Вот сижу я на Ладожском вокзале в ожидании подачи поезда. Читаю газету, подобранную мной тут же. Звонит мой мобильный телефон. Это Сергей Петров. Приглашает к себе поиграть в карты (подразумевается, что и пива попить). Я ему сообщаю, что его телефонный звонок застал меня на вокзале: уезжаю, мол, из города на зиму. Петров пытает меня: куда, зачем? А ведь он не в курсе, как плачевны мои дела. И мне нет охоты посвящать его в своё бедственное положение: зачем?, ведь он ни чем не сможет мне помочь; только давать ему пищу для пересудов с женой на мою тему. Вона, его жена Таня и так уже сделала вывод, что обо мне следует писать книгу! Петров уговаривает меня сдать билет, типа: - Поедешь завтра, а сегодня давай встретимся! Но я оказываюсь устойчив перед заманчивым петровским предложением-приглашением: ехать - так ехать, - решаю я. Поздно вечером я уезжаю, и посреди ночи, стало быть, приезжаю в Тихвин, где кукую на вокзале до утра. Прихожу в Спасо-Преображенский собор. Беседую с настоятелем храма отцом Александром. Выслушав меня, он отправляет меня с дьяконом Алексеем в избушку, которая находится в нескольких сотнях метров от собора. Мне очень повезло, что на этот момент в избушке была свободна одна кровать. То, что мне могло элементарно не хватить койко-места в этом приюте, я осознаю позже и с содроганием буду думать о том, что бы было со мной, не окажись этого одного единственного места для меня. Ведь бомжей даже в таком маленьком городке, как Тихвин, окажется так много. Но не всякого маргинала отец Александр брал с улицы. Я прошёл его отбор. В избушке-приюте жило с дюжину "счастливчиков". На меня посмотрели и сочли, что в бане я не нуждаюсь (я ведь ночевал перед поездкой в Тихвин на Набережной, где и мылся давеча).
На следующий день, 25 декабря, меня на уборку снега не взяли, а дали отдохнуть: отлежаться-отоспаться в кровати, то есть со мной обошлись по-человечески, видно, понимая, что к ним в приют попадают после экстремальных приключений и мытарств. Кормили в приюте 3 раза в день. Не ахти как, но мне было бы грех жаловаться, как и всем живущим в приюте. Готовила единственная в приюте женщина в летах, на вид уголовница. Её муж (или гражданский муж), бывший уголовник, Василий Иванович был в приюте начальником-командиром: главным, старшим, смотрящим. Он командовал всеми остальными, нашедшими здесь приют, и распределял нас на работу. Я стал почти каждый день ходить убирать снег вокруг Спасо-Преображенского собора и ещё одной церкви, расположенной в нескольких сотнях метров от него. Ходили работники (далее я буду именно так называть обитателей приюта) на работу и с работы все вместе, всей толпой. Если снега было мало, то раньше, чем за час до обеда, в приюте появляться было нельзя, и мы, работники, ждали нужного времени внутри собора. Если же снег убирать было не надо, то все работники сидели в приюте, никуда не выходя. Да и куда идти без денег? Ведь каждую неделю батюшка передавал деньги Василию Ивановичу в размере всего десяти рублей на каждого работника, то есть, типа, на курево. А курить на десятку в декабре 2005 года можно было всего 2 пачки "Беломора" по 5 рублей или 3 пачки сигарет без фильтра "СССР" по 3-30. Я буду предпочитать покупать "Беломор". Но 2 пачки "Беломора" по 25 папирос в каждой на неделю - это мало, - скажет заядлый курильщик. Так где же я брал деньги на третью пачку? Убрав рано снег, если его выпало немного, и не торопясь на обед в приют, я ходил к ларькам и собирал под их окошками мелочь, в основном, гривенники. Кроме этого мне помогал мальчик-дошкольник, просящий милостыню при храме. Он, маленький, понимал меня, взрослого, что мне хочется курить, и давал мне недостающую мелочь на третью, а то и на четвёртую пачку в неделю. В приюте в помещении столовой стоял старенький цветной телевизор, а на втором этаже, над столовой, была просторная комната-библиотека, меблированная и столом, и диваном, и креслами помимо книжных шкафов. Там я познакомился с церковной литературой, в том числе и с творчеством того самого святителя Игнатия Брянчанинова, которого мне рекомендовал прочесть один батюшка в Петербурге. К себе вниз из библиотеки я взял почитать Закон Божий. Я любил сидеть в свободное время в библиотеке - а что ещё оставалось делать, как не полюбить сидение в ней? Меня очень поразило житие преподобного Максима Грека. И если иногда бывало, что батюшка (отец Александр) или дьякон Алексей сунут втихаря в руку лишний червонец, чтобы никто другой из работников не видел и тоже не попросил, то однажды мне захотелось потратить этот лишний червонец не на курево, а на маленькую иконку Максима Грека, которую я увидел в продаже не в Спасо-Преображенском соборе, а в расположенном рядом Тихвинском мужском монастыре, том самом, где находится известная икона Тихвинской Богоматери, которую я видел, но не молился перед ней, так как пока не умел. Так я приобрёл первую свою икону. За 10 рублей. Повторюсь, сказав, что кормили в приюте очень скромно. Не хватало сладкого. Батюшка понимал нашу нужду в сладком и приносил мешок конфет и листовой чай, которые распределялись на обрывках газет равными кучками приблизительно по 15 конфет и несколько ложек чая, которых мне хватало на несколько заварок чая, уголовникам же только на одну, что меня удивляло, как можно пить такой крепкий чай! Или чифирить - я именно здесь узнал этот глагол, означающий потребление очень крепко заваренного чая. Кроме основной нашей задачи - уборки снега, работники из приюта носили дрова в избу-читальню, ездили в лес рубить ёлки для украшения собора и домов отца Александра, дьякона Алексея и ещё кое-кого на Новый год и Рождество, организовывали подачу воды для освящения на Крещение. А крещенские морозы в январе 2006 года были крепкими - ниже минус тридцати градусов. Я умудрился простудиться в них. Командир Василий Иванович был недоволен моей болезнью и послал меня в городскую поликлинику за справкой о том, что я болен. Он, зверюга, в самый мороз выгонял меня, больного, идти в поликлинику за не понять какой справкой! Мне же не нужен был больничный лист; а что мне нужно тогда? В общем, я вернулся без какой-либо справки из поликлиники к большому неудовольствию Василия Ивановича. Именно в поликлинике я приметил вторую свою икону (там они продавались рядом с регистратурой). Но у меня не было сорока рублей на её покупку! Тогда я объяснил батюшке, отцу Александру, свою нужду в иконе Богоматери, тронувшей меня, и он дал мне нужную сумму. Эта икона Богоматери называется "Достойно есть", или "Милующая". А по воскресеньям все работники приюта ходили на церковную службу в соборе. Так я впервые выстоял Литургию. В церковь люди приносили одежду для раздачи её нуждающимся в ней. Откуда-то взялись и серые клетчатые портянки. Мне их выдал носить под валенки Василий Иванович. Но я умудрился потерять в лесу, куда мы выезжали за ёлками, одну калошу, и поэтому после я носил валенки крайне редко. А поскольку ботинки у меня были с ноги Тимофея (моего кузена, сына тёти Надины), то они были мне несколько великоваты, так что с портянками было в самый раз: и удобно ногам, и тепло. Накручивал я их мастерски (в армии научился) поверх джинсов. Так и ходил. Хотя ходить-то было особа и некуда. На одном из работников я приметил новый (он выглядел как новый) тёмно-синий, почти чёрный, морской бушлат. Мне очень захотелось такой, чтобы, перезимовав в Тихвине, приехать в нём обратно в Петербург и рассекать по городу, и улететь в нём в Германию - настолько приличным он мне казался. Размером бушлат был прямо по мне. Я сказал об этом работнику, обладателю бушлата, и он согласился отдать мне его, переодевшись в ватник, каких было в приюте предостаточно. И денег с меня он не взял, потому что сам этот бушлат не покупал. На уборку снега я его не одевал, а носил в приюте, накинув на плечи, демонстрируя всем, что он мне действительно нужен и сейчас, ибо в комнате-библиотеке на втором этаже прохладно, а остальные мои куртки были, так сказать, слишком уличными. На ночь я его вешал на вешалку-плечики, в общем, относился к нему как к мундиру.
