– Тише, – говорит кто-то ласково, и мне чудится в его голосе отголоски тембра Эрика.

Я открыла глаза. Колдун на коленях, голова опущена, длинные пальцы вцепились в траву. Волосы космами на лице.

Влад в стороне – встал уже и потирал ушибленный локоть. И, как я и предполагала, измазался в траве. Только в тот момент его это мало волновало. Как и меня перестало волновать через мгновение.

Я повернула голову и увидела.

Он стоял у калитки – темноволосый юноша лет семнадцати. Обычный подросток – широкая майка, потертые джинсы с нашивками, кеды, кепка набекрень. Из-под нее рваными клочками торчали волосы. Полуулыбка на лице, а во взгляде – целый мир. Глубокое море, бесконечное небо. Вселенная, которую не объять.

Я уже когда-то видела такой взгляд. Ощущала такое тепло, такую сопричастность. Единство.

Ярость схлынула, в груди защемило, и я не сдержала слез. Горячие – они жгли щеки, осыпались жемчугом в траву, питая землю моей болью, моим разочарованием. Злостью.

Подросток на меня не смотрел. Казалось, Эгиль – единственное, что интересует его в этот момент.

– Ты молился мне так долго, а как только увидел, пал ниц, – сказал он тихо, и горбатая спина Эгиля вздрогнула. Он поднял к мальчику лицо, на котором читалась мольба.

– Спаси меня. Только ты можешь спасти!

– Тебя никто не спасет, – все так же улыбаясь, ответил мальчик. – Ты скормил свое племя вампиру, и много лет тьма ела тебя изнутри. Посмотри, от тебя ничего не осталось.

Он взмахнул рукой, вокруг Эгиля сгустилась его же тьма, накрыла колдуна плотным покрывалом, а когда рассеялась, колдуна больше не было. Лишь тьма оседала на лопухи черной сажей.

Когда Эгиля не стало, мальчик, наконец, посмотрел на меня. И улыбнулся. Его улыбка грела. Тепло обволакивало, терлось о мерзлую кожу мягкими боками. Ластилось гибкой кошкой к ладоням.

– Идем.

Он протянут мне руку, и я, не задумываясь, шагнула к нему.

– Полина, – возмутился было Влад, но тут же замолчал.

– Поезжай домой, – бросил мальчик ему через плечо, и мы вышли за калитку. Мир завертелся красками, плеснул через края, выбрасывая нас в реальность, которой я не знала.

Вокруг был туман. Вязкий, серый – он жался к ногам, опутывал щиколотки. Голые ветви деревьев по обе стороны от уходящей в молочный воздух дороги тянулись к сизому небу в рваным, стальных облаках. Мы ступили на эту дорогу, и мальчик повел меня вперед. Куда, я спрашивать не стала. Не потому, что растерялась – желания не было. Все происходящее виделось правильным, и слова казались ненужными, пустыми.

Мелькнула одна-единственная мысль: как там Влад. Но мальчик успокоил меня.

– Все с ним нормально. Домой поедет. А ты скоро найдешь, что ищешь.

Я поверила. Мне просто нужно было в это верить. Когда долго идешь к чему-то, достаточно мелочи, чтобы цель показалась близкой, только руку протяни – ухватишь. Но чем чаще ты протягиваешь и не получаешь желаемого, тем недостижимее кажется цель.

Свое желаемое я нашла у огромного серого камня на обочине. Бурая трава жалась к подножию глыбы, будто искала в ней защиты. В этой траве сидел тот, кого я мысленно похоронила. Такой же, как был – пестрая рубаха с широкими рукавами, блуждающая полуулыбка безумца и острый взгляд.

– Такой яркий был при жизни, а мирок создал тусклый, – сказал мальчик и остановился напротив Альрика. Первозданный поднял на него усталые глаза.

– Чего пришел? – спросил резко. – Нравится играть?

– Мне тут не рады, – с улыбкой сообщил мальчик и выпустил мою ладонь, отступил на шаг.

Наверное, туман скрыл его, потому что Альрик, наконец, заметил меня. Нахмурился. А потом тень узнавания скользнула по его лицу.

– Вот так сюрприз! – обрадовался он и даже подался вперед, наверное, чтобы лучше меня рассмотреть и удостовериться, что ему не привиделось. – Гуди привел ко мне маленького сольвейга.

– Здравствуй, Альрик.

Слова вышли шорохом, сухой прошлогодней листвой, высохшей на солнце – ломкими, колючими.

– Жаль, здесь от тебя мало прока, – посетовал он и снова откинулся спиной на камень, запустил пальцы в жухлую траву. – Ничего тут нет. Скука ест изнутри, как паразит. – Он посидел немного в задумчивости, а потом снова поднял на меня глаза. – Зачем пришла?

– Хочу вернуть умершего.

Я услышала себя будто со стороны и тут же захотелось врезать себе. Эрик не умер. Он жив! Жив…

– Вот как, – оживился Альрик. – И кого же?

– Эрика.

– А он… да? – жалостливо уточнил Первозданный и покачал головой. – Какая потеря. Но, похоже, тут намечается нечто интересное.

– Мне не до игр! – Белая ярость резанула по нервам, выбелила мир Альрика. Ветер рванул корявые ветви, и низкие облака понеслись по небу, будто запоздалые беглецы.

Теплая рука Гуди легла на плечо, успокаивая. Альрик покачал головой.

– Сильна…

– Я хочу вернуть Эрика, – процедила я сквозь зубы, сдерживая рвущуюся наружу злость. Зря Барт поделился со мной. Я не настолько мудра, чтобы контролировать его мощь.

Альрик усмехнулся и одним ловким движением встал. Подошел ко мне – плавно, крадучись. Так охотники подходят к добыче. И я уже знала: он придумал новую игру. Игру, в которой мне не выиграть…

– Что ж, смотри.

Прохладная ладонь бережно, ласково даже, легла мне на лоб.

И я снова была в доме скади. В темной, лишенной защиты гостиной. В цепких объятиях Влада, мешающего мне осуществить задуманное. Фигура Эрика в объятиях полутьмы. Светящееся оружие Хаука.

Только в этот раз я видела скрытое. Видела, как порванная жила тонкой струйкой выпускала кен, а ниточка, связывающая Эрика с кевейном, истончалась. Пока не порвалась окончательно…

Я закричала. Громко, как тогда, до звона стекол, до боли в горле. Отшатнулась от Альрика и буквально упала в руки Гуди. От боли свело мышцы, сперло дыхание. Я присела, упираясь ладонями в сухую, колкую траву. Старалась отдышаться, забыть навязанное видение. Стереть из всех ячеек памяти, отформатировать диски… Навсегда…

– Он не вернется, – сказала сама себе, чтобы поверить, чтобы осознать.

Верить не хотелось. Понимать – еще меньше.

Потому я призвала на помощь то, что всегда помогало не сломаться. Злость.

– Зачем? – обернулась к Гуди. – Зачем ты привел меня сюда? К нему… Чтобы он играл? Чтоб издевался?!

Гуди покачал головой, даже не взглянув в сторону ухмыляющегося Альрика. На лице Первого сольвейга не было и тени издевки – лишь сочувствие.

– Иначе бы ты не поняла, – сказал он тихо.

– Мне так больно, – прошептала я и облизала губы, мокрые от слез. – Как же теперь… что…

Гуди поднял меня на ноги, обнял. Туман вокруг нас побелел, вздыбился, поднимаясь, скрывая нас от Альрика, от мира, который, как и его хозяин, нещадно ранил. Сольвейг погладил меня по голове, затылок окутало тепло, проникло внутрь спасительной инъекцией. Боль вспухала во мне нарывом, пульсировала, готова была излиться наружу белесым гноем.

А потом внутри будто что-то щелкнуло. Порвалось. И хлынуло. Плечи затряслись в рыданиях, туман вокруг заплясал, закружился, делясь на клочковатые сгустки и собираясь обратно. А я захлебывалась собственной болью, которую копила столько месяцев, не давая ей возможность выплеснуться.

Я была ничем. Пустотой. Небытием.

Пылью на сапогах прохожих.

Криком, полным отчаяния.

Туманом, окружавшим нас. Дымкой.

Миром без смысла.

Ничем.

Пока Гуди обнимал меня, я исчезала. Таяла. Кем стану я, когда вылью свое отчаяние? Ведь кроме него, у меня ничего не осталось…

– Зачем тогда было все это? – всхлипнула. – Я не смогу без него… не готова…

– Попробуй, – ответили тихо. – А если не получится, я приду снова.

Это обещание я схватила, как драгоценность. И спрятала так глубоко, что никто не найдет. Никогда.

Не знаю, сколько мы так стояли: минуту, час или целый день. Слезы высохли, всхлипы сошли на нет, и пусто стало. Спокойно. Я никуда не спешила, ничего не волновало больше, и боль немного поутихла. Лишь ныло где-то в районе лопаток, и затылок заметно потяжелел. Тянуло в сон, так и побуждало улечься в сухую траву, в мягкие клубы тумана, но Гуди удерживал меня, не давая расслабиться окончательно.