Но несмотря на всё сказанное мы Майру любили. Ела она с общего стола, для неё ничего специально не варилось, лишь иногда покупались специально для неё дешёвая ливерная колбаса, кости и совсем редко мясо, чтобы она чувствовала себя всё-таки настоящей собакой.
Так вот, о коврах поговорили, теперь о мебели. Её в нашей квартире не хватало. Хорошо хоть, что были в "кораблях" стенные шкафы в коридоре и антресоли. Я ещё тогда не понимал, что мебельная "стенка" стоит очень дорого (ею наша семья обзаведётся лишь в году 85-ом, и то в кредит, а называться она будет "Зенит" в честь чемпионства ленинградской команды в чемпионате СССР по футболу в 1984 году). Письменного стола у меня не было. Когда я учился в пятом классе, отцом был куплен старый секретер дизайна 70-х годов. В известной комиссионке на Марата. Матери секретер очень не понравился. Но отец это приобретение считал своей удачей, так как отдельных секретеров без "стенки" (то есть мебельного гарнитура из нескольких шкафов, выстраиваемых вдоль одной стены комнаты) в первой половине 80-х не производилось. Дёшево и сердито-это выражение про мой секретер: дёшев он сам, а сердилась за его покупку мать. А со стульями и диваном для большой комнаты, так называемой "гостиной", своя история. Ими наша семья обзавелась сравнительно рано - в 1979 году летом. Они были красными. Их купила для нас на свои деньги бабушка Тома (сестра бабушки Лизы). Так что можно сказать, что своё восьмилетие в первом классе 19 апреля 1979 года я встречал в пустой почти большой комнате. Только телевизор на тумбочке в углу у окна. И я с Ноной Меньшиковой на полу возимся с моим подарком - железной дорогой. Нонна - хорошая девочка. Была. Наверное, есть и будет. Жаль, что мне не удастся остаться в 261-ой школе после четвёртого класса, а то, ведь, точно бы я в неё влюбился. Не в средних классах, так в старших - это точно.
А тумбочка под телевизор родителями также не покупалась, а была подарена бабушкой Тоней. Лишь пятирожковая чешская люстра с белыми плафонами вверх приобретение моих родителей ещё в период проживания на Гражданской. Красное кресло в большой комнате появится только году в 83-м, а так фильмы всеми смотрелись сидя на диване или на полу перед диваном.
В 1980 году, когда Полина окончательно вернулась от бабушки Лизы с Бернгардовки, она стала спать в большой комнате, засыпая под включённый телевизор и сидящими на краю дивана членами семьи.
В углу между диваном и креслом, там, где появится кресло, стоял немецкий торшер с цилиндрическим широким красным абажуром - первая покупка родителей после их свадьбы.
Спальней родителей служила смежная с большой комната; таким образом, большая, то есть гостиная, была проходной. В этой спальне годами ничего не менялось. Полутораспальная кровать-тахта без спинок - чей-то подарок на свадьбу родителей (на Гражданской именно на ней мы с Полиной прыгали под "Арлекину"). Кроме тахты в углу спальни стояли трёхстворчатый полированный шкаф и тумбочка для постельного белья. Над тахтой - чешское бра, входившее в комплект к люстре из большой комнаты. Стульев в этой спальной комнате не было. На потолке долгое время аж до середины 80-х всего лишь лампочка на проводе.
Третья комната считалась моей. Вход в неё был из коридора, и она была изолированной. Спальным местом служила мне узкая тахта - подарок бабушки Тони, когда мы жили ещё на Гражданской. На большом лакированном столе, приобретении самих родителей, стояла пишущая машинка матери. Так что комната одновременно являлась и её рабочим кабинетом. Перед столом один стул для сидения матери во время работы. До покупки упоминавшегося секретера из мебели стояла ещё низкая тумбочка из комплекта с гардеробной доской с зеркалом и крючками. В тумбочке хранились мои игрушки и тетрадки с учебниками, а не обувь, для чего тумбочка предназначалась по идее. Люстра была обычная советская без изысков. А также, к стене прислонённый, стоял мой велосипед "Орлёнок". И всё.
В коридоре в углу у входа стояли лыжи. Рядом, сбоку от коврика, на котором обувь, плетёная из пластмассовых полос корзина для белья, предназначенного для стирки, то есть для грязного. В коридоре обыкновенная лампочка на проводе. И вешалка-доска с зеркалом рядом с корзиной.
И последнее. Кухня. В ней всё как и должно быть на кухне: подаренный бабушкой Томой холодильник "Юрюзань" средних размеров под окном, рядом обеденный стол, обычный советский, без скатерти, серый. И табуретки. И совсем ближе ко входу на кухню - белый шкаф-пенал для чашек, хлеба, банок. В углу за раковиной стиральная машина "Сибирь". Рядом пустое пространство с собачьим ковриком на полу. Далее, ближе к окну белый кухонный стол с дверцами и ящиками. Совсем у окна, то есть напротив холодильника,-газовая плита, обычная "положняковая", а не какая-нибудь купленная лично. Люстра на кухне - белый шар.
Во всех помещениях квартиры симпатичные занавески, благо, со вкусом у матери было всё в порядке. В коридоре стенные шкафы с одеждой, посудой, книгами. Книги хорошие, но не "макулатурные" (то есть не такие, которые продавались только при сдаче макулатуры на талоны).К чему это я так подробно описываю интерьеры квартиры? Да к тому, что вдруг кто-то захочет снимать кино про меня.
Газеты выписывались разные. "Ленинградская правда или (потом) "Смена", "Ленинские искры" (для меня), "Литературная газета" также выписывалась в некоторые годы, когда родителям везло, и они вытаскивали на работе счастливый жребий на подписку. Из журналов - "Работница", "Техника-молодёжи", а для меня польский "Малый моделяж" (я вырезал и клеил из бумажных деталей модели кораблей, танков, самолётов, замков).
* * * (Звёздочки ╧8)
Одноклассники по 261-ой школе не успели стать моими школьными друзьями, так как я покинул эту школу после четвёртого класса, одноклассники по 479-ой не смогли стать моими друзьями, потому что я сразу после дальней школы возвращался к себе домой, и не было такого случая, чтобы кто-нибудь из них побывал у меня дома, чтобы поиграть-позаниматься вместе, так что все мои дни рождения в школьный период были одинаковыми, то есть без гостей-друзей-одноклассников. Кроме первоклассного дня рождения лишь в третьем классе на моём юбилее (10 лет) побывал одноклассник Гарик Кокурин, но начав посещать с четвёртого класса детскую художественную школу, я перестал и гулять с ним, и заходить к нему домой, чтобы вместе поиграть. Кроме прихода Гарика на моё десятилетие, на котором по этому случаю стояло на столе 10 бутылок "Пепси-колы", этот мой день рождения памятен мне приходом дяди Саши с десятирублёвым подарком - вторым локомотивом для моей железной дороги. Напившись, профессор Горного института пошёл отлёживаться-спать в родительскую спальню.
Классе в восьмом я с сестрой и матерью были в гостях у Сергеевых. Олег Сергеев-отцовский друг со времён их учёбы в Горном. У Вики Сергеевой, его дочери, был день рождения. Родители Вики и моя мать праздновали на кухне с алкоголем, в Викиной же комнате собрались мы, дети: Вика, Полина, я и ещё одна девочка (Викина подруга). Вот и все детские праздники, которые я пережил. Не густо! Но я тогда в школьные годы не комплексовал от одиночества, так как я не считал себя чем-то обделённым в плане общения. Лишь только сравнение мебели, и игрушек и детских книжек меня удручало.
* * * (Звёздочки ╧9)
Большую часть своих родственников всем скопом в одном месте разом я видел ежегодно в один и тот же день года - день смерти бабушкиного Тониного отца Александра, умершего от голода в блокаду. Бабушка Тоня на Набережной собирала в этот день памяти клан Павловых на званый обед - пусть едят вкусно и досыта, а не так, как отец бабушки Тони в блокадном Ленинграде. На столе обязательно присутствовали пироги.
А о муже бабушки Тони, то есть моём деде поляке Викентии, я ни разу от бабушки разговоров не слышал. Сначала я не спрашивал, потому что не знал слова "дед", а позже, когда подрос и учился в школе, мне также в голову не приходило спрашивать, но интуитивно я чувствовал, что биография Викентия Бóбровича - это бабушкина тайна. Учась в старших классах я лишь "выудил" из бабушки то, что Викентий из "благородных", и что мать его Жозефина была родом из Варшавы, и что фотографий родственников-Бóбровичей не сохранилось по причине опасности компрометации такими фотографиями в сталинские времена, то есть я делаю вывод, что, возможно, поляк Викентий был из "неблагонадёжных", и был репрессирован. Но это только моё предположение. Когда же я созрею задавать вопросы о своём деде Викентии, то бабушка Тоня уже умрёт, унеся его тайну в могилу. А будучи взрослым, с родственниками-Павловыми я буду встречаться так редко, и всё при таких обстоятельствах, что будет не до расспросов о Викентии.
