Ну всё, ты сам, вражина, подписал себе приговор, просунув свои бумаги в окошко - получай, фашист, гранату! И я резко достаю из кармана парашютной куртки своё перцовое средство тушения искр в его глазищах и поливаю им его, самоуверенного-самодовольного-торжествующего, почти в упор. Объект моей газовой атаки сразу же наклоняется и подносит руки к морде, ругаясь. И я тут же прекращаю свой урок. Мне бы сей момент отступить назад от моего ученика, чтобы самому не попасть под действие моего учебного пособия да под удар его, очухавшегося от усвоения учебного материала. Но некуда!: за мной , стоящим левым боком к стене, сзади люди, стоящие плотно в очереди к соседнему окошку. И я продолжаю стоять лицом к проученному мной чечену, превратившемуся из злого в злого-злого после усвоения учебного материала. Стою я, значит, стою. На расстоянии вытянутой руки от него. С опущенными руками. А он всё утирается, ссутулившийся, с опущенной головой. И на секунду прекратив утираться правой рукой, он вдруг совершенно неожиданно для меня выплёскивает в направлении моего лица левую, скорее всего, не целясь, но всё равно задев меня: удар кулаком пришёлся мне по правой скуле и был скользящим - кулак съехал в воздух под ухом, стало быть, мне повезло, ведь удар-то был сильный. К этому моменту за моей спиной было уже пусто: газовое облако распространилось вширь, и народ, ощутив его, отхлынул от меня назад в сторону выхода и открывшихся окон. Люди покидали помещение жилконторы ругаясь-возмущаясь. Я тоже ринулся к выходу, и, оказавшись уже на дворе, расслышал объявление, что жилконтора закрывается, то есть на сегодня выдача справок окончена. И удаляясь в темноте (уже стемнело) со двора восвояси, я расслышал:
- Вон он! Это он! Он!
- Да, это он...
И я надев капюшон ускорил шаг на всякий случай.
Следует упомянуть, что во дворе, не заходя со мной в помещение жилконторы, поджидала агент моего агентства недвижимости, чтобы заполучить от меня выданные мне справки. Ей я успел сообщить, что это моих рук дело.
Забегая вперёд, спешу сообщить, что мне на моём жизненном пути повстречается и добрый чеченец, и именно его я смогу называть без определения "добрый" просто чеченцем, ведь быть добрым - это нормально, стало быть и определение "добрый" в большинстве случаев излишне. А этого моего ученика просто чеченцем я не называю, чтобы не обижать чеченский народ словом. Вот такая вот риторика.
* * * (Звёздочки ╧59)
...Итак, переезд не за горами, стало быть, настала пора готовиться к нему, ясное дело, как - паковать вещи по коробкам. А где их взять? В магазинах да на помойках (подавляющее большинство самых удобных и прочных коробок были подобраны именно на помойках). Это было моим делом - поиск подходящих коробок в окрýге. Замечу, что это занятие было не из простых и занимало у меня много времени: я целенаправленно заходил во дворы, где могли оказаться помойки и были тылы магазинов с пустыми коробками перед ними. А ведь коробок требовалось ну очень много: упаковать 137-метровую пятикомнатную квартиру - нешуточное дело, доложу я вам!
Так что, по грибы я ходил много раз, в смысле: по коробки.
В конце ноября первой переехала из Кристины мама. С фургоном вещей в Купчино. Которые доставят в однокомнатную квартиру Марка (Уля с сентября уже жила там, и в школу с третьего класса ходила в Купчине.
И остался я в такой огромной и почти пустой Кристине один-одинёшенек - и мне стало вдруг жутко неуютно в ней. Через несколько дней как раз накануне моего переезда новый хозяин Кристины или его человек (возможно, главный по ремонту Кристины) привёз в неё целую бригаду белорусских гастарбайтеров-нелегалов в количестве пяти человек для производства в ней грандиозного квартирного ремонта с изменением планировки. В этот день я пошёл в магазин за продуктами, и со мной увязался один из них, обнаруживая во время нашего с ним пребывания на улице страх попасться в лапы милиции, ведь в случае задержания его бы, однозначно, депортировали в Белоруссию, чего ему ой как не хотелось, судя по его бегающим глазкам и вертящейся во все стороны голове, как я понимаю, в целях своевременного обнаружения ментов, короче, я еле сдерживался от смеха глядя на моего спутника. А вечером моего последнего дня в Кристине белорусы поят меня пивом, которое я помог им купить будучи проводником до магазина описанного только что забавно смотревшегося белоруса-закупщика. Но не в угощении меня пивом - это мелочь, проявили себя с хорошей стороны белорусские ребята: а в любезно оказанной ими мне бесплатной услуге - вынести и загрузить все мои вещи в грузовик при переезде (а мебели, коробок и прочего скарба у меня было предостаточно), что позволило мобилизованным мною моим четверым знакомым волонтёрам собраться на Гражданской улице только для выгрузки вещей и поднятия их по крутейшей лестнице наверх в мою комнату в квартире ╧13. Из четвёрки добровольных моих грузчиков отмечу Дениса. Я с ним познакомился на майонезе, куда он пришёл как и я на подёнщину, и где мы выполняли с ним одну работу на двоих. Денис был приятным собеседником настолько, что мне захотелось с ним выпить пива после работы, продолжив общаться за питиём. Так вот, этот самый Денис, которого я видел всего лишь раз, согласился бесплатно мне помочь с пониманием моей нужды в грузчиках и отсутствия у меня денег для их найма. Видимо, Денис, помогая мне, исходил из принципа, что люди должны помогать друг другу, то есть он был своего рода философ. И именно с ним я остался после занесения в комнату вещей на какое-то время в ней, чтобы отметить мой переезд распитием небольшого количества пива, купленного здесь рядом на перекрёстке Мещанской, ой, простите, Гражданской, и Столярного, то есть на Перекрёстке Раскольникова. Эй, Денис! Я о тебе пишу, чтобы передать тебе привет. Итак, Денис, привет! И я надеюсь, что мы с тобой ещё встретимся. И плодотворно поработаем. На благо нашего Народа.
Начало моей новой эры
* * * (Звёздочки ╧60)
Сходив с Денисом за пивом на Перекрёсток и вернувшись в мою комнату, я заметил, что в её окне отсутствует пара стёкол: в наружной и внутренней раме. Так что сидеть за распитием пива с Денисом пришлось в верхней одежде. Попили-посидели недолго. И вот я один. В холодной комнате с нагромождением в стиле "а ля бардак" коробок и прочих вещей. А на дворе, между прочим, уже зима: как-никак, а декабрь уже начался.
Теперь вот что. Паша, бывший хозяин теперь уже моей комнаты (далее для удобства я буду называть её конурой), по приезде меня с вещами на Гражданскую дал мне 3 тысячи, чтобы я заплатил, не могу вспомнить, конкретно за что, но, точно, связанное с канурой или телефоном в квартире ╧13 - какой-то долг.
На утро, моё первое утро в конуре - бр-р-р, как холодно, я первым делом сходил в шарашку, где режут стёкла нужного размера. Пришлось раскошелиться - ну и подлец же этот Паша, устроивший мне холодрыгу и раскошéль!.. А во двор дома Раскольникова мне войти не удалось - теперь ворота были на установленном жильцами дома кодовом замке.
Переехав, я, естественно, должен был прописаться по адресу своего нового места жительства на Гражданской. Так совпало, что в те времена происходила постепенная замена паспортов старого, советского, образца, то есть серпасто-молоткастых, новыми, российскими, с двуглавыми орлами о трёх коронах, и поэтому в подобных моему случаях паспортные столы милиции не штамповали по быстренькому печати о прописке в старых паспортах, а забирали их вместе с фотографиями, чтобы выдать взамен их уже новые паспорта, естественно, с новой пропиской. И производилась процедура замены старых паспортов новыми дольше, чем просто прописка в паспорте. Так что, сдав старый паспорт с фотографиями в начале декабря, я оставался без главного документа аж до 12 января 2003 года - дело в том, что в срок выдачи мне нового паспорта затесалась череда выходных дней, посленовогодних и околорождественских. И в этот долгий период своего беспаспортства я был лишён возможности куда-либо устроиться на работу по причине этого самого отсутствия у меня паспорта. Так что на данные Пашей мне 3 тысячи рублей мне предстояло тянуть полтора месяца.
