойливымъ остротамъ, и надзиратель окончательно рѣшилъ, что "инструкторъ" — большой гордецъ.

Вѣтеръ окрѣпъ. Они проѣхали Ганстенъ, и теперь начался опасный переѣздъ. Инспекторъ все время держалъ въ рукахъ морскую карту и наносилъ на нее свои отмѣтки, по временамъ задавая вопросы. Теперь же онъ положилъ карту въ карманъ и обратился къ рулевому голосомъ, болѣе похожимъ на женскій, чѣмъ на мужской.

— Прошу васъ, правьте осторожнѣй.

— Господинъ инструкторъ боится? — спросилъ насмѣшливо рулевой.

— Да, я боюсь за свою жизнь. Она мнѣ дорога, — отвѣтилъ инспекторъ.

— А за жизнь другихъ? — прямо поставилъ вопросъ рулевой.

— Не такъ, какъ за свою. Вообще, плавать въ лодкѣ — опасное занятіе, въ особенности съ рейселемъ.

— Значитъ, вы уже не разъ ѣздили съ парусомъ.

— Первый разъ въ жизни! Но вѣдь я же вижу, гдѣ точка приложенія силы вѣтра, какъ велико сопротивленіе тяжести лодки; я все это прекрасно понимаю и знаю, что значитъ, когда парусъ ложится назадъ.

— Сѣли бы сами на руль, — проворчалъ рулевой.

— Зачѣмъ? Это ваше мѣсто. Я не взбираюсь на козлы, когда мнѣ приходится ѣздить по служебнымъ дѣламъ.

— Да вы, поди, и парусомъ править не умѣете!

— Не умѣю, по думаю, что этому, по всей вѣроятности, не трудно научиться. Вѣдь чуть ли не каждый школьникъ умѣетъ править, а о таможенныхъ служащихъ и говорить нечего, такъ что, въ этомъ нѣтъ ничего постыднаго. А вотъ вы правьте осторожнѣе, потому что я вовсе не желаю вымокнуть и испортить свои перчатки.

Это было сказано рѣзко, но правильно, и таможенный надзиратель, считавшій себя первымъ лицомъ на Восточномъ шхерѣ, смутился.

Съ поворотомъ руля парусъ снова надулся, и лодка пошла прямо по направленію къ шхерамъ, гдѣ виднѣлся бѣлый таможенный домикъ, освѣщенный заходящимъ солнцемъ. Но вотъ и внутреннія шхеры начинали скрываться изъ глазъ, и теперь все больше чувствовалось, что нѣтъ здѣсь пріюта и негдѣ искать защиты. Передъ ними развертывалось во всю ширь и мощь открытое море и угрожающе чернѣло на востокѣ.

Ни острова, ни шхеры на всемъ водномъ пространствѣ, и въ случаѣ бури нѣтъ никакой возможности укрыться и убрать паруса. Оставалось итти навстрѣчу гибели надъ черной пастью моря по направленію къ единственному маленькому островку, казавшемуся не многимъ больше буйка, брошеннаго въ море.

Инспекторъ, который, какъ мы уже знаемъ, боялся за свою жизнь и былъ слишкомъ уменъ, чтобы разсчитывать на жалкія силы человѣка въ борьбѣ съ могучей стихiей, чувствовалъ себя неважно.

Въ свои тридцать шесть лѣтъ онъ прекрасно могъ разбираться въ положеніи дѣлъ и не слишкомъ переоцѣнивалъ благоразуміе и мужество рулевого; вотъ почему онъ съ такимъ недовѣріемъ смотрѣлъ на его смуглое лицо, обрамленное бородой.

Онъ не вѣрилъ, чтобы мускулистая рука рулевого могла противодѣйствовать вѣтру, который давитъ съ силой многихъ тысячъ фунтовъ на зыбкую поверхность паруса. Онъ ясно видѣлъ, что это мужество опирается на ошибочные разсчеты.

Какъ глупо, думалъ онъ, ввѣрять волнамъ свою жизнь и плыть въ маленькой открытой лодкѣ, когда есть большія палубныя суда и пароходы. Какъ наивно вѣшать огромный парусъ на еловую мачту, которая, какъ лукъ, гнется подъ порывами вѣтра.

Ванты съ подвѣтренной стороны вяло повисли, передній канатъ — тоже, и вся сила вѣтра была обращена на навѣтренные ванты, которые вдобавокъ, кажется, были гнилые. Онъ не хотѣлъ вручать свою судьбу такой ненадежной вещи, какъ пеньковый канатъ большей или меньшей прочности, при первомъ сильномъ порывѣ вѣтра онъ обратился къ человѣку, сидѣвшему у подъемнаго каната, и крикнулъ ему повелительнымъ, не допускающимъ возраженій голосомъ*.

— Парусъ долой!

Стражникъ боязливо оглянулся, выжидая приказаній рулевого, но инспекторъ тотчасъ же повторилъ приказаніе и такъ внушительно, что парусъ упалъ.

Теперь закричалъ надзиратель:

— Что за дьяволъ командуетъ здѣсь въ моей лодкѣ?

— Я, — отвѣтилъ инспекторъ.

И онъ обратился съ новымъ приказаніемъ къ обоимъ стражникамъ.

— Долой весла!

Весла тотчасъ были убраны. Лодка нѣсколько разъ зачерпнула воды, такъ какъ надзиратель, разсердившись, выпустилъ руль изъ рукъ.

— Садитесь сами на руль!

Инспекторъ тотчасъ занялъ его мѣсто, и руль оказался у него въ рукахъ раньше, чѣмъ рулевой успѣлъ выругаться.

Лайковая перчатка сразу лопнула по шву большого пальца, но лодка ровно пошла впередъ. Надзиратель, усмѣхаясь себѣ въ усъ, взялъ въ руки весло, чтобы, если понадобится, быстро повернуть лодку, какъ слѣдуетъ.

Инспектору некогда было считаться съ недовѣрчивымъ морякомъ, онъ напряженно вглядывался въ сторону вѣтра. Скоро онъ научился различать простыя волны съ равными промежутками длиною въ метръ отъ волнъ съ крутымъ паденіемъ, принесенныхъ вѣтромъ. Бросивъ взглядъ назадъ, одъ быстро сообразилъ, какъ сильно относитъ лодку теченіемъ и вѣтромъ, и сразу понялъ, какого онъ долженъ держаться направленія, чтобы не миновать Восточной шхеры. Надзиратель давно уже старался поймать черный, горящій взглядъ инспектора, чтобы тотъ замѣтилъ его улыбку, но это ему не удавалось. Эти глаза какъ будто хотѣли остаться чистыми, избѣгая всего, что могло бы осквернить или смутить ихъ. Надзиратель, смущенный и растерянный, пытался еще нѣсколько разъ обратить на себя вниманіе инспектора, но потомъ самъ сталъ слѣдить за маневрами лодки.

Солнце спустилось къ горизонту, и волны были теперь пурпурно-черныя снизу и темно-зеленыя сверху. Гребни волнъ отливали зеленымъ цвѣтомъ травы, а пѣна шумѣла, бурлила и сверкала на солнцѣ, какъ красное шампанское. Лодка то тонула въ тѣняхъ заката, то вдругъ выбрасывалась на гребень волны, и тогда четыре лица на мгновеніе озарялись свѣтомъ заката, чтобы вслѣдъ за тѣмъ снова погаснуть.