* * * (Звёздочки ╧10)
А детскую художественную школу я всё-таки бросил на третьем году обучения из четырёх весной, когда я учился в шестом классе. За время учёбы в пятом классе я ,ясное дело, успел познакомиться со всеми одноклассниками, и меня после занятий в школе ╧479 тянуло остаться в её окрестностях, где рядом с ней проживали они. Было это уже в шестом классе. Несколько раз я "зависал" у Сергея Бабича до вечера или же приезжал на своём велосипеде во дворы, где жили мои одноклассники, так как во дворе дома на Стачек и в соседних дворах мне было скучно. Но этот период был коротким - только весна-84. Учась в седьмом классе я уже не оставался у Бабича и не ездил туда на велосипеде, хотя уже и не учился больше в художественной школе.
Моему решению её забросить предшествовал вызов моей матери Павлом Витальевичем, моим преподавателем, в художественную школу. Он предложил моей матери посмотреть, как рисуют-пишут мои одногруппники, и сравнить их успехи с моими. Он спросил мать, стоит ли мне дальше продолжать посещать занятия, дав ей понять, что заставлять меня ходить дальше в художественную школу значит только мучить меня. Я сам этого разговора не слышал, а только видел издали сидя за мольбертом, как они разговаривают, но смысл разговора был точно такой, ведь мать по предложению Павла Витальевича прошлась по студии и заглянула в работы всех детей, сравнивая их работы с моей. Чувства стыда перед матерью за то, что я так плохо малюю, я не испытал, было только что-то вроде досады. Досады за то, что мать вызвали в эту художественную школу. А то ведь я учился в обычной школе, и туда ни разу моих родителей учителя или директор специально не вызывали, будь то за плохое поведение или за плохую учёбу. А тут, на тебе! - вызвали. После посещения матерью художественной школы дома со мной родители ни о чём не разговаривали, типа, пускай ходит и дальше в неё. Но я её забросил не сразу после этого эпизода, а только когда потеплело, и мне захотелось больше гулять с одноклассниками, то есть только весной. А вызывалась мать зимой.
* * * (Звёздочки ╧11)
А учась в седьмом классе я уже перестал гулять по той причине, что одноклассники, уже повзрослев, окончательно сформировали по несколько человек группочки, которыми и дружили, и в кино вместе ходили, а я оказался вне какой-либо группочки друзей. Был одиночкой. В силу отдалённости своего места жительства от школы. Но я не унывал, так как я уже твёрдо знал, кем хочу стать, когда вырасту. А для этого надо хорошо учиться. И чтобы перевели в девятый класс, иначе моя мечта не осуществится. А решил я стать, как Кулик, моряком загранплавания. Он был образцом успешного и обеспеченного человека для меня. Перспектива быть похожим на отца, то есть поступать в Горный, меня не прельщала.
- Правильно, правильно, - говорила мне мать, - пойдёшь учиться в Макаровку и будешь возить мне джинсы и прочее из-за границы, - приоденешь мать. Учись хорошо и поступишь в неё. А не будешь учиться хорошо, то пойдёшь в ПТУ. Вон, Вове Трубникову, твоему бывшему однокласснику, точно светит оно: вечно я вижу его бесцельно шатающегося по дворам вместо того, чтобы сидеть дома и учиться.
Я внял этому увещеванию матери и захотел снабжать её фирменными шмотками, то есть решил поступать в Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала С. О. Макарова. И не гулял. После школы. И не прогуливал. Занятия в ней.
А ещё во время учёбы классе в седьмом у меня на уроках математики было "хобби". Я невнимательно слушал, когда кто-то у доски выполнял домашнее задание (у меня-то оно всегда было сделано правильно!), и рисовал в черновике - тонкой тетрадке или на промокашке (в 479-ой школе требовали, чтобы мы писали перьевыми ручками, а не шариковыми). Потом показывал свои рисунки Андрею Ганюшкину, который сидел как и я на дальней парте, только в другом ряду, передавая незаметно для учительницы Ольги Константиновны. Потом меня посетила мысль завести специальную толстую тетрадь в 96 листов, чтобы на уроках рисовать именно в ней, а то тонкие черновики быстро кончались, и промокашки тем более быстро исписывались или покрывались чернильными пятнами. Так что они быстро выбрасывались, и было жалко хороших рисунков на них. К тому же рисунки в черновике или на промокашке могли быть замечены ходящей между рядами парт Констанцией (Ольгой Константиновной Филипповой). Поэтому-то и была мной заведена толстая "Синяя тетрадь". В ней кроме меня стал рисовать и Андрей Ганюшкин. А чуть позже к нам присоединился ещё один троечник Серёжа Парамонов. На страницах "Синей тетради" мы рисовали что-то типа плакатов, прославляющих военную мощь Америки и западный образ жизни. Рисовали также комиксы. Темой рисунков могли быть и американские рейнджеры, ковбои с индейцами, ку-клукс-клановцы с неграми, гангстеры, в общем, сплошной американизм в рисунках, а кроме него рисовали также пиратов, викингов, всякую фантастическую технику и всякие непристойности, какие обычно пишут и рисуют на заборах, стенах и партах. Мы же, сознательные ребята, понимали вред, пиши-рисуй мы в указанных местах, но нам всё равно хотелось самовыражаться. "Синяя тетрадь" кем-либо из нас троих бралась к себе домой, и рисунки перьевой или шариковой ручкой раскрашивались цветными карандашами, ручками и фломастерами. Чтобы подписывать в комиксах слова героев, часто с матом, или делать какие-нибудь антисоветские подписи на рисунках, мной был разработан специальный алфавит, на подобие китайских или египетских иероглифов, так что никто посторонний кроме нашей троицы не смог бы разобрать подписей к рисункам. Тетрадь разрослась, когда закончилась: к ней была подшита ещё одна. Все одноклассники-мальчики любили её листать. Кончилось всё тем, что мы осознали, что если эта "Синяя тетрадь" попадёт учителям в руки, то нам точно не сдобровать. Тогда мы пошли после уроков всем классом (мальчики) на ближайшую помойку и сожгли эту тетрадь.
* * * (Звёздочки ╧12)
За время нашего проживания на проспекте Стачек я не помню, чтобы отец по выходным сидел дома или мы куда-нибудь сходили всей семьёй. Такое бывало только в моё дошкольное детство. Когда нам установили на Стачек телефон, то он, сидя в кресле, звонил всем подряд. Своей родне, которой у него была целая куча, или своим друзьям по Горному или по работе. Кто-нибудь его да пригласит к себе. Не просто так, так в чём-либо помочь по хозяйству. Отец в памяти моей так и запечатлелся вечно сидящим по утрам выходных дней за телефоном, подёргивающий коленками в раздумьях, кому бы ещё позвонить, если никому из тех, кому он уже дозвонился, не нужна была его помощь. Помощь он оказывал разную. Передвинуть мебель, удлинить электрический или телефонный провод, позаниматься с детьми своих родственников и друзей по математике и физике. Или просто поиграть в карты с другом ещё с "Проектпромвентиляции" Ивановым. С отцом вместе я ездил только на Набережную да в Бернгардовку. На дачу к Полине или с Полиной ездила и моя мать. Туда иногда бралась и Майра, благо, удобный автобус двойка тогда ходил от Кировского завода до Финляндского вокзала. А там на электричке. А с матерью я вообще никуда кроме магазинов не ходил. Лишь иногда всей семьёй на Набережную на салют, и то редко. А так больше с ней никуда. А по магазинам, например, так в очередь за маслом, обыкновенным сливочным, в универсам, чтобы масла дали сразу на двоих. Или в очередь за мясом (в универсаме полно было всяких разных очередей за многими продуктами). Даже, помню, утром перед школой я стоял с матерью в универсам. За маслом. И за колбасой. Если постоять, то масла и колбасы хватало, а вот с мясом могло не повезти. Вот были времена!
А вообще, нет, я вспомнил! Вспомнил поездки с матерью на 36-ом трамвае (13 остановок) до кольца в Стрельну. В своём раннем школьном возрасте, то есть летом 79, 80, 81, 82 годов, когда там ещё можно было купаться в заливе. Мы загорали и купались в Финском заливе на участке, где расположен тогда заброшенный Константиновский дворец - ныне морская резиденция Президента Российской Федерации. Мы загорали и играли в карты. И дома в летние каникулы моих первых школьных лет мы с матерью играли в карты. На кухне. До глубокой ночи. В тишине. Так как радио по ночам не работало. Когда я подросту, больше в жизни мы не поиграем с ней никогда.
